Герцог и актриса

– Мадам, ваш голос – удивительный инструмент, которым вы владеете в совершенстве. Прошу вас оказать мне честь и выступить в моей новой опере, которую я скоро закончу, – сказал композитор. – В начале следующего месяца я должен вернуться в Санкт-Петербург, а затем хочу посетить Вену. Быть может, вы с мужем согласитесь присоединиться ко мне и подарить публике на континенте возможность насладиться вашим голосом.

Шарлотта едва не заплакала от радости.

– Для меня это было бы не только честью, но и огромным удовольствием, сэр. Но я, разумеется, должна обсудить это с мужем.

– С вашего позволения, с ним поговорю я, – сказал Балф, глаза у которого светились весельем и добродушием. – Не думаю, что нам придется его долго уговаривать.

Шарлотта рассмеялась, чувствуя себя уже совсем свободно. Ей положительно нравился тон отношений, который предлагал Балф. Публика между тем начала расходиться. Кое-кто спешил подняться на сцену, чтобы поприветствовать великого композитора. Многие устремились к выходу в фойе. Актеры и музыканты мало-помалу собирались вокруг герцога, Шарлотты и Балфа в надежде быть представленными автору оперы.

– Распечатайте записку, Шарлотта, – уловив момент, прошептал Колин ей на ухо.

– Какую записку? – в недоумении спросила Шарлотта.

– Там в букете конверт, – пояснил Колин, указывая на маленький конверт, подсунутый под шелковую ленту, которой был перевязан букет.

Шарлотта хоть и не сразу, но все-таки разглядела конвертик. Она бросила загоревшийся взгляд на Колина и обворожительно улыбнулась Балфу, который, сложив руки на груди, откровенно любовался ею.

Охваченная предчувствием чего-то очень важного, Шарлотта уже не слышала перешептывания и негромких разговоров людей, которые окружили их троих плотным кольцом.

Колин подошел к ней настолько близко, что, казалось, она чувствует его дыхание у себя на лице. Шарлотта распечатала записку и прочитала:

Твоя душа – мое единственное и величайшее сокровище. Теперь весь мир у тебя в руках.

Люби меня, Шарлотта, так же сильно, как я люблю тебя и буду любить всегда.

Твой Колин.

Несколько секунд Шарлотта не могла ни двинуться, ни отвести взгляд от нескольких коротких строчек. Потом она задрожала и медленно, очень медленно подняла мокрые от слез ресницы и посмотрела Колину в глаза. Она заметила всего лишь намек на неуверенность в его любящем взгляде, и тут он прошептал:

– Ты любишь меня?

Из-за слез, наполнивших глаза Шарлотты, черты его лица казались неясными. Еле слышно она ответила:

– Люблю. Навсегда.

Безразличная ко всему на свете, кроме него, Шарлотта уронила розы и бросилась в объятия Колина.

Эпилог

Пензанс.

Сентябрь 1864 года.

Легкое дуновение потянувшего с моря прохладного ветерка вывело Колина из состояния дремоты. Он взглянул на высоко поднявшееся послеполуденное солнце, сощурился, помотал головой, чтобы прогнать из нее сонный туман, и поискал глазами жену.

Он обнаружил ее очень скоро: она сидела внизу у моря, держа на руках второго ребенка Оливии и Сэма, двухмесячного младенца Мэтью, и разговаривала с его трехлетней сестренкой Грейси, которая строила замок из песка. Колин с минуту наблюдал за происходящим на берегу, но тут сынишка Вивиан и Уилла, непоседа Генри, вырвался от матери, которая держала его за руку. Мальчик подбежал к недостроенному сооружению Грейси и растоптал его к своему великому удовольствию.

Грейси громко заплакала. Мэтью немедленно присоединился к ней, и Шарлотта принялась его успокаивать, широко улыбаясь, наверное, думая о том, что они с Колином пока избавлены от такой пытки, как детский плач по ночам; впрочем, и днем это не доставляет особой радости.

Понаблюдав за происходящим, Колин повернулся на бок и увидел Сэма и Уилла. Они стояли неподалеку и о чем-то оживленно разговаривали. Услышав детский плач, оба только глянули в сторону детей, но и не подумали двинуться с места. Вивиан наконец поймала расшалившегося сына, который тоже разревелся во все горло.

Колин лежал и размышлял о том, насколько изменилась его жизнь и жизнь его друзей за последние годы. Он не мог себе представить, что всего несколько лет назад он, герцог Ньюарк, был ярым противником брака, прямо-таки до смерти опасаясь утратить независимость. Теперь он с трудом вспоминал о том времени, когда в его жизни не было Шарлотты, которая стала для него всем. Она постоянно с ним спорила, сердилась и обижалась, ласкала и поддерживала в трудные минуты и, конечно, любила его. Самое удивительное, что после женитьбы на Шарлотте Колин еще теснее сблизился с друзьями, отчасти, вероятно, потому, что их жены стали близкими подругами. Виделись они нечасто, раз или два в течение года, но в конце лета неизменно отправлялись все вместе отдохнуть в Корнуолл, в приморский городок Пензанс. Колин с нетерпением дожидался этого времени. И его уже не раздражали капризы и громкий плач ребятишек. Они просто сделались частью жизни, и Колин с удовольствием наблюдал за тем, как дети растут и меняются буквально на глазах. Где-то в глубине души у него назревало еще не до конца осознанное желание и самому испытать радость отцовства.

В последние годы Шарлотта с оглушительным успехом гастролировала на континенте, и у них не возникало разговоров о детях. Они соблюдали предосторожности в интимных отношениях, но у Колина порой мелькала мысль о том, может ли вообще забеременеть его жена. Он пока не высказывал своих опасений Шарлотте, которая, как он считал, сверх меры увлеченная сценой, жаждет лишь одного: чтобы он всегда был рядом, а все прочее почти не имеет значения.

Колин, разумеется, сопровождал Шарлотту практически во всех ее поездках на гастроли. Он и сам набирался определенного опыта во время встреч за обедом с крупными деятелями, по преимуществу аристократами. Знакомился он и с восторженными поклонниками таланта его жены. Колин гордился ею и прежде, однако гордость эта неизмеримо возросла, когда он стал свидетелем ее грандиозного успеха на сценах самых прославленных театров мира в Италии, Австрии и России. Шарлотта была великолепна, и любовь Колина к ней росла день ото дня.

Как будто почувствовав, что он нуждается в ней, Шарлотта передала Мэтью Оливии и направилась к мужу. Ее густые непослушные волосы развевались от ветра. Этот шалый ветер не оставил в покое и юбку Шарлотты, закинув подол ей на спину, и при виде ее обнажившихся стройных ног Колин почувствовал внезапный прилив любовного желания.

– Кажется, я уснул, – сказал он, когда Шарлотта подошла ближе.

– Не кажется, а точно уснул. Надеюсь, тебе любопытно будет узнать, мой дорогой, что своим храпом ты распугал всех птиц на берегу.

– Не выдумывай, ты не могла слышать мой храп с такого расстояния.

Шарлотта присела рядом с ним, обхватив руками колени.

– Нет, ты храпел. Все слышали.

Колин немного помолчал, глядя на море.

– Здесь хорошо, как всегда, – сказал он.

– Да, как всегда, – вздохнула Шарлотта. – Мне кажется, что я могла бы здесь жить.

Колин потянулся к ее руке и начал ласково поглаживать ее пальчики.

– Шарлотта, я тут лежал и думал…

Шарлотта повернула голову и посмотрела на него сверху вниз.

– Я была уверена, что ты спишь, – сказала она беспечно. – Во всяком случае, до тех пор, пока Генри не разрушил великолепное архитектурное сооружение Грейси, – сделала она оговорку. – Думаю, никто на расстоянии мили отсюда не мог бы дремать под ее вопли.

– Как раз об этом я и размышлял, – усмехнулся Колин.

– О чем? О крикливых ребятишках?

– Почему бы и нет? – пожав плечами, заметил он.

Шарлотта рассмеялась, запрокинув голову. Концы ее длинных светло-золотых волос коснулись его руки.

– Ты хочешь сказать, что нам пора обзавестись собственным крикуном или крикуньей, Колин, любовь моя?