Снегурка быстрой заморозки

— Ой, нет, не хочу! — само собой сорвалось с моих губ. — Во всяком случае, не так скоро! Моя вполне взрослая младшая сестра и ее поразительно энергичный пятилетний сын гостили у меня только на прошлой неделе. Сестрица беспрестанно смотрела телевизор, в рекламные паузы бегала на кухню пить чай, потом на балкон — курить, потом в ванную — чистить зубы, а ребенок носился и скакал по дому, как лабораторный шимпанзе, получивший неожиданную амнистию после пары лет безвылазного пребывания в тесной клетке. Сестричка и племянник вызывали у меня стойкое головокружение. Я не могла ни пересчитать снующих по дому женщин и детей, ни уследить за их перемещениями. У меня даже возникло подозрение, а не клонировали ли любимые родственники себя прежде, чем приехать ко мне в гости?

— Не понял? — растерялся Писклявый, явно не ожидавший обнаружить у меня такое вопиющее отсутствие родственных чувств. — Это Елена?

— Я-то Елена, а вы кто будете? — спросила я, уже немного сердясь.

— Не твое собачье дело! — нагло возвестил Писклявый. И тут же начал хвастать: — Мы очень серьезные люди! С нами лучше не ссориться! Хочешь увидеть Ирину Максимову живой — делай, что скажем!

— Максимову? — удивилась я. — Это Ирку, что ли?

Ирка — это моя лучшая подруга, кое-кто даже считает нас сестрами, хотя никакого фамильного сходства между нами нет и в помине: Ирка — могучая рослая дама с роскошными формами, а я лет до двадцати здорово смахивала на шнурок и только к тридцати годам набрала шестьдесят кило при росте в сто семьдесят два сантиметра.

— Вы спрашиваете, хочу ли я увидеть живой Ирку? — наморщив лоб, уточнила я у Писклявого. — Что-то я не понимаю, а почему вообще вопрос ставится подобным образом?

— Потому что мы ее похитили! — важно заявил Писклявый.

— Ой, не смешите меня! — отмахнулась я, действительно начиная смеяться. — Как вы могли украсть шестипудовую тетку? У вас был автопогрузчик? Или подъемный кран?

— Напрасно смеешься, — обиделся Писклявый. — Мы серьезная организация с превосходным техническим оснащением! А твоя тетка отличным образом поместилась в «Газель»!

— Правда? — я продолжала потешаться, полагая, что меня глупо разыгрывают. — А как вы ее туда загнали, дорожным катком или танком?

— Сама залезла! — выкрикнул Писклявый, задетый моими насмешками за живое. — Мы просто угнали маршрутку!

— Угнали маршрутку?! Вы шутите! — я уронила челюсть и замолчала.

Вот слышала я про угоны самолетов и даже автобусов, но угнать маршрутное такси — ей-богу, это очень странный поступок!

— Мы никогда не шутим! — зловеще пискнуло в трубке. — Загляни в свой почтовый ящик, а потом мы снова поговорим!

Трубка вновь запищала, но уже нечеловеческим голосом, сигнализируя об обрыве связи. Некоторое время я сосредоточенно слушала гудки, потом опомнилась и выскочила из квартиры, чтобы сбегать вниз, к почтовому ящику. Распахнула металлическую дверцу бокса с номером своей квартиры, заглянула в его темное нутро и в первый момент не поняла, что там лежит. Вроде похоже на свернувшуюся змею? Я испуганно отшатнулась от ящика, вышла во двор, сломала с дерева рогатую веточку и с этим несерьезным оружием вернулась в подъезд. Вытянула подальше руку и зажатым в ней прутиком потыкала в подозрительный объект.

Змееподобный предмет мягко упал на пол. Я посмотрела, ахнула и двумя руками испуганно зажала себе рот, едва не выколов себе глаз забытым в кулаке прутиком.

На сером бетонном полу подъезда солнечно золотилась длинная рыжая коса, перехваченная на концах веселенькими резиночками с пластмассовыми вишенками.

Косу я узнала сразу, заколки тоже.

Эти симпатичные пасторальные вишенки я самолично приобрела в фирменном магазине «Аксессуары для волос» — отнюдь не для собственной шевелюры, не отличающейся длиной и пышностью, а для подруги, у которой, как у песенной девицы, — «руса коса до пояса».

— Ой, какая прелесть! — приняв безделушку, Ирка зарделась, почти сравнявшись по цвету с вишенками. — У меня были такие заколочки в далекие школьные годы!

Она тут же соорудила прическу с использованием пластмассовых ягод и помчалась к зеркалу — любоваться собой.

— Очень славно, — одобрил красоту жены Иркин супруг Моржик. — Можно еще заплести в косы гирлянду сосисок и повесить на шею ожерелье из бубликов, тогда ты будешь вылитая богиня плодородия. Как ее там? Флора?

— Тогда уж не только Флора, но и Фауна тоже: сосиски-то на деревьях не растут, — заметила я.

Довольная Ирка даже не заметила насмешек. Вишенки понравились ей чрезвычайно, и подруга носила их, снимая только на ночь.

— Ирка, — пробормотала я, поднимая с пола пшеничную косицу.

Коса безжизненно свисала с моих рук, как дохлая змейка. Я жалостливо шмыгнула носом. Что там говорил этот писклявый тип про похищение моей сестры-подруги?

Перепрыгивая через ступеньку, я вернулась в свою квартиру, намереваясь немедленно перезвонить по номеру, который запомнился моему телефонному аппарату последним. Увы, номер моего писклявого собеседника не определился! Я отошла от телефона и высунулась на балкон — глотнуть свежего воздуха и немного успокоиться.

Успокоиться не получилось, потому что на балконе было шумно, как вблизи арены широкомасштабного танкового сражения. В соседней квартире продолжали выяснять отношения несносные Куропаткины. Марина визжала — вдохновенно, безостановочно и задорно, как бензопила лесоруба, выбивающегося в передовики производства, а Гоша время от времени басовито рявкал. Фоном звенела массово бьющаяся посуда, глухо бухали падающие тяжелые предметы и в повторяемой на два голоса и на все лады фразе: «Я тебя убью, скотина!» менялось только последнее слово.

Я тоже стукнула кулаком по перилам балкона, ушибла руку, поискала, на ком бы мне сорвать раздражение, и снова уперлась взглядом в засохшую голубую розу, которой так и не довелось дожить до поры своего пышного цветения и, соответственно, посинения.

— Выброшу, — пообещала я колючему сухостою в кастрюле и потащила емкость с балкона в комнату, а потом в коридор.

Телефон молчал, весело подмигивая мне красными цифирками, не имеющими никакого отношения к номеру телефона Писклявого. Волоча по полу тяжелую кастрюлю, я задом толкнула дверь, выдвинулась на лестничную площадку и вытащила туда же последний приют усопшей розы. Тут победно затрезвонил телефонный аппарат. Я бросила неподъемную кастрюлю под дверью чужой квартиры и в два прыжка вернулась в свою прихожую.

— Где Ирка?! — не своим голосом заорала я на Писклявого, едва он успел вякнуть свое «Алле?».

— Ну, ты даешь! Так мы тебе это и сказали! — противно засмеялся Пискля. — Нашла фрагмент своей сестрички? То-то же, мы шутить не любим! Если не отдашь нам то, что нужно, будешь получать свою Ирку частями. В другой раз ухо пришлем!

— Слушай, почему ты все время говоришь о себе во множественном числе? — не выдержала я. Рассвирепела и тоже перешла на «ты»! — Ты разве августейшая особа?

— Кто?

— Ты? Или тебе нужно говорить «вы»? — издевалась я. — Ладно, твое писклявое величество, говори, чего тебе от меня нужно.

— Добро верни! — взвизгнул Пискля. — Два дня тебе сроку, потом мы уши стричь начнем!

Трубка загудела.

— «Мы, Николай Второй»! — передразнила я отключившегося собеседника. — Уши он будет стричь! Хоть бы толком объяснил, император хренов, какое добро ему нужно!

Надеясь на то, что идиотский разговор с Писклей, пугавшим меня обрезанием Иркиных ушей, есть не что иное, как тупой розыгрыш, я набрала номер домашнего телефона подруги. Трубку никто не брал. Настучала номер Иркиного мобильника — какая-то ехидная девица сообщила мне, что абонент находится вне зоны обслуживания. Я попыталась позвонить на сотовый Моржику, и зловредная электронная барышня воспользовалась возможностью повторить свой текст. Тогда я заменила домашние шортики на джинсики, а шлепанцы на босоножки, вздернула на плечо сумку и таким образом приготовилась к походу в отдаленный Пионерский микрорайон, где в большом удобном доме живут Ирка с Моржиком. Авось там я разберусь, что происходит.