Год Мамонта

— Зигвард, — сказала она и улыбнулась странной улыбкой. — Это действительно ты.

— Да, — сказал он.

— Дай руку.

Он протянул руку вперед, а она протянула свою и неловко схватила его между локтем и запястьем, царапнув ногтями.

— Все эти годы я тебя ждала, — сказала она. — Все эти годы я тебя любила. Не напрасно. Мой освободитель! Мне ничего от тебя не нужно, только быть рядом, слышать твой голос, касаться твоей руки — раз в день. Я ничего не потребую. Ничего. Я еще похорошею, приоденусь… Но это не важно. Главное, что я с тобой.

— Да, — сказал он.

Нет, разум ее не помутился. Просто она была слепа.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ЛЕСЕНКА ДО ПРИБОЯ

Целых три недели шло письмо из Теплой Лагуны в Кникич. Гор получил его прямо перед отъездом. Направлялся он к месту постройки будущей столицы Империи, которую условно именовал Зигвардополем. Гор возмутился ханжеско-благожелательным тоном письма. Брант, исписав красивым зодческим почерком шесть страниц, не написал, в сущности, ничего — ни о своих успехах или неудачах, ни о своем положении (холост? женат?), ни о планировке виллы, в которой он нынче проживал. Откуда у мерзавца деньги на виллу? Заказы получил? И где — в Теплой Лагуне! В глухой дыре, да еще и мятежной. И уж коль скоро она мятежная, эта дыра, мог бы упомянуть по крайней мере обстановку в городе, а то у нас тут только темные слухи. Говорят, там каждую неделю беспорядки. Говорят, что беспорядки устраиваются верными новому правителю провокаторами, чтобы выявить лидеров, арестовать их, и усмирить население. Более того — совсем уж странный слух — временным мэром Теплой Лагуны состоит незаконный сын Зигварда, рожденный и воспитанный в Славии — специально, чтобы раздражать население — и сыну этому всего семнадцать лет. Впрочем, Брант мог не описать всего этого по чисто цензурным соображениям. Если Зигвард правит так, как об этом говорят (всегда негромко), то наверняка курьеров с письмами останавливают на дорогах, и письма вскрываются и читаются. Стоило брать власть и устраивать гражданскую войну, чтобы просто продолжать политику Фалкона! Кстати, еще говорят, что Зигвард лично убил Фалкона. Что, мол, после разгрома фалконовской армии, Фалкон с приспешниками бежали и укрылись в каком-то совершенно безумном брошенном замке среди чиста поля, но Зигвард с его приспешниками проник в замок и собственноручно Фалкона зарубил. Все может быть.

Через четыре дня Гор прибыл туда, где посреди обгорелых развалин, припорошенных снегом, высился Храм бывшей Колонии Бронти. Уже стояли по приказу расторопного (надо признать!) Зигварда спешно возведенные времянки для рабочих. То бишь, если прикинуть, Зигвард написал приказ об их возведении, когда его войска только выступили на юг из Кронина. Над одной из времянок развевались два флага — славский и ниверийский. Копию наброска будущего имперского флага, объединяющего две страны, наброска, сделанного модным художником Роквелом, Зигвард предусмотрительно приложил к своему письму к Гору. Меч и солнце. Замечательная оригинальность. Еще, по слухам, Зигвард не собирался именовать свою империю Империей. Воспомня некоторые прежних лет традиции, он предполагал в названии нового государственного образования употребить слово, которое ниверийцы произносили как «содружество», а славы как «союз». С артанским переводом (если в планы Зигварда входило присоединение Артании) было сложнее. В артанском языке словосочетание «благорасположенный к нему» более или менее соответствовало слову друг, а у словосочетаний не было множественного числа. Чтобы обозначить наличие дружбы двух человек, следовало произнести это словосочетание два раза. Молодежь Артании, лингвистически ленивая, как любая другая молодежь, сокращала в разговорах словосочетание до «бла», и дружба обозначалась как «бла-бла». Это служило поводом для ниверийских шуток, а в циничном славском Висуа, где согласные произносились мягко, просвещенные молодые люди при встрече говорили, иронически улыбаясь «Ну, как поживаешь, бля-бля?» и отвечали «Да неплохо, бля, поживаю». Зигварду это было прекрасно известно, ибо он сам не раз, живя в Висуа, приветствовал таким образом своих незаконных сыновей. Употребление этого слова, или любого его производного, в названии империи было немыслимо.

Разложив на столе план будущего центра столицы, Гор и Зигвард некоторое время обсуждали расположение тех или иных улиц.

— Получается, следуя этой логике, что столицу вы собираетесь строить вокруг этого маленького примитивного храма, у которого даже нет названия.

Зигвард изменился, подумал Гор. Непринужденное хамство ранее не было ему свойственно. В то же время, он остался прежним легкомысленным Зигвардом — он наивно рассчитывал, что Гор проглотит обиду и смирится, то бишь, собирался приручать Гора, в то время как Гор совершенно не обиделся.

— Храм красивый, — сказал он. — Как вообще все, что я строю. Но, безусловно, я понимаю ваши опасения. Храм, вокруг которого строится город, должен быть не просто самым красивым, но и самым величественным зданием этого города. Что ж, я пристрою к Храму высокую колокольню. На которую, — добавил он с иронией, — управление Колонии не давало мне средств, а вы дадите.

— Нет, позвольте, — сказал Зигвард. — Храм и колокольня — все это хорошо, но на флаге Империи будут солнце и меч, поэтому самым представительным зданием должен быть вовсе не храм, но дворец. Отношение артанских послов к нашим храмам известно, они их презирают, и их не изменишь. Но величественная резиденция императора должна производить на них ошеломляющее впечатление.

— А меня не интересует мнение артанских послов, — сказал Гор. — Более того, мнение охотников и цирюльников меня тоже не интересует.

Некоторое время Зигвард мрачно смотрел на Гора, а Гор добродушно улыбался.

— Я знаю, что вы бываете порой очень эксцентричны, — сказал Зигвард. — Но ради наших дружеских отношений я прошу вас соблюдать меру, особенно, когда мы не одни.

— Вы ошибаетесь, — ответил Гор. — Я никогда не бываю эксцентричен. Я даже бороду недавно сбрил, и вы тому свидетель. В повседневной жизни, во всем, что не касается архитектуры, я обыкновенный мещанин, очень предсказуемый, прижимистый, ворчливый, и упрямый, с дурным вкусом. Кстати, это неплохая мысль — проэкт целого города не должен создаваться одним зодчим. Будет не гармония, а симметрия. Поэтому рекомендую вам пригласить еще кого-нибудь, желательно эксцентричного.

— Вы уходите от темы.

— Тема закрыта.

— Черт знает, что такое, — сказал Зигвард, вставая и сердито глядя на Гора.

— Не кричите так. Я стар, но слышу хорошо. А вот вы не очень.

— Это вы о чем?

— Нужен второй зодчий. Эксцентричный.

Зигвард помолчал, подавляя приступ ярости, столь характерный для больших политиков.

— Кого же вы имеете в виду? — спросил он. — Я знаю, это все не просто так, у вас есть кто-то на примете.

— Волчонок.

— Я так и думал. Продвигаете своего протеже.

— Вовсе нет. Честно говоря, я его терпеть не могу, он мне надоел.

— Тогда к чему эта рекомендация?

— По вашей многоуважаемой задумке…

Старый Зигвард проснулся наконец в Зигварде новом. Повелитель двух стран засмеялся.

— …новая столица не должна быть ни ниверийской, ни славской, но смешанной, со смешанным населением.

— Да.

— У Волчонка очень хорошо получаются славские формы. В то время, как я их просто копирую, он ими играет, развивает их, абсорбирует и интерпретирует на свой лад. Уверен, что в роду у него не обошлось без славской крови.

— Хорошо. Пошлите ему письмо.

— Нет уж. Пригласительное письмо пошлет ему правитель. Где он сейчас, не знаете? Ах да, он — вот, передо мной сидит. Представителен и милостив.

Зигвард покачал головой.

— Ладно, — сказал он. — Пошлю я ему письмо. Где он нынче?

— В Теплой Лагуне.

— Вот как? Ну-ну. Адрес есть ли у вас?

— Есть. Но вам я его не дам.