Вечное дерево

Проводив Стрелкова глазами, они еще некоторое время молчали, каждый по-своему оценивая поведение Стрелкова, наконец Куницын пробасил:

- Пока не выходит у него ничего. И начальство им недовольно. - Он вспомнил Песляка, свою стычку с ним, добавил раздраженно: - Начальство у нас подчинять любит, посильнее, чем в армии.

- А у тебя-то как? Курс нормальный? - осторожно спросил Копна.

- У меня? - Куницын обвел глазами товарищей, словно раздумывая, стоит ли откровенничать, и, решив, что рано или поздно этого не избежать, признался: - У меня не лучше, чем у Стрелкова.-Он рассердился на свои колебания, сказал твердо: - Неважно, плохо, одним словом, - и вдруг, захохотав некстати, встал и, не попрощавшись, пошел к дому.

Степану Степановичу и в самом деле было не до то"

варищей. Хотя Песляк и заверил, что не будет больше тревожить его, хотя дело шло лучше и дни пошли спо"

койнее, ему было не по себе. Сегодня опять случилось событие, выбившее его из седла. Из областной газеты прибыл корреспондент и, придя в цех, с ходу хотел сфотографировать Стрелкова у станка. Степан Степанович воспротивился. Произошла неприятность и новая встреча с разгневанным Песляком.

На все его доводы Песляк твердил:

- Нехорошо, товарищ. Нехорошо.

Степан Степанович не стал пререкаться, а сказал, что пойдет в райком.

- Иди, только я тут ни при чем. Иди, иди.

Степан Степанович не поверил Песляку. А между тем Песляк не лгал, корреспондент явился не по его инициач тиве и даже без его ведома. Происходило нечто напоминающее горный обвал. Камень, пущенный сверху, начинает сбивать другие камни, и вскоре целый поток, грозная лавина устремляется вниз, захватывая все новые глыбы, сметая все на своем пути. И как нельзя остановить это все нарастающее низвержение, так невозможно было удержать события, развивающиеся вокруг Стрелкова. Статья в заводской многотиражке была прочитана в других газетах. Факт был примечательный-человек пронес любовь к профессии через всю жизнь. И, конечно же, этого нельзя было обойти. В партийный комитет, в дирекцию завода, в редакцию многотиражки по нескольку раз в день звонили, интересовались Стрелковым.

"Стрелкова вывели на орбиту",-острили на заводе.

И это было хорошо, полезно для завода. Только он, сам Стрелков, как будто не понимал и не хотел понять этого.

Вот что больше всего злило Песляка.

Сознавал свое, положение и Степан Степанович. Он твердо решил воспротивиться нездоровой шумихе, поднятой вокруг его имени.

"Пойду прямо в райком. Сейчас же. Переоденусь и пойду".

Торопливо открыв дверь своей квартиры, Степан Степанович споткнулся о что-то твердое и чуть не упал,больно ударившись коленом о косяк. Он выругался, схватился рукой за ушибленное место и отодвинул чемодан с обувью, почему-то оказавшийся под ногами.

- Хозяева!-крикнул он.-Прибирать надо.

Никто не отозвался.

- Оглохли, что ли?!

Прихрамывая, он прошел на кухню и тут, на черной газовой плите, увидел белый лист бумаги. Странно было, что этот листок лежал на плите. Степан Степанович сразу узнал почерк жены. Она писала: "Уехали к бабушке. Навещай Иринку". Он прочитал, не поверил, перечитал еще раз, медленно опустился на стул.

- Что с тобой? - услыхал он голос Самофала и не удивился ему.-Дверь была не закрыта, я и зашел. Что случилось?

Степан Степанович, не оборачиваясь, протянул листок.

Через минуту он почувствовал на своем плече твердую руку Самофала, и тотчас стало легче, будто эта рука отвлекла на себя, оттянула часть груза, что сдавливал его сердце.

- Вот видишь, - сказал Степан Степанович, - хорошего хочу. Не понимают.

Самофал не утешал, не говорил ни слова, лишь сильнее сжал его плечо.

- Черт те что, - уже спокойнее произнес Степан Степанович. - Вот уж никогда не думал... Никогда не ду"

мал,-повторил он.-Все я учил, теперь-меня учат...

Вот даже собственная жена, даже сын-баскетбольного роста.

- Развеется,-сказал Самофал.

- Спасибо, друг. - Степан Степанович встал и, не глядя в глаза Самофалу, пожал его руку.

Самофал заметил его смущение, проговорил поспешно:

- Я тебя во дворе подожду,

Степан Степанович шагал, не замечая пешеходов.

Нужно было собраться с мыслями, успокоиться.

На сердце уже не было так тяжело, как в первую минуту.

Степан Степанович сел на скамейку в каком-то садике.

"То ли я делаю? Так ли поступаю?"

Откуда-то со двора донеслось похлопывание-верно, сушили и трясли зимнюю ^одежду. Эти звуки отдавались в голове.

"Быть может, все-таки не то и не так? Правильно ли, что я пошел работать? Правильно, потому что я нс мог без работы. Правильно ли, что я пошел на завод, слесарем? Тоже правильно, потому что это моя жизненная профессия. Правильно ли, что я выступаю против шумихи? Конечно да. А разве не правильно я поступил с Журкой? Может, грубо, но правильно. Хорошо, что он почувствовал, пережил. И относительно институтатоже верно".

Степан Степанович не заметил, каким образом возле него очутилась Ганна. Он даже не узнал ее в первый момент. Была она в цветастом безрукавном платьице, без знакомого тюрбана - пышная рыжая коса тяжелым венком лежала на голове.

"Ах, вот почему она тюрбан носит!"

- Что с вами, Степан Степанович?-спросила Ганна участливо.

- Отдыхаю.

- А это... насчет жены...-она замялась, села на краешек скамейки.-Верно это? Мне Инесса Аркадьевна рассказала.

- Откуда вы ее знаете?

- Она с женой главного инженера дружит, а я там бываю... Так, значит, верно?

Голос ее дрогнул, а в глазах появилось такое участие, такая жалость, какая бывает у детей, когда они видят, как страдают взрослые.

Степан Степанович .не успел ничего обдумать, только понял, что надо не показывать своего состояния. Он снова почувствовал себя командиром, обязанным скрывать свое личное от подчиненных, обязанным всегда быть уверенным, бодрым, бравым и смелым.

- Бывает, - сказал он, весь подтягиваясь и выпрямляясь. -А вы не очень с этой Инессой,., А то она склонна... Фантазерка она.,.

Ганна уловила это старание скрыть, свое настроение, сердцем поняла, как ему нелегко сейчас.

- Знаете что... Степан Степанович... Я вас хочу попросить... Пригласить... Одним словом, у меня через неделю свадьба. ", Можете вы вместо отца.., Я ведь сирота.

- Спасибо. Непременно.

- Значит, придете?

- Приду, приду. Обязательно.

Она закивала головой, улыбнулась ему растерянно и пошла.

- Нет, все так, все правильно,-сказал он себе твердо.

И от этих слов сразу же сделалось легко и ясно, будто туман развеялся и вновь стало далеко и хорошо видно.

Он быстро поднялся и пошел в глубь сада.

На пиджак ему, покачиваясь, села пушинка и тотчас шевельнулась, точно ей показалось неудобным выбранное место.

"Скажи-ка, уже лето в разгаре!"-удивился Степан Степанович и осторожно снял эту пушинку с пиджака и, сделав руки лодочкой, начал разглядывать ее, как, бывало, мальчишкой разглядывал пойманную бабочку.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Поезд шел быстро. Мелькали зеленые лесочки, поляны цветов, дачные разноцветные домики с антеннамикрестами на крышах. Тень от вагонов падала на откос.

Дым от паровоза касался вершин деревьев и оседал на них, как туман. Пахло свежей травой, которую скашивали на лугах у самой дороги мускулистые мужики.

Леса, постройки, работающие люди, поля, подъемные краны, машины на параллельно железной дороге идущих шоссе - все это проплывало, отдалялось и исчезало.

Только тень от вагонов, дымок от паровоза да слепящее солнце, простреливающее вагоны насквозь, никуда, ни на секундочку не отлучались, будто приставлены были всю дорогу сопровождать поезд.

"А меня мама сопровождает",-подумал Журка и покосился на мать.

Он стоял в коридорчике. Через раскрытую дверь купе было видно, как мать раскладывает на столе сверточки и кулечки - запасы дорожной провизии, наспех купленные перед самым отъездом. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь высокие придорожные сосны, падали на ее лицо яркими пятнами, и оно то темнело, то светлело, точно менялось в окраске.