Страница 2 из 36
свою – детство. Но тебя забыть, забыть твое лицо так и не смог, Тамара.
В тот теплый весенний вечер, укрываясь от проливного дождя, приникнув ко мне, ты что-то
шептала, промокшая, вздрагивала от холода, говорила, говорила. Тебя имея рядом, я, нелепый, думал о чем-то другом, о том, что уже было открыто учеными, о сером опыте, предстоящем в химической лаборатории. Даром, конечно, ничего не пропало, теперь я знаю, какое из лекарств меньше повредит мне, но если это и так, я все равно навредил себе за свой
век немало, Тамара, я потерял тебя. Не пробудил меня и наивный твой поцелуй в мою
небритую и грубую щеку, когда я провожал тебя до дому. Что же ты тогда находила во мне, слепом, Тамара? Обликом ты, пожалуй, не была царицей Тамарой, но твоя душа… Увы, я тогда
дальше внешности не заходил… Он предался забытью. Очнулся. Интересно, какая она теперь?
Поднял с пола спидолу, включил её и, заскользил волноловом по разным диапазонам в
поисках любимых мелодий, еще долго терзал себя воспоминаниями о недалеком прошлом.
– Испортили все передачи, – констатировал с неудовольствием.- О голова моя, – поскуливал, поднося к губам чашку с остывшим чаем.
Послышался звонок телефона.
Чуть позже печальный голос Майи.
– Почему ты не зашел сегодня к Арчилу? Ведь ты обещал.
– Не смог.
– У тебя хриплый голос,-встревожилась Майя,- ты что, нездоров?
– Нет, все в порядке.
– Не лги, пожалуйста.
– Ну, простыл малость.
– Температура есть?
– Ой, Боже мой, нету, нету.
– А почему ты кричишь на меня?
– Потому, что уже поздний час, я устал и хочу спать.
– Хочешь я приду сейчас к тебе?
– Нет, Майя, нет.
– Ты меня больше не любишь,- все более унывал голос Майи.
– Люблю, Майя, люблю, больше всех.
– Правда?
– Ну, конечно.
– Ну, тогда…
– Ну, тогда – будет завтра, договорились?- перебил Сидамон.
– Хорошо,- согласилась Майя,-завтра я позвоню тебе.
– Не надо, я сам тебе позвоню.
– У тебя там кто-то есть?
– Что за чушь, у меня никого нет, кроме тебя, и ты это прекрасно знаешь.
Сидамон почувствовал, что не лжет Майе и это его обрадовало.
– Я тебя очень люблю, но сейчас не могу повидаться с тебой, мне жутко хочется спать.
– Ну, хорошо,- радостно согласилась Майя,-тогда до завтра.
– Ага, до завтра.
– Целую.
– Я тоже.
Ту-ту-ту…
– Ох, уж эти женщины! С восхищением принимают от любого мужчины свое фирменное блюдо
“люблю тебя” во всякое время суток и в любом виде, даже от тех, кого не любят. Им нравится, как лихо они поражают мужчин. И не задумываются над тем, что, получая это блюдо от
любимых мужчин, оказываются побежденными сами.
– Ну, все, хватит, к черту! Теперь спать и только спать.
Его уже не мучил свет ночника и назойливые своевольные мысли. Он медленно погружался в
мир сна. В обнимку с тикающим будильником он удалялся все дальше и дальше от себя по
широкой ясной дороге, где-то там за горизонтом терявшей черты сновидения.
Во сне раздался звонок телефона, во сне же было произнесено “алло”.
– Алло, Сидамон, милый, здравствуй! Алло, ты меня слышишь?- раздался в трубке тревожный
женский голос.
– Слышу,- равнодушно пробормотал Сидамон.
– Сидамон, ты меня слышишь? С тобой говорит Марина. Я звоню из аэропорта. Нас здесь
остановили по транзиту. Наш рейс вылетает через час.
– Какая Марина?
– Одноклассница, вспомни!
– Не знаю я никакой Марины! И вообще перестаньте все волноваться, уже полночь.
Он бросил в раздражении трубку.
– Идиотка! Видите ли, она Марина, а я Сидамон. Ну и что теперь из того.
Он опять стал погружаться в дремоту, ему снился голос позвонившей ему некой Марины. И
вдруг что-то всколыхнуло его, сжало сердце, властно нахлынули сомнения, голос показался
знакомым и близким.
– Не может быть.
– Но с какой тогда стати она назвалась Мариной?
– И вообще никакая Марина со мной не училась.
– Но этот голос?
– Все равно, за час до аэропорта не добраться. И вообще какая-то чушь.
Он включил ночник, приподнялся на локтях, закашлялся.
– О моя голова, где ты? Все это ложь и провоцирование больного.
Он принял губами белую таблетку и запил ее остатком чая. Это помогло на секунды отвлечься
от мыслей.
– Лекарство запивают простой водой,- мелькнуло в голове наставление.
– Знаю,- огрызнулся он на себя, выключая ночник.
– Все это бред, ночной жуткий бред. Проклятая голова, до утра она расколется на сто частей.
Он повернулся набок, подбил под головой подушку, пожелал себе по обычаю спокойной ночи
и сладкого сна.
Через пару минут из подъезда Сидамона выходил высокий, худощавый человек в шляпе и в
плаще, из-под воротника которого темнел шарф. Он взглянул на звездное небо и без труда
отыскал луну.
– Сегодня новолуние,- подумал он,- говорят, как неделю встретишь, так ее и проведешь.
Подтянув воротник и опершись на палку в правой руке, человек медленно пошел вниз по
невысоким пологим ступеням.
Его сухое покашливание все слабее и слабее нарушало ночную тишь.
1.09.1984
ВСЕ ПРОЙДЕТ
Лучше быть жертвой, чем палачом.
А.П.Чехов
– Нет, не могу больше, мочи нет нести этот груз. Я и прежде страдал от такого состояния, но не
понимал, от чего оно происходит.
– А сейчас?
– Сейчас страдаю вдвойне. Оказывается, все, что происходит со мной, вокруг меня,-
объективная реальность. Теперь я уяснил, что это так и должно быть.
– Все приносит и уносит время!
– Вот именно! Объективная реальность – она и наводит на меня грусть, печаль и тоску. Она же
надвинула мне на душу столь тяжелый камень, что нести его с каждым разом все труднее.
– Не только ты в таком положении, Ник.
– Погоди, Саломка, не уходи. Немного поговорим.
– Мне надо идти.
– Ну, пожалуйста.
– От этого легче не будет.
– Словно земля уходит из-под ног. Сердце вздрагивает, как в самолете от резких перепадов, и
тошнит, как после тяжкой тряски.
– Рановато тебе допускать такие чувства, Ник. Ты еще молодой. Все лучшее у тебя впереди, поверь мне.
– Как и худшее. Хм! Держу пари, ты меня обманываешь, так же, как в свое время обманывали
и тебя.
Саломе закурила. Она сидела в пальто и готова была встать и уйти, как только ее отпустит Ник.
Впрочем, удерживал ее не только Ник. Ей давно надо было идти, а ноги не повиновались.
– До чего же мы, люди, привыкли друг другу врать,- продолжал Ник. – Даже в благих делах без
врак порой не обходимся.
Саломе глубокими затяжками выкуривала “свою жизнь”, наполняя легкие ее “ароматом”.
Теплый, белый, светлый дым ложился на душу холодом, болью, черным смогом и тревогой от
еще вроде незнакомого, непонятного утомления.
– Займись делом, Ник,- посоветовала Саломе, потушив сигарету о стеклянную пепельницу, с
такой тяжестью, вздохом и болью, что Нику стало еще мрачнее.
– Черт его знает,- подумал он,- прямо какое-то темное царство.
– Займись делом, и все пройдет,- повторила Саломе, приподнимаясь со стула. Нехотя, неторопливо направилась к двери, словно чувствовала и с трепетным интересом ждала от
Ника чего-то смутно угадываемого и таинственного. Силилась незаметно вытянуть из него
слова, которых он никогда ей не говорил, но которые ей виделись за его душой.