Царь Иисус

— Я не знаю, почему, — ответил Клеопа. — И могу только осуждать его. Сказано: «Нет Бога, кроме Меня».

Глава пятая НАСЛЕДНИЦА МЕЛХОЛЫ

Поразив своего предшественника царя Антигона Маккавея, царь Р1род первым первосвященником избрал безвестного вавилонского еврея из дома Садока по имени Ананель, но вскоре сместил его ради брата Ма-риамны, семнадцатилетнего наследника Маккавеев. Однако неуместное ликование толпы, когда мальчик совершал богослужение во время праздника, послужило причиной его смерти. Как-то вечером его утопили в общественной бане в Иерихоне во время веселого соревнования в воде двух команд придворных Ирода, к которым он так неосторожно присоединился. Ананель опять стал первосвященником, но ненадолго. Еще несколько первосвященников сменилось, прежде чем был назначен Симон, сын Боефа, и Ирод наконец решил, что должность попала в надежные руки.

Симон родился в Александрии в семье левитов, но не первосвященников. Маленький, умный, скромный, он был самым способным из учеников Александрии, к тому же в некотором роде идеалистом, однако без религиозных предрассудков. Ирод сначала поручил ему проверить родословную одного из кандидатов, чья семья давно обосновалась в Армении, и Симон в своем нелицеприятном отчете честно рассказал о темных пятнах в происхождении нескольких членов Синедриона, родственников этого человека. Из них один или двое активно исследовали родословную Ирода, которую Симон услужливо взялся сделать куда более достойной, чем сам полагал. И Ирод, решив, что Симону не место в Александрии, прикинулся безумно влюбленным в его дочь.

— Но как мне взять ее в жены, — спросил он своего брата Ферору, — и не дать ее отцу приличное положение? Ведь другие жены сживут ее со света!

Итак, он назначил первосвященником Симона. Кстати, дочь Симона была достаточно красивой, чтобы весь мир поверил, будто отец обязан своим назначением ее замужеству, а не чему-то другому.

Симон стал преданным слугой Ирода, привязавшего его к себе крепкими узами благодарности, ибо всегда был с ним уважителен и щедр. Прозвище Канфаров его семья получила в честь жука-скарабея, который у египтян — символ бессмертия. Все его родичи, хоть и считались фарисеями, но столь пропитались греческой философией, что в Священном Писании евреев пидели лишь чудесную реликвию варварской эпохи. Правда, они безукоризненно блюли закон, но только дли того, чтобы напоминать непросвещенным: «Страх Божий есть начало мудрости», ибо считали, что даже пера варваров предпочтительнее атеистической анархии или борьбы соперничающих религий. Между собой они сожалели об устаревшем взгляде евреев на Иегову как на одинокое божество, не имеющее ничего общего с другими богами, требующее единства от своего народа и пробуждающее в чужеземцах зависть или презрение в зависимости от того, насколько хорошо или плохо у евреев шли дела.

Для Канфаров Иегова был всего-навсего одним из местных вариантов Зевса-Олимпийца, и они от всей души мечтали о том, чтобы черты, отличающие его от Зевса и от подобных ему богов Рима, Египта, Сирии, Персии и Индии, как-нибудь сгладились ради всеобщего мира. Их собственное представление о боге было столь грандиозным и абстрактным, что Иегова в сравнении с ним казался обыкновенным демоном. Евреи, считали они, должны найти общий язык со своими соседями-греками. Если бы греки не были столь ребячливы, смешливы и беспечны даже в солидном возрасте, а евреи столь серьезны, старообразны и благочестивы даже в ребяческом, как бы все могли быть счастливы! Молодежь должна наслаждаться жизнью и представлять своих богов и богинь высокими светлоликими мужчинами и женщинами, которые мучают людей и друг друга своими прихотями, потому что наделены сверхъестественной властью и простыми человеческими страстями. Однако, становясь старше и постепенно знакомясь с нравственным и историческим значением древних мифов, они должны в конце концов попять, что боги и богини — это всего лишь словесные образы, тогда как Бог — это то, что превосходит физическую природу, это вечная мудрость и ответ на все но. чникающие вопросы.

Они шли следом за Гиллелем, одним из двух сопредседателей Высшего суда и самым почитаемым теологом, рассматривая Священное Писание как двусмысленное, по их собственным словам, в котором ни один текст не имеет в виду то, что он, на первый взгляд, имеет в виду. Например, Гиллель широко утверждал, что старое правило «око за око, зуб за зуб» означает совсем не то, что означает с точки зрения варваров, то есть если человек выбил глаз своему соседу, даже случайно, он должен выбить глаз и себе, а если он выбил ему зубы, то он должен и себе сделать то же самое. Гиллель говорил: «Если человек теряет глаз и зуб, то он не восстановит их, хотя бы кто-нибудь другой потерял глаз или зуб. Бог в своей мудрости, скорее, предписывает возместить ему ущерб деньгами, вещами или землей».

Симон не во всем был согласен со своими родичами. Теоретически он допускал, что произведения Гомера или Гесиода, если рассматривать их как вдохновенные религиозные тексты, могут служить не хуже Моисеевых Заветов, потому что истинному философу все равно, на какой крюк вешать свой серый плащ. Однако он был убежден, что Священное Писание евреев, особенно в его пророческой части, имеет одно совершенное преимущество: оно живет верой в будущее, упорной верой в совершенствование человечества. Ни о какой другой национальной литературе нельзя сказать того же самого. Тут даже одиночество Иеговы ему в похвалу, потому что Его можно рассматривать как тип неповторимой Единственной Истины, тогда как все другие затемнены мелкими противоречиями. А евреи, что ж, они единственны в одном смысле: только этот народ во всем мире всегда живет с мыслью о Боге.

Ирод не был ни философом, ни поэтом. Он смеялся над поклонением Симона одновременно и Платону, и пророку Иезекиилю, потому что сам полагался только на грубую силу — силу, полученную благодаря захвату национальной святыни и возросшую, когда он заставил соседние народы служить богу, которого он, царь, сделал орудием своего величия. И еще в потаенном уголке его сердца жила вера в то, что, принося богатые дары Иегове, в один прекрасный день он вновь станет молодым и обретет таким образом бессмертие. Ирод был не из тех людей, которые отступают от дела, каким бы оно ни казалось невозможным или противоестественным, если оно могло прославить его имя так же, как имена Геракла, Озириса, Александра и других смертных правителей, ставших богами благодаря своим великим деяниям.

Симон даже представления не имел о том, как дал око простираются честолюбивые замыслы Ирода, но время от времени ощущал, как неукротимый дух, чуть отпущенный на свободу, смущает царя великим безбожием, однако ни разу не смутил настолько, чтобы побудить его удалиться на. покой. Чего же Ирод хочет? Неужели он воображает себя обещанным Мессией? К счастью, есть военная мощь Римской империи, которая надежно защищает его от опрометчивых военных действий и религиозных бунтов. Ирод спорит с книжниками во многих случаях, когда Закон можно толковать по-разному, но он даже речи не заводит о том, чтобы игнорировать Закон в целом. И как бы ни распирал его царский дух, он навсегда останется покорным слугой множество раз покоренного Иеговы, всегда будет знать свое место обыкновенного царька и подданного Римской империи, а потом, когда наступит час, он умрет, как умирает любой человек. Вряд ли Ирод считает, что благодаря своим добродетелям живым вознесется на небо, подобно Еноху и Илии. Увы, между мощью Римской империи и влиянием Моисеева Закона слишком мало места для воплощения в жизнь честолюбивых мечтаний.

После того как Антипатру было оказано предпочтение перед сыновьями Мариамны, Симон крепко с ним сдружился. В Александрии Антипатр учился у родственника Симона, но понимал Закон более прямолинейно, чем Канфары, и, хотя готов был воспринять даже самые вольные толкования Гиллеля, к греческой философии питал отвращение, видя в ней угрозу Святому Писанию. Волею отца он взял в жены дочь царя Антигона, которая скоро умерла, оставив ему двоих детей, мальчика и девочку. Мальчик, Антипатр-Млад-ший, учился в Египте, где жили Канфары, отличался тихим нравом и прилежанием. Девочка, Кипра, обрученная с сыном Аристобула, который потом прославился как Ирод Агриппа, была еще совсем крохой. Сам Антипатр, обрученный с юной дочерью Аристобула, жены не имел и чувствовал себя поэтому очень одиноким. Отец, правда, намекнул ему, что приглядел для него другую жену, а пока он-де может завести для развлечения любовницу, но совесть не позволяла Антипатру поступить таким образом. Он придерживался точки зрения фарисеев, что ложиться с женщиной не ради будущих детей противно Богу и история Онана тому подтверждение. К тому же он не желал иметь от еврейки или едомитянки незаконных детей, которые не будут допущены в общину Израилеву, но тот же Закон запрещал ему иметь любовные сношения с гречанками, финикиянками и прочими чужестранками.