Вечное дерево

Куницын все еще стоял под проплывающим над ним краном и о чем-то серьезно думал.

* * *

Куницын тяжело переживал конфликт с Песляком. Он хорошо понимал: нельзя служить под началом человека, с чьим мнением не соглашаешься. Тем более что и служить он не собирался, чувствуя себя гостем на заводе. Все искал повод уйти. Но уйти надо было тихо, спокойно, незаметно, а тут эта стычка с Песляком. Куницын не знал, как быть. И вдруг подвернулся Стрелков.

О его персоне произошел случайный разговор с Песляком, и это сыграло положительную роль.

- Вы знаете Стрелкова? Тогда зайдите.

Песляк долго выспрашивал Куницына о Стрелкове, интересовался подробностями и мелочами вроде: курит ли? пьет ли? играет ли в карты? По тону разговора Куницын понял: Песляк недоволен Степаном Степановичем.

- Зря он это. Не в наши годы к станку вставать, - заметил Куницын.

- Тут не то, - возразил Песляк. - Конечно, я не призываю полковников в отставке к станку. Но если человек сам захотел - криминала нет. Напротив, в этом я лично вижу хорошее. Человек пронес любовь к рабочей профессии через всю жизнь. Вот это пример для молодежи. Его разумно использовать надо. А он? - Песляк вдруг покраснел, вспомнив об ошибке газеты, о протесте Стрелкова, об угрозе его пойти в райком. -Были и у нас накладки. Ну так... это поправить можно. А он категорически возражает. И вникнуть не желает. И слушать не хочет... Вы бы поговорили с ним по-товарищески.

Это было нетрудно, и Куницын согласился. В парткоме появились товарищи из радиокомитета, и Куницын воспользовался этой возможностью, вызвался сходить за старым товарищем. Он почти был уверен в успехе своего похода.

Отказ Стрелкова ошеломил Куницына. Не неудача переговоров больше всего поразила его, и даже не новый возможный неприятный разговор с Песляком, а тот поворот, то неожиданное открытие, которое сделал он в Стрелкове.

Оказывается, тот не желает славы, а просто стремится поработать в свое удовольствие, для души.

"А я вот не могу так. И дело мое-то, чем я сейчас занимаюсь, - не по мне".

Желание Стрелкова было естественным и здоровым.

Стрелков не хотел стариться, хотел жить. "Не старость старит, а безделье". Куницын где-то читал, что нарушение "динамического стереотипа", то есть привычного ритма жизни, распорядка дня, возможности трудиться, это нарушение, особенно в пожилом возрасте, вызывает тяжелые психические последствия. Он сам испытал это на себе. Что уж говорить, от скуки не помолодеешь...

Но работа для души сейчас для Куницына была несбыточной мечтой. Именно теперь он почувствовал это остро и больно, как приступ стенокардии.

"Не туда сунулся. Поспешил. Устроился на спор под горячую руку. И сейчас уже не изменишь. Товарищи засмеют..."

А ведь было все по-другому, вот так же, как у Стрелкова. Работа-радость, служба-счастье. Он помнит как светлый праздник, как чудесную книгу время своей молодости. Детский дом. Комсомол. Училище. Первые годы службы в армии. Звонкие шаги во главе своей роты по утреннему холодку в часы развода на занятия. Помнит состояние торжественности, точно каждый день в ту пору был праздником. И тогда он действительно жил ради любимого дела в свое удовольствие, но удовольствие это приносило пользу людям, сливалось с такой же радостью товарищей.

Это было, было, было, но прошло, пронеслось стороной - не догонишь. Оно почти забылось, как забывается здоровая жизнь, когда ты болен и болезнь не дает покоя.

Куницын сглупил, уйдя в отставку, и как будто стал ограниченно годным. Именно ограниченным почувствовал он себя сейчас, вспомнив прошлое, светлое, незабываемое. И горько сделалось оттого, что ничего не вернуть и не исправить.

Он представил физиономию Песляка, когда тот услышит его доклад о безуспешном походе к Стрелкову.

- И пусть, - произнес он громко и направился было к выходу.

Но тут боязнь за себя, за свой авторитет все-таки переборола, он замедлил шаг.

"Нет, нет, - рассудил Куницын. - Надо что-то придумать. Новая стычка с Песляком мне вовсе ни к чему...

А может, я ошибаюсь относительно Стрелкова? В самом деле, не ради же этих пластинок с тремя дырками пошел он к станку. Какое в этом счастье? По его виду что-то не видно, чтобы он был счастлив... Спрошу-ка я других.

У его товарищей по работе. Уж они-то не покривят дуч шой".

Как раз навстречу Куницыну шли Пепелов и Клепко, о чем-то оживленно споря. Куницын знал их, встречал не один раз в парткоме.

Он поздоровался, придержал рабочих за плечи.

- Тут один легендарный вопросик... Между нами, конечно.

Рабочие стояли с недовольными лицами. Разговор был некстати, но Куницын являлся для них начальником, и они вынуждены были слушать его.

- Я насчет своего однополчанина, полковника Стрелкова. Как он тут?

- Работает,-сказал Пепелов.

- Дает дрозда, - буркнул Клепке, обиженный на Степана Степановича за то, что тот никак не хочет сближаться, признать в нем своего, тоже офицера. Степану Степановичу просто не до Клепко было все это время.

А Клепко понимал это как нежелание познакомиться поближе и обижался на Стрелкова.

- А что именно? - осведомился Кукицын. - Что значит "дает дрозда"?

- А как же... Сам еще не будь здоров... а бригаду взял. В начальство потянуло...

- Это ты брось, - оборвал Пепелов. - Сам попробуй. Я в любое время готов поменяться...

Куницын уходил из цеха с облегченной душой.

"Вот и рабочие говорят тоже неопределенно. Бригаду молодежи, оказывается, взял. Зачем бы? .."

У самого заводоуправления он остановился. "Ну, что ж, скажу, пусть товарищи из радиокомитета повременят малость, тем более что он в новой должности, еще не освоился..."

* * *

Степан Степанович пришел на завод пораньше, за час до начала работы. Других дел все равно не было, в пустой квартире одному быть не хотелось, а работа тянула, мысли о ней не давали покоя. "Шашлычок" начал получаться, пластинки нанизывались на сверло, точно как у Сени Огаркова, только медленно и не так ловко. (Эту операцию Сеня называл "на прокол", а Степан Степанович по-своему-"шашлычком".) Вчера он специально остался после смены, подсчитал выработку.

У Сени было на пятьдесят шесть пластинок больше, чем у него. Нужно было догнать Сеню или хотя бы сократить этот разрыв.

В цехе было пусто и тихо. Станки стояли безмолвные и неподвижные, отдыхали. Краны не двигались. Горело несколько лампочек под потолком, и тусклый ночной свет слабо освещал цех. Станки были похожи один на другой.

"Сейчас я вам устрою подъемчик", - мысленно произнес Степан Степанович, ощущая радость и силу от этой предстоящей приятной работы.

И как только звучно запело сверло, а в руке очутилась еще холодная пластинка металла,- он тотчас забыл обо всем на свете, кроме своей работы.

И потому что он забылся и не старался кого-то догнать, не боялся промашки, дело шло споро и ловко.

Пластинки, позванивая, падали в железную коробку, как монеты в копилку.

Час пролетел незаметно. Степан Степанович понял, что пришла смена, послышались голоса вокруг, и сразу появились девушки и Сеня Огарков.

- Это что же получается?-спросил Сеня и поднял недоуменно свои знаменитые брови.

- Да так вот... захотелось... Все равно не спится, - выключив станок, начал объяснять Степан Степанович.

- Ой, хитрый наш бригадир!-воскликнула Галка.

- А вообще-то это нехорошо, - сказал Сеня Огарков.

- Почему?

- В перерыве разъясню.

Вдруг что-то случилось. Степан Степанович заметил, как Клепко переглянулся со своим бригадиром Пепеловым, быстро выключил станок и побежал к проходу между цехами.

Там ехал автокар, вез детали, подавая их к станкам и участкам. Так бывало каждый день. На этот раз произошло необычное. Автокар со всех сторон окружили рабочие, отталкивая друг друга плечами, стали хватать детали, засовывать их в прихваченные с собой, коробки.