Страница 3 из 36
Сильная рука Ника остановила ее движение.
– Подожди, я никак не решусь, пойми.
Сердце Ника снова вздрогнуло и затрепетало.
– Ты о чем,-будто не догадываясь, осведомилась Саломе.
Они взглянули друг другу в лицо.
– Ты чего смотришь?
– Разве ты не тоже самое делаешь?
Ника вновь настигла печаль.
Частые и крупные поражения, случавшиеся в его жизни, приучили его примиряться не только
со своей невезучестью, но и со своими страхами и опасениями, он даже начинал замечать в
себе порою то радостное любопытство, которое испытывал, еще когда только ставил себя в
положение побежденного, побитого, потерпевшего.
Он разжал руки и неторопливо вернулся к окну. Его подтолкнула туда не собственная
нерешительность, а игра Саломе, которую она столь искусно вела. Большой жизненный опыт в
таких ситуациях был, конечно, на ее стороне, и она этим пользовалась. В глубине души даже
наслаждалась, бравировала таким своим превосходством.
Он же никак не мог разобраться – то ли она его не понимала, то ли понимала и душила свою
жертву, доводила до последнего вдоха, пыталась приоткрыть наконец занавес между их
отношениями, разрушить альтернативность, неопределенность, неконкретность, абстрактность
и шуточность контактирования с еще одним представителем того пола, к которому относилась
явно недружелюбно.
У Ника не было выхода, он должен был ей сказать, иначе несказанное могло разнести его
изнутри.
– Я думал о тебе все время отсутствия,- решился он негромким голосом приступить.
Саломе перевела дыхание и сделала вид, что это для нее новость.
– Неужели ты не видишь, не чувствуешь ничего? – налетел на нее Ник в раздражении.
– А ты сам? Тоже ничего не чувствуешь и не понимаешь,- так же нервно отозвалась Саломе.
– Так в чем же дело?
– А в чем?
Пауза вновь разъединила их.
Ник отвернулся от ее взгляда, вперился в темные воды реки, протекавшей по самому центру
города, и в незатопленные островки в ее русле.
– Я не могу больше так, – жалобно простонал Ник и, не в силах произнести более ничего, торопливо вышел из комнаты.
Долго молча стоял за дверью, пытался унять подступавшие к глазам слезы.
На душе было тяжко, но все же тепло. Он долго толком не мог понять – счастливые ли это
минуты ненастья или ненастные мгновения счастья?
– Что это ты задумал, Ник? – строя выражение ни в чем не повинной и не понимающей, что
между ними происходит, вышла вслед за ним Саломе.- Ведь я тебе и вправду в мамки гожусь,-
проговорилась она, явно опережая события.-Право, ты и вправду сошел с ума! И как такое
могло прийти тебе в голову.
Но кому на свете удавалось заглушить чувства, которые сейчас испытывал Ник, назидательным
изумлением.
Попытка Саломе кончилась неудачей, Ник легко ее отпарировал.
– Все, Саломка, я приехал!
– Ты можешь погубить нашу дружбу и наши светлые и чистые чувства и отношения,-
предостерегла его Саломе.
– Я не в силах снести то, что происходит со мной по твоей и не по твоей вине.
– О своих чувствах не говорят, запомни это. Их молча несут в себе,- со вздохом произнесла
Саломе.- Но ты слишком молод и многого не понимаешь.
– Значит, все, что было с нами все это время, – фикция?
– А что было?
– Как? Ничего?
– Ничего.
Это был удар наповал. Все эти последние годы он отчетливо чувствовал, как их чувства тонко, нежно и незаметно ласкались и забавлялись друг другом.
И чувство этого чувства доставляло ему блаженство, испытываемое впервые. Он чувствовал и
то, как эти чувства медленно и постепенно наполняли чашу его чувств до самых краев.
Никакое физическое или биологическое блаженство не могло и близко подойти или
сравниться с этим блаженством. Он понимал, и что процесс наполнения чаши чувств далеко не
бесконечен, что настанет когда-нибудь день или миг, когда эта чаша переполнится и
произойдет то, чего он еще не мог предполагать, но что тогда его не волновало. События
разворачивались с постепенным втягиванием в сферу чувственных отношений, и он отвечал
себе тогда: ”Что будет – то будет”.
– Понятно, я противен тебе, и все казавшееся мне чувством ко мне было чем-то вроде жалости, но в таком случае прибереги ее для себя, она понадобится тебе на будущее,- произнес Ник
наступательно, и словно камень упал у него с души.
Счет был явно не в его пользу, он проигрывал ей и тем самым выигрывал у нее. Ему всегда
удавались партии проигрышные, он чувствовал в них себя, как рыба в воде, и это ему
доставляло удовольствие.
– Я к тебе довольно хорошо отношусь, и очень ценю,- утвердительно произнесла Саломе.
– Весьма признателен и благодарен!
– Ты забываешься!
Ника словно облили холодной водой.
– Ладно, извини, сочти, что я не говорил ничего. В конце концов это представить куда легче, чем то, что ничего не было. “Все, что было со мной, было не со мной. Все, что было – то не
было, но может быть, будет…”
– Мне надо идти, Ник! Уймись. Поверь, все пройдет,- вновь прибегла Саломе к большому
жизненному опыту, который давал ей постоянное преимущество перед Ником.
– Конечно, если учесть, что проходит и жизнь.
Больше Ник ничего не слышал.
Не в силах долее отговариваться, Саломе исчезла за дверью. В тот день она ушла с работы на
два часа раньше обычного. Рабочий день кончался в шесть вечера.
– Все логично,- подумал Ник,- практика и опыт моего прошлого повторяются.
– Не пытайся помочь себе, балбес, не то будет хуже. И вправду говорят умные люди – неси
крест свой и веруй. И все-таки, что бы ни случилось, я не изменю своих чувств к тебе,-
злорадствовал Ник,- буду относиться, как прежде, и все. И воспринимать тебя тоже буду так, как никто, никого, никогда.
В конце концов мои чувства к тебе принадлежат и мне самому. И последнее даже больше.
Сегодня я понял, что ты никогда не будешь моей. Мои чувства к тебе будут долгими, живыми
дотоле, пока я буду жить, ибо не может иметь конца то, что не имело начала. Я благодарен
судьбе за то, что она не дала мне твоей любви и тебя, да и не только тебя. Недодала еще очень
многого, очень многим обделила, еще большим наградила. Благодарен от чистого сердца за
все. А в обиде только за то, что дала мне – Жизнь.
Это было очередным, одним из многих бывших поражений Ника, и назревающим звеном
будущих.
– Жить среди природы куда легче, чем среди людей,-думал он.
Люди могут ранить больней, чем природа. Телесные муки он считал куда более сносными, чем
муки душевные.
Вспоминались ему слова, слышанные им однажды в ответ на свои жалобы: “Нет, не найдут
покоя неугомонные души, всюду теснота. Все ищет совершенства, не подозревая, что
совершенство – завершение, а завершение, возможно,- исход другого начала, но увы уже не
земного”.
Так что, мучайся, Ник, пока жив, плати за жизнь муками. Мучайся сам, но не мучай других,-
успокаивал Ника его внутренний голос.
– Не ищи для своей души покоя на этом свете, Ник.
– А я его и не ищу! Просто мне больно и свою рану я пытаюсь залечить.
– Ну, давай,- согласился его внутренний голос,- только помни, что, успокаивая, ты все больше
будешь теребить и раздражать ее.
– Ну, так убей же, зачем тебе так меня мучить.
– Каждый сам себе лучший слуга!
– Понятно, ты пользуешься моей слабостью. Но, должно быть, придет время, когда я решусь и