Страница 13 из 58
– Ты это брось, Николай, - тихо сказал сразу ставший серьезным Таран. - Машу, значит, жалеешь? А других девчат, выходит, можно звать? За них тебе не страшно, да?
Николай, потупясь, минуту молчал, потом медленно произнес:
– За всех боюсь. И Машу я не позову.
Он вдруг с необыкновенной ясностью ощутил - до боли, до такого испуга, что оборвалось все в груди, - как дорога ему Маша, ее смех, улыбка, крутые локоны на хрупких плечах, теплый, лучистый взгляд больших карих глаз, ее губы, которые он лишь однажды осмелился поцеловать, - вся Маша, необыкновенная, чудесная, как из сказки, девушка. Только бы была счастлива, только бы видеть ее все время рядом или ждать встречи. Да как же можно хоть на миг рисковать всем этим? Как он будет жить, если вдруг... Нет, невозможно. Как они не понимают этого!
Николай провел рукой по разгоряченному лбу и упрямо, с расстановкой, повторил:
– Не позову!
– Хорош... Хорош наш бригадир... - сквозь зубы процедил Таран. - Свое бережешь, а на других наплевать?
– Ну ладно тебе, - вмешался Борис и, взяв Тарана за плечо, попытался увлечь за собой. - Завтра разберемся, когда у вас головы остынут.
– Ну, нет! - Таран в ярости стряхнул его руку и снова повернулся к Николаю. - Я ему все скажу. Он думает, у него одного любовь. Так, что ли? А другие, думаешь, не любят? А у других душа не дрожит? Да если хочешь знать...
Таран захлебнулся от нахлынувших на него чувств и на секунду умолк. И именно в эту секунду он понял, что нельзя говорить то, что собрался сказать сейчас, нельзя потому, что ему придется наврать, выдумать то, чего нет, чего он только хочет, чтоб было, хочет со всей силой, на какую способен, хочет даже тогда, когда убежден в обратном. Но... этого нет. Нет! А Николаю надо бросить в лицо то, что есть, то, что он сам, Василий, может потерять в случае чего. А разве можно потерять то, чего не имеешь?.. И все-таки Николай поступает подло, как трус, как собственник, как куркуль какой-то.
Таран перевел дыхание и глухо, с накипевшей злостью сказал:
– Валяй, бригадир, делай, как знаешь. Но нет тебе моего согласия, попомни это.
– Не пугай, - хмуро ответил Николай. - Не из пугливых мы.
И все-таки ему было не по себе. Он догадывался, почему вдруг взорвался Таран, и в душе не мог не согласиться с ним. Да, вообщето Таран, может быть, и прав, но... но пусть он лучше не касается Маши. Однако Николай видел, что и Борис и Илья Куклев - оба они осуждают его. Так еще не бывало в бригаде, к этому Николай не привык.
– Вот что, - решительно вмешался, наконец, Илья Куклев. - Не время тут ссоры разводить. Звать, не звать. Ладно. Обойдемся. О главном сейчас думать надо.
– Нет, почему же? - с вызовом ответил Таран. - В райком, Ане, мы сообщим. А то...
– Ладно, говорю, - угрожающе перебил его Куклев. - О другом договориться надо.
Они снова двинулись по темному тротуару, попыхивая огоньками папирос, непримиренные, только внешне спокойные, сдержанно и уже без прежнего азарта обсуждая план предстоящего дела. Но Николай, как тесно ни шли они, уже почему-то не ощущал плеча идущего рядом.
Недалеко от заводских ворот ребята остановились. Николай сдержанно сказал:
– Значит, завтра. Объявление Борис пишет сейчас, чтоб с утра уже висело. А я - на завод. Наших введу в курс дела. Занятия у них через полчаса кончатся.
Его выслушали молча, не перебивая.
– Да, вот еще что, - строго прибавил Николай. - Ни одна посторонняя душа знать об этом деле не должна. Ясно?
– Убивать будем на месте, - мрачно откликнулся Таран. Грамотные.
Было уже темно, когда Степа Шарунин подошел к своему дому. У ворот на скамейке, как обычно, сидели женщины.
Во дворе к Степе подбежал паренек, который в прошлый раз так неумело ткнул его в бок по приказу Уксуса.
– Пошли. Ждут тебя.
– Я спешу, - хмуро ответил Степа.
Паренек нерешительно посмотрел на него, и Степе вдруг стало страшно.
В глубине двора, около сарая, их поджидали двое. Длинный кадыкастый Уксус, ни слова не говоря, с размаху ударил Степу по лицу.
– За что бьешь?!
– За дело, вошь матросская! - Уксуса всего трясло от ярости. - Опять твоя секция здесь была. Чего вынюхивала? Ну!
– Я почем знаю?..
– А, темнить вздумал? Вешай ему, братва!..
И снова ударил Стену. Но как только замахнулся второй из парней, Уксус неожиданно скомандовал:
– Стоп! Серьезный разговор сейчас будет.
...В ту ночь Степа так и не смог уснуть, полный бессильной злобы и горького презрения к самому себе. Сухими, воспаленными глазами смотрел он, как заползают в комнату бледные клочья рассвета. Плакать он уже больше не мог - слезы кончились.
Рано утром на фасаде нового дома по улице Славы и во дворе, у входа в красный уголок, появились два больших, написанных от руки красной и синей тушью плаката: "Внимание! Сегодня в красном уголке вечер танцев! Играет музыка! Приглашаются все желающие! Начало в 8 ч. веч.".
А за два часа до начала вечера в штабе заводской дружины собралась вся бригада Вехова. Ребята уже успели побывать дома, побриться, переодеться.
Все были в праздничных костюмах, тщательно отглаженных рубашках, с галстуками. Настроение у всех было приподнятое, боевое.
Словно и не было вчерашнего разговора в темноте, после посещения больницы, и ничего не случилось между Николаем и Тараном. Но Николай чувствовал, что все это лишь отошло куда-то на время, притаилось, спряталось перед лицом того важного, трудного и опасного, что ждало их сегодня.
Только Степа Шарунин казался еще молчаливее, чем обычно. На бледном лице его под глазом растекся большой фиолетово-желтый синяк
– Где это ты раньше времени схлопотал? - изумился Коля Маленький.
– Упал, - хмуро ответил Степа, смотря в сторону.
Таран сокрушенно вздохнул:
– Эх, и падать-то толком не научился. Тоже мне деятель.
В штаб подходили назначенные в этот день на дежурство дружинники. Старик Проскуряков формировал из них пятерки, назначал старших, выдавал красные нарукавные повязки, ставя галочки в списке, затем указывал по висевшей на стене карте маршруты патрулирования.
В это время зашел Чеходар в сопровождении полного, пожилого человека в очках, оказавшегося инструктором райкома партии.
– Вот наш штаб, - Чеходар широким жестом обвел помещение. - Теперь прошу познакомиться.
Он подвел своего спутника к Проскурякову, потом так же уверенно, по-хозяйски продолжал сказывать:
– Каждый день формируем патрули. Вот книга учета, книга задержаний. А сегодня еще одну операцию готовим, особого рода, - он усмехнулся. - Словом, активности нам не занимать.
При этих словах Проскуряков бросил на Чеходара сердитый взгляд, но промолчал.
В это время Коля Маленький ядовито спросил у Бориса Нискина:
– Надеюсь, ты свои шахматы оставил дома, или обыскать тебя?
Тот смерил его презрительным взглядом.
– Я только и ждал твоих руководящих указаний.
Таран взглянул на часы и повернулся к Николаю.
– Слушайте, начальство, - с вызовом сказал он, - не играйте на моих нервах. Меня ждут. Я опаздываю.
– Время еще есть, - как можно спокойнее ответил Николай, хотя задержка начинала беспокоить и его. - Сейчас поторопим.
Он подошел к Проскурякову.
– Дядя Григорий, нам пора. Где люди-то? Еще человек шесть нужно.
Проскуряков сдвинул очки на лоб и возмущенно развел руками.
– Нету! Такая дисциплина у нас. Назначено на сегодня сорок шесть человек, а явилось вот... - он подсчитал галочки в списке, - четырнадцать! Понял, елки зеленые?! - и посмотрел на Чеходара.
Тот нахмурил густые черные брови и со спокойным упреком произнес:
– Неужели нельзя без паники, Григорий Анисимович? В большом да еще новом деле всегда может случиться неувязка, и, обращаясь к инструктору, добавил: - Самая большая дружина в районе, сотни людей.
– Это должны быть надежные люди, - вежливо заметил тот.