Страница 32 из 72
- Ты мне большую помощь оказала, - продолжал Степан Степанович.-Важное это дело-вовремя поддержать человека. У тебя способность на это. Ты прямотаки... Ты сама не знаешь, какое добро несешь. Для этого стоит жить...
По аллейке, переваливаясь с лапки на лапку, шагал серый голубь. Он покачивал точеной головкой, на шее переливались перья - фиолетовые, зеленые, серые. Крылья вздрагивали, бусинки глаз блестели.
"Голубь ожил, - подумала Ганна. -А он не оживет". -
И тут она вполне ясно поняла, что ждать его больше нечего, о н не встанет, не придет, не вернется.
- Нет... Нет, нет, - проговорила она и впервые заплакала.
* * *
С этой минуты Ганне сделалось легче. Она стала разговаривать с подругами, слушать их и спрашивать:
- Почему так случилось? Скажите?
Все отвечали по-разному. Полина Матвеевна сказала:
"Судьба". Девочки - "Случай". А Сергей Дегтярев, пришедший ее навестить, - "Недоглядели. Наша вина".
Сознанием Ганна понимала, что ничего теперь не изменишь. Его не вернешь, но сердце не могло примириться с этой мыслью. Сердце все еще ожидало чуда. Ганна часто настораживалась, замолкала среди разговора, прислушивалась, все ей казалось, что вот-вот раздастся его голос.
Она попробовала пойти на завод, в цех, не потому, что ей так хотелось, - ей больше всего хотелось быть одной со своими мыслями и воспоминаниями. Она пошла в цех. из жалости к Галке, которая измучилась, ухаживая за нею.
В цехе ее встретили хорошо. Все были приветливы и внимательны, старались не говорить о случившемся. Но как только она подошла к своему станку, ей невольно захотелось посмотреть налево, на его станок. Она не могла удержаться,и повернула голову. Но его там не было. Станок не работал. Он стоял сиротливо и неподвижно среди шума, движения и грохота.
И Ганна заплакала.
Товарищи подхватили ее под руки и повели к начальнику цеха.
- Она не может работать,-сказала Полина Матвеевна, сдерживая одышку.
- Отведите ее домой. - Кузьма Ильич повернулся к Ганне и, стараясь придать своему сегодня особенно почерневшему лицу д,оброе выражение, сказал:-Ты отдыхай. Мы отпуск дадим.
- Ей бы уехать, - вмешался Степан Степанович. - Путевку бы.
- Ходил в завком... И комсомол этим делом занимается.
- Очень долго раскачиваются...
Начальник цеха перебил Степана Степановича:
- Вот вы и пособите. А мне сейчас... - Кузьма Ильич только махнул рукой.
- Иди, полковник. Ты вес имеешь,-сказала Полина Матвеевна.
И Степан Степанович пошел прямо к Песляку.
Песляк сидел весь багровый, держа телефонную трубку в руке. Видно, только что происходил неприятный разговор с начальством. Увидев Степана Степановича, он заговорил первым:
- Вот расхлебывай теперь. У вас там воспитательная работа на обе ноги хромает, а мне... - он хлопнул себя по жирному затылку.
- Выдержит,-пошутил Степан Степанович.
- Тебе что, - буркнул Песляк. - Ты от этого далек.
- Да нет,-не согласился Степан Степанович.- Я с молодежью двадцать пять лет дело имел.
- Опять не понимаешь... То армия,-возразил Песляк.
- Те же люди.
- Сравнил. - Песляк вновь начал краснеть. - Тут не командовать, тут индивидуально воспитывать надо.
Степан Степанович смекнул, что спор ему вовсе ни к чему, не затем пришел, упредил Песляка:
- Я вот что... Цыбулько путевку достать бы надо.
Песляк посмотрел на него проницательно.
- Такое состояние...-поспешил объяснить свою просьбу Степан Степанович. - И на народ подействует.
Вот это и будет воспитанием.
Песляк кивнул в анак согласия и уже вслед Степану Степановичу буркнул:
- Со стороны легко...
Степан Степанович сделал вид, что не расслышал этих слов.
Не успел он вернуться к станку, ему передали вызов к начальнику цеха.
Кузьма Ильич погладил небритые щеки и указал Степану Степановичу на стул.
- Цыбулько дают путевку на Юг.
- Хорошо.
- Завтра уезжает.-Кузьма Ильич помедлил.- Надо бригаду принимать.
- Кому? Мне? - Степан Степанович привстал. Предложение было неожиданным.
- А что особенного? Я уверен, что справитесь.
Кузьма Ильич придвинул свой стул поближе к Степану Степановичу, вытащил из кармана пачку "Беломора". Когда закурили, Кузьма Ильич выпустил дым в сторонку и спросил:
- Так как же?
- Так я ж план не выполняю. Я только-только...
- Это известно. Но больше некому. А вы имеете опыт работы с людьми.
- Но я сам еще плохо работаю. Я еще не привык...
Я еще чувствую себя не на месте...
- Тут важен опыт работы с людьми, - перебил Кузьма Ильич.
Степан Степанович вспомнил, что полчаса назад он сам как раз об этом говорил Песляку, и замолчал, не стал возражать, иначе получилось бы, что он возражает сам себе.
- Опыт и крепкая рука, - повторил Кузьма Ильич.
Степан Степанович невольно взглянул на свои руки, успевшие за эти дни потемнеть от масла и стружки.
- Я вас очень прошу. На время. Пока Цыбулько отдыхает.
Степан Степанович не знал, что делать. Доводы Кузьмы Ильича были убедительными: действительно не хватает слесарей и в бригаде зеленая молодежь, действи* тельно у него опыт.
- Так как?
Лицо у Кузьмы Ильича было усталое, и весь он какой-то переутомленный, измученный.
"Наверное, досталось ему за это ЧП". - Степан Степанович вспомнил Песляка, его слова: "У вас там воспитательная работа хромает..." И опять свои слова;
"Я с молодежью двадцать пять лет дело имел".
- Вы ж видная фигура,-сказал Кузьма Ильич.
- Так мне и не можете простить прошлого, - пошутил Степан Степанович.
- Оно у вас-дай бог, как говорится, каждому.
Боевое. Им гордиться можно. Я рад, что в моем цехе такой человек появился...
Степан Степанович вдруг ощутил теплоту в груди, в памяти вспыхнули картины этого прошлого. Он - комсорг роты, и весь в работе. Боевые листки, самодеятельность... А через два года он уже заместитель начальника политотдела по комсомолу, выступает с трибуны Съезда от имени армейских комсомольцев. Молодежь любила его, слушалась, понимала. И он любил молодежь. Даже в последний год службы выкраивал время, чтобы побеседовать с новобранцами, побывать на первых занятиях, первых стрельбах,
- Что ж... Придется. - Степан Степанович по военной привычке встал.
- Посиди. Давай еще покурим,-сказал Кузьма Ильич, сразу переходя на "ты".
* * *
Кузьма Ильич погасил папиросу о чугунную пепельницу и сказал по-свойски:
- Завтра приходи пораньше. Помозгуем насчет наряда. Дело тонкое. Тут надо... - он почему-то замялся и улыбнулся неловко, одними губами.
Только вечером, когда Степан Степанович вернулся домой и поужинал в одиночку, он догадался, почему надо "мозговать насчет наряда" и отчего начальник цеха замялся при этих словах.
"Так он же хочет дать работу полегче, не надеется на меня, старается, как говорится, подпереть с тылу".
Степан Степанович разделся, лег, но никак не мог уснуть. В доме было как-то особенно тихо и пусто, как в нежилом помещении. Что-то пощелкивало, резко и равномерно, как метроном. Это пощелкивание напомнило эпизод из времен войны. Под Данцигом было. Их штаб разместился в двухэтажном помещичьем доме. Степан Степанович вернулся из госпиталя, еще трудно ходил и потому занял полуподвальную комнату-дворницкую.
Вот так же не спалось. И среди ночи он услышал тиканье.
Срочно вызвал саперов. Оказалось, дом заминирован и через два часа взлетел бы на воздух.
"Тогда можно было разминировать. Приказал - и сделают. А сейчас... Я хуже их работаю, а получать буду столько же, сколько и они. Это несправедливо...
Я должен взять себе отдельный наряд",
И как только ему пришла эта мысль, стало легче, и он уснул.
Проснулся Степан Степанович рано, сразу, как привык просыпаться за годы службы. Вновь услышал пощелкивание и лишь теперь выяснил, что пощелкивает счетчик, он забыл с вечера выключить свет в прихожей.