Страница 16 из 85
Юноша лихорадочно ощупал свою ногу выше колена и вздохнул с облегчением:
- Есть!
Сквозь тонкую материю его пальцы нащупали продолговатый плотный предмет. Но Степаном вновь овладела тревога: не разбилась ли ампула? Он начал торопливо сматывать с ноги широкий и длинный бинт. Наконец, в его ладонь легко скользнула узкая металлическая трубочка. Юноша вскрыл ее и вынул небольшую стеклянную ампулку, наполненную розовой жидкостью.
Лишь эта ампула да единственный листок из рукописи профессора Брауна и подтверждали, что существовал подземный город, в котором было столько пережито. Но не это сейчас волновало Степана. Там остались люди, сотни людей! Их надо спасти!
- Макс Максович, где выход из института?.. Вот антивирус. Смотрите, смотрите!.. Ан-ти-ви-рус!.. Там погибают люди, люди!
Но тщетны были все попытки. Сумасшедший старик в ответ лишь истерически хохотал.
Степан отошел и тяжело опустился на камень. Он все еще не понимал, что случилось с профессором Брауном, как удалось вырваться из подземного города.
Теперь, когда возбуждение улеглось, Степан вдруг ощутил тупую боль во всем теле. Особенно же болела правая рука и шея. Выше локтя, на мякоти, оказалась кем-то тщательно забинтованная рана.
И Степан вдруг ярко вспомнил кабинет шефа, зеленовато-синюю лампу, вспышку выстрела, боль в руке...
Их было трое в кабинете. Степан жив, значит - Валленброт убит. Профессор Браун сошел с ума.
Вслед за этим Степану вспомнился и весь день. Подготовка к восстанию... В камеру вошел Валленброт... Закрывая собой, люди прижимали Степана к стене... Вот он пробирается вперед, пожимая в последний раз руки своих друзей... И кто-то положил на его ладонь пакетик... Где же он?
Степан торопливо зашарил по карманам. Есть!
Еще не успев развернуть плотную, потершуюся на сгибах бумагу, Степан понял: в пакетике была та фотография, которую показывала Екатерина Васильевна.
Весело и задорно с карточки смотрела полная красивая женщина. Большеглазая девочка с огромным бантом в волосах крепко прижималась к ней.
"Милая моя Галочка! - прочел Степан на обороте. - Дитя мое! Знай, что я сражалась за Родину и погибла с честью! Мама".
Ниже мелко, едва различимыми буквами было дописано:
"В случае моей смерти прошу передать эту фотографию дочери по адресу: Юг СССР, Большой Город, пр. Ст. 7, кв. 3, Сазоновой".
А еще ниже - короткое, как мольба: "Очень прошу, товарищи!"
Резкой болью сжалось сердце Степана. Он понял, зачем Екатерина Васильевна отдала ему самое дорогое и единственное, что у нее было. Она как бы сказала этим:
"Будь мужествен, что бы ни случилось! Я отдаю эту карточку, потому что верю в победу. Верь и ты!"
Нет, она не погибла! И ее, и Зденека, и остальных еще можно спасти! Вход в подземный город должен быть где-то совсем близко! Вот может быть, за этой впадиной... за тем выступом...
...Несколько дней бродил Степан по горам, взбирался на вершины, опускался в ущелья, всматривался в каждый камень, каждую скалу... Но не только.вход в подземный город, а и ту долину, в которую свалился во время своего первого побега, найти не мог. Горы словно сомкнулись над подземным городом.
Степан совсем выбился из сил. Рана гноилась, ее нечем было перевязать. В это время - ранней весной - в горах не найти ничего съедобного, кроме водянистых безвкусных кореньев. Степан выкапывал их и ел, преодолевая тошноту, чтобы поддержать свои силы.
А профессор слабел с каждым днем. Он ничего не хотел есть, весь сжался, утих и, что-то шепча тонкими побелевшими губами, неустанно следовал за Степаном.
Степан чувствовал: еще немного, и он сам сойдет с ума от непрерывного бормотанья старика, от напряженных бесплодных поисков.
И однажды, когда из-за горной вершины в розовой дымке выплыло солнце, Степан, осмотревшись вокруг в последний раз, пошел на восток, - навстречу солнцу, навстречу Родине.
Это был тяжелый бесконечный путь. Когда в долине мелькала лента шоссе или виднелась красная черепичная крыша дома, Степан неизменно сворачивал в горы. Он остерегался теперь не только немцев, но и американцев.
На третий день пути профессор совсем обессилел. Они сели рядом на мох, и Степан забылся в беспокойном тясне. Он проснулся, ощутив чье-то прикосновение.
Профессор умирал. Он дышал отрывисто, тяжело, смотря широко открытыми глазами, и в них светилась обыкновенная человеческая тоска, печаль о жизни, прожитой напрасно. Он силился что-то сказать - и не мог... С его глаз скатились две скупые горькие слезинки.
Через несколько дней после этого в лесу, южнее чехословацкого городка П., бойцы Н-ского артиллерийского полка нашли еле живого юношу - бледного, изможденного и совершенно седого.
Юноша бредил.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АНТИВИРУС
Глава I
ДВА МИРА - ДВЕ НАУКИ
В дверь постучали. Майор Кривцов, начальник советского военного госпиталя, недовольно поморщился, отложил в сторону перо и крикнул:
- Войдите!
Вошел дежурный врач.
- Простите, товарищ майор, - сказал он. - К нам поступил необычный больной. Седой мальчик. У него - крупозная пневмония и угрожающий воспалительный процесс в плечевом суставе.
- Пенициллин?
- Введен, товарищ майор!
- Состояние больного?
- Тяжелое, товарищ майор. Температура - сорок один. Пульс - сто двадцать. Бредит.
- Переливание крови?
- Сделали, товарищ майор. Капитан Стрыжак находится при нем неотлучно. У больного очень странный бред. Можно подумать, что мальчишка был микробиологом... В его карманах обнаружена фотография какой-то женщины с девочкой и вот это... - врач протянул испещренный формулами лист бумаги и металлический футлярчик, из которого виднелся кончик ампулы...
- М-да... - Майор быстрым взглядом пробежал формулы. Ничего не понимаю. Ничего... Ну, хорошо, пойдемте.
Больной бредил. С его запекшихся губ срывались непонятные слова. Сидевший у его изголовья врач сказал:
- Я записал кое-что. "Вирус Д", "Екатерина Васильевна", "Макс Максович", "шприц", "ампула", "антивирус"... Один раз он совершенно явственно произнес: "Где я?"
- Какая температура, Григорий Александрович? - Майор обеспокоенно потрогал пылающий лоб больного.
- Немного спала, Иван Петрович. Но состояние продолжает оставаться угрожающим. Может быть, ввести стрептомицин?
- Пока подождем! - Склонившись над больным, Кривцов прислушивался к хриплому прерывистому дыханию.
Нет, это был не ребенок, а юноша, но исхудавший настолько, что имел вид двенадцатилетнего мальчика. Не удивительно, что болезнь протекает у него так тяжело.
- Хорошо, товарищ капитан, - начальник госпиталя кивнул врачу. - Идите отдыхать, у вас утром две операции. Пришлите, пожалуйста, ко мне сестру.
В эту ночь майор Кривцов не спал ни минуты. Организм юноши отчаянно боролся за жизнь. Помочь этой борьбе было очень трудно: при таком истощении даже лекарства могли оказаться губительными.
На рассвете больной начал затихать. Его лоб покрылся испариной, от лица отхлынула кровь, и оно стало мертвенно-бледным, с глубокими резкими морщинами. Ребенок на глазах превращался в старика.
Майор пощупал пульс. Сердце больного останавливалось.
- Кислород! Камфору!
Кривцов затратил много усилий, чтобы возвратить умирающего к жизни.. И когда, наконец, сердце больного застучало, еще неуверенно, но уже непрерывно, - Кривцов глубоко вздохнул и вышел в коридор. Он подошел к распахнутому окну и закурил.
Сквозь частую металлическую сетку долетало легкое дуновение свежего весеннего ветра. Шелестели листочки на деревьях. Осязаемый яркожелтый солнечный луч брманул из-за поросшего кустарником холма и, рассыпавшись на тысячи тончайших иголочек, ворвался в помещение.
- Товарищ майор, - прошептала сестра, выбежав следом в коридор. - Он открыл глаза!
Кривцов подошел к постели. Больной тусклым взглядом обводил комнату.