Жребий

- Ничего не понимаю, - прошептала девушка. - Я могла бы понять, будь вы из прошлого. Но эта винтовка… Проигрыватель… Неужели я сама попала в будущее? Тогда я совсем не понимаю, что случилось со страной? Немцы захватили Россию? Белогвардейцы вернулись? Вы ведь не из простых, Никита, я сразу поняла. Но это ведь случается - дворяне тоже служат в армии. Иногда.

- Дворяне служат иногда? - изумился я. - А кто же служит постоянно?

- Дети рабочих и крестьян. Пролетариат.

- Зачем же служить в армии детям рабочих, если они собираются продолжить ремесло отца?

- Чтобы защитить страну.

- Этим должны заниматься профессионалы, которыми и являются дворяне… Граждане…

Мне стало зябко. Лицо девушки плыло перед глазами. Словно почувствовав мое состояние, она положила мне на лоб ледяную ладонь. Я невольно поморщился.

- Да у тебя жар, Никита! Сейчас накрою тебя шинелью. Ты спи, спи. Ничего не бойся… - голос девушки прерывался. - Я тебя не выдам. Все равно не выдам.

Не знаю, сколько я пролежал в беспамятстве. Когда очнулся, понял, что не могу больше спать. Мария дремала в углу, свернувшись калачиком на каких-то тряпках. Ей было холодно. Я, шатаясь, добрался до двери, толкнул ее. Не поддалась. Тогда я припал к щели, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь снаружи.

Бой продолжался. Дым, казалось, стоял до самого неба. По полю ползли танки - тяжелые, угловатые, с крестами на башнях. Следом за ними бежали солдаты в серой форме. В них стреляли из окопов на берегу реки. Плотность огня защищавшихся оставляла желать лучшего… Но один танк с крестом на башне уже дымился. Может быть, это подбитый нами «Барс»? Нет, очертания совсем другие.

Я вернулся в свой угол, позвал:

- Иди сюда, Машенька! Под шинелью хватит места двоим.

- Боялась потревожить твои раны, - ответила сонная девушка, переходя в мой угол и опускаясь на брезент. - Прости, разморило… Ты можешь ходить? Уйдешь далеко?

- Не знаю. Драться пока точно не смогу.

- Об этом речи быть не может… Наверху стреляют?

- Да. Там, похоже, столкнулись несколько дивизий. Танки, самолеты, сотни людей. До горизонта, насколько хватит глаз.

- Великая война. Страшная война, - кивнула Мария. И запела:

Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой темною, С проклятою ордой!

Девичий голосок звучал под низким деревянным потолком нежно и решительно. Слова и мелодия рвали душу. Я был потрясен. А когда она запела припев, даже мурашки по коже побежали.

И сейчас я заметил: землянка словно бы стала другой. Стены укреплены крашеными досками, под потолком болтается фонарь «летучая мышь» - такие я видел только на картинках, их заправляли керосином. В углу - два ящика из-под патронов, маркировка незнакомая. А у меня никак не спадал жар…

- Нужны антибиотики, - прошептал я. - Антибиотиков тоже нет?

- Пенициллин - только в госпитале.

- До госпиталя я не доберусь никогда.

- Почему? - тревожно спросила девушка.

- Знаю. Просто знаю. Нет никакого госпиталя. Нет сто шестьдесят девятой дивизии. И тебя, Мария, нет.

- Я есть. Вот, - она положила руку на мое плечо.

Рука была местами нежная, почти детская, местами - огрубевшая, со стертой кожей. Я осторожно поцеловал тонкие пальцы, улыбнулся.

- Значит, тогда нет меня. Ты - милая девушка с Великой войны, а я - офицер Великой России. Той России, которая никогда не допустит врага до Волги.

- Почему тогда ты воюешь здесь? Как мы могли встретиться?

- Потому что так надо. Отдыхай, Маша. Послушай музыку…

Протянув девушке наушники плеера, я нажал кнопку воспроизведения. В безумной подборке Старостина, казалось, имелось все. Я слышал, как из дальней дали запел Бутусов:

Я просыпаюсь в холодном поту,

Я просыпаюсь в кошмарном бреду,

Как будто дом наш залило водой,

И что в живых остались только мы с тобой.

И что над нами километры воды,

И над нами бьют хвостами киты,

И кислорода не хватит на двоих,

Я лежу в темноте…

- Скоро ночь, - сказала Маша. - Можно попытаться выбраться наружу. Если бы ты мог идти…

- Волгу мне все равно не переплыть. И за проволоку нельзя.

- За какую проволоку?

- Боюсь, ты не поймешь. Я и сам не понимаю…

- О каком клинке ты говорил, Никита? Что за клинок? Мне кажется, я видела какие-то ножны в поле, когда тащила тебя. Кортик? Сабля?

- Наверное, это была моя шпага.

- Шпага? - лицо девушки вытянулось. - Но их ведь не носят уже сто лет.

- Почему?

- Как - почему? Когда появились пистолеты, шпаги стали никому не нужны. Даже Пушкин стрелялся на дуэли на пистолетах, а не бился шпагой.

- Пушкин стрелял из пистолета? - я был потрясен. - И кого-то убил?

Мария посмотрела на меня укоризненно.

- Плохо так шутить, Никита.

- Извини… Но я не предполагал, что Пушкин мог в кого-то стрелять. Сама мысль об этом кажется мне дикой.

- Зато в него стреляли. И убили на Черной речке. Говорят, что Дантес надел кольчугу, и пуля Александра Сергеевича не смогла причинить ему вреда.

- Не дай нам Бог такого, - невпопад заметил я, имея в виду, что преждевременная смерть поэта могла бы изменить историю России. Ведь я знал, что Пушкин дожил до глубокой старости. Поэт не только «глаголом жег сердца людей» - он сделал многое для принятия Конституции, которая действует и сейчас.

Мария уснула. Я лежал, пытаясь не слишком дрожать. По стенам пробегали сполохи. Может быть, это рябило у меня в глазах.

Когда-то давно я читал о взаимопроникновении миров. О том, что обитаемых и мертвых вселенных - бесчисленное множество. Некоторые миры совсем рядом с нами - рукой подать. По ним мы бродим в своих снах…

Может быть, и Маша - из другого мира? Такого, где хрупкие девчонки воюют наравне с мужчинами, где русские бьются с немцами, а не с персами, где в сумке у медсестры - не набор антибиотиков и обезболивающего, а бинт и пузырек с йодом… Но как она попала к нам? Или как я попал к ним? Во сне? В бреду? Вдыхая пороховую гарь вместо наркотика?

Но вот она, Маша, лежит рядом со мной, греет теплым боком, пахнет ландышем. И я не валяюсь в поле, не попал в лапы к персам, не распят на броне, как Чекунов, а добрался до укрытия в землянке. А снаружи - чужие танки.

Тоска… Какая тоска! Как можно жить в мире, где подло убили Пушкина, где граждане ходят без шпаг, но с пистолетами, как в Америке, где женщины оказываются под огнем противника… Похоже, и техника в этом мире развита куда меньше. Мария не знала, что такое плеер, говорила о пенициллине и морфии - как будто и не знала о синтетических антибиотиках и таком разнообразном перечне наркотических препаратов… Наверное, она и об ЛСД не слышала. Впрочем, какой толк, что я слышал? Не пробовал и не собираюсь. Но морфий - это как-то приземленно.

Пуля, разбившая коробку с лекарствами… Может быть, она занесла мне в кровь наркотик, который, причудливо смешавшись с другими препаратами, породил странные видения? Нет, такого не бывает. Что же происходит? Взаимопроникновение миров? Перенос в пространстве и во времени? Или эта землянка - такой же сон, как вся моя жизнь?

Тишина была долгой, а потом в дверь заколотили, закричали на немецком языке. «Летучая мышь» коптила под потолком.

Маша проснулась сразу, рывком села, крепко сжала мою руку:

- Они увидели свет! Сейчас выбьют дверь, бросят гранату!

- Как они ее выбьют, когда дверь открывается наружу? Загрохотал автомат, полетели во все стороны щепки.

- Только не сдаться живыми! - прошептала Маша. В глазах ее был ужас. - Ты взорвешь гранату?

- Нет, если потребуется, ее взорвешь ты, - ответил я, подталкивая тяжелый цилиндрик к девушке. - Но не спеши. Не спеши…

Я поднялся на ноги. И как Мария осматривала наше убежище? На стене, на вбитом в глину колышке висела шпага Старостина. Не серебряный клинок, но оружие очень достойное. Прошлый век, ручная работа.