Босоногая принцесса

Ему не нравилось, что его тянет к ней, но он был прагматиком. Если уж его здесь заперли, лучше иметь тюремщика, который двигается с грациозной чувственностью, коже которого позавидовала бы любая куртизанка, и с призывным блеском глаз. Он сказал, медленно растягивая слова:

– Хотя вы не совсем в моем вкусе. Я предпочел бы покладистую женщину, посвятившую свою жизнь тому, чтобы доставлять мне радость. У вас необыкновенные зеленые глаза. Боюсь, что я не устоял бы перед тем, чтобы овладеть вами.

Эти зеленые глаза опасно сузились.

– Этот цвет и этот экзотический разрез глаз, – продолжал он, – они похожи на кошачьи.

Она сжала кулаки.

– Вы всегда так прямолинейно перечисляете достоинства женщины ей в лицо?

– Никогда. Но я скучающий, праздный человек без чести и совести. Припоминаете?

Когда он повторил ей ее собственные слова, глаза Эми вспыхнули, и он подумал, что у Лукреции Борджиа был именно такой цвет глаз. Цвет яда.

Это было, конечно, незначительным возмездием за унизительное положение узника, но Джермин веселился от души.

– Полагаю, что ваши волосы, если вы их распустите, великолепны.

Как он и ожидал, она подняла руки и схватилась за уложенный на затылке пучок. Это простое движение, кроме того, что подчеркнуло ее фигуру, выдало также и ее тщеславие, но, что еще важнее, женский инстинкт, который она не сумела подавить.

Он безжалостно воспользовался предоставившейся возможностью рассмотреть ее прелести. Он уже восхищался ее прямой спиной, а теперь увидел небольшую высокую грудь и тонкую талию.

– У вас прекрасная фигура. Хотя платье не совсем то, что надо.

Это платье могло бы быть таким же, как у его бабушки, – с пышной присборенной юбкой и прилегающим к талии и груди лифом. Вырез был скромным и выглядел еще скромнее оттого, что был полностью задрапирован косынкой. Он даже поймал себя на том, что дал волю своей фантазии, представив себе, как он снимает косынку и запускает руку под лиф… Она таки была привлекательной, а ему действительно было скучно.

Эми неожиданно догадалась, что он рассматривает ее, и опустила руки.

– В каком из ваших сценариев вы не унизите меня разглядыванием моей фигуры или одежды?

– Обещаю, что буду высказывать свое мнение до тех пор, пока я остаюсь здесь. – Он холодно улыбнулся. – Это самое малое, чем я могу отблагодарить вас за ваше гостеприимство.

Джермин видел, что ей не понравилось, что он смеет платить ей той же монетой и намерен говорить все, что ему вздумается.

Одно утро, проведенное в заточении, без солнечного света и в кандалах, заставило его по-новому взглянуть на судьбу заключенных в Ньюгейте. А мысль о том, что ему придется провести весь день, вечер, а может, и неделю в этом полутемном погребе в одиночестве, привела его к тому, что он был готов ногтями прорыть подкоп под стеной или разбушеваться так, что разобьет в щепки всю мебель. Однако попытка подкопа лишь доставит этой несчастной Эми удовольствие, а он уже сорвался один раз. В результате он ощутил страшную боль от врезавшихся в щиколотки кандалов, когда падал. При ближайшем рассмотрении эти кандалы хотя и были очень старыми, но казались достаточно крепкими, так что вряд ли удастся от них избавиться. К тому же он не станет еще раз подвергать такому жестокому испытанию свою больную ногу.

А что, если он настолько ей опротивеет, что она его отпустит? Нет, только не эта драная кошка. И вообще. Любая женщина, которая решилась и выполнила такой смелый план, не станет обращать внимание на какие-либо слова.

Между тем Эми приподняла свой край стола и подтянула его на себя, подальше от его койки, так что она могла бы сидеть напротив него, но быть недосягаемой.

– Неужели вы думали, что меня задели ваши слова о любовнице и я убегу?

– Нет. – Он наблюдал за тем, как она подняла тяжелый стол, и понял, что, несмотря на хрупкую фигуру, она, несомненно, была сильной. – Вы не спрятали лицо и не пришли в ужас.

– Всем известно, что у таких мужчин, как вы, есть любовницы. – Довольная тем, что отодвинула стол, она отряхнула руки. – Мисс Викторине известно, что вы содержите любовницу.

– Однако мисс Викторина притворилась бы, что ничего не знает, и, уж конечно, никогда бы не проболталась. Она настоящая леди. – Он внимательно смотрел на Эми, чтобы увидеть, как она воспримет оскорбление.

Похоже, что никак.

– Это так.

– А вы, напротив, говорите, как леди, но чувствуется, что вас не миновала реальная жизнь. Я очень много о вас узнаю, пока говорю с вами.

– Что вы имеете в виду? Зачем вам вообще что-либо знать обо мне? – возмущенно спросила она, но была явно сбита с толку.

Джермин медленно сел, позволив ей лучше его рассмотреть, а заодно и подумать над тем, что он намного крупнее ее.

– Когда я освобожусь, поймаю вас и отправлю на виселицу, мне хотелось бы понять, что вы за женщина, с тем чтобы в будущем постараться избегать таких, как вы.

Если упоминание о виселице и напугало ее, если на нее и произвела впечатление его мощная фигура, она скрыла это под маской безразличия, свидетельствовавшей об уверенности – или глупости. Хотя вряд ли это была глупость.

– Я могу почти обещать, что вы никогда не встретите такую женщину, как я.

– Вы вообразили, что вы уникальны? – Она еще больше его заинтриговала. Большинство знакомых ему женщин делали все, что в их силах, чтобы выглядеть не хуже других, не отличаться от других женщин.

– Ничего я не вообразила. Воображение вообще недозволенная роскошь. Я не могу ее себе позволить.

Так. Значит, она прагматик. Однако она слишком молода, чтобы быть прагматиком.

– А у меня есть воображение. И оно активно работает, когда я гляжу на вас.

– Воображаете меня на виселице, милорд?

– Нет, исключительно своей любовницей. – Он громко рассмеялся, увидев на ее лице насмешку, но заметил, как она – возможно, непроизвольно – бросила на него взгляд и поняла, что он не шутит.

Он был мужчиной. Она была женщиной. Они были вдвоем, без посторонних и говорили о вещах, которые обычно не обсуждают джентльмен и леди. При том что они явно испытывали друг к другу неприязнь, между ними успела проскочить та первобытная искра, которая могла – при условии совсем незначительного внимания с его стороны – превратиться в пылающий костер.

Вопрос в том, понимает ли она. Этого Джермин сказать не мог. Эми не была ни типичной служанкой, но и не настоящей леди тоже. Но он не привык анализировать, потому что раньше перед ним никогда не возникало проблемы понять женщину.

С самого начала, с того момента, как он стал вращаться в обществе, женщины не противились его воле – будь то дамы света или оперные певички. Они старались не докучать ему своими желаниями или потребностями. Если ему была нужна тишина, они молчали. Если он хотел музыки, они играли на инструментах и пели. Ему ни разу не приходилось задумываться над тем, как себя ведет женщина и почему, потому что причина была одна – исполнять его прихоти, доставлять ему удовольствие.

А теперь он столкнулся с загадочной женщиной, которая его перехитрила.

Это никуда не годится. В этой игре он возьмет верх.

– Как правило, – растягивая слова, произнес он, – я не беру в любовницы девушку моложе двадцати лет. Потому что в этом возрасте много энтузиазма, но нет тонкости, изящества. И нет еще умения.

Эта брутальная откровенность ее совершенно не смутила.

– Полагаю, что это отвлекло бы вас от поиска новых форм безнравственности.

– Пока я волен воображать себе все, что угодно и когда угодно, боюсь, что вы мне не подойдете.

– Если у вас такое богатое воображение, представьте себе, что вы разбили мне сердце, – съязвила она.

Так. Значит, ей нет двадцати. А ему двадцать девять.

Необходимость победить такого незначительного противника становилась все более настоятельной.

– Чем больше я о вас узнаю, тем мне все более интересно знать, кто вы. – Он стал перечислять по пальцам: – Вы говорите, как леди. Платье на вас крестьянское. Вы метко стреляете. На мир вы смотрите с цинизмом. Вместе с тем вы любите и уважаете мисс Викторину. Ваши тело и лицо заставили бы завидовать вам молодую богиню, но от вас так и веет невинностью. Но за этой невинностью скрываются криминальный ум и наглость, позволившая вам совершить самое возмутительное преступление.