Страница 5 из 43
Ведь я опять замечталась и сдуру поверила, что в кои-то веки мне может повезти.
Да ни фига!..
В преддверии праздника 8 Марта учительница истории подготовила презентацию, посвященную политическим деятелям — женщинам. Вообще-то, презентацию сделала я — вызвалась добровольно, чтобы получить пятерку и закрепить средний балл по предмету. Но об этом, естественно, никто не знал.
Нашу историчку — пожилую и интеллигентную Тамару Ивановну — я очень уважаю. И всегда слушаю раскрыв рот.
Она преподает с тех древних времен, когда школа еще была обычной — советской, общеобразовательной.
Как большинство пожилых людей, Тамара Ивановна плохо владеет компьютером. Зато выбивается из рядов здешних учителей порядочностью, блестящими знаниями предмета и принципиальностью.
Тут надо немного рассказать о скандале.
У Альки Мамедовой есть хорошая подруга Надя Зверева, та еще звезда. Тоже размалеванная, разодетая, наглая и тупая как пробка, но в их тандеме — ведомая. Надя забивала на учебу с самого начала года, то есть с момента, когда я впервые ее увидела, хотя, скорее всего, это началось задолго до нашего знакомства.
Не то чтобы мне не наплевать на Надю и ее прилежание, просто рассказываю, из-за чего весь сыр-бор.
Родители Нади щедро спонсируют школу и взамен ждут особого отношения к доченьке, но Тамара Ивановна наотрез отказалась завышать Надины оценки. И наш зверинец под предводительством Аллочки почти в полном составе ополчился на учительницу.
Перед третьим уроком эти идиоты куда-то спрятали пульт от проектора и чуть не сорвали занятие.
— Ребятушки, верните. Мы с Элиной подготовили для вас чудесный материал, — тихо сказала Тамара Ивановна, и я в очередной раз на собственной шкуре убедилась, что благими намерениями вымощена дорога в ад.
До конца урока в меня летели бумажки, жвачки и оскорбления, а я лишь отстраненно смотрела в окно.
Утренний мороз сменился сильным ветром, наползли густые тучи, пошел мерзостный дождь. Мне хотелось домой. Не в свою пустую бетонную коробку, а туда, где станет легче. Где рядом будет тот, кто понимает, искренне любит и разделяет мои интересы. Где не страшно раскрывать душу. Где весело и легко…
На перемене Надя с Алькой прикопались ко мне по ничтожному поводу, толкнули в угол кабинета и завопили что-то про попутавшую рамсы историчку и мою помощь ей, но я глядела поверх их голов, все в то же окно. А потом устала слушать кудахтанье и просто послала неумных девиц на три буквы.
От удара кулака защипало в носу, пахнуло ржавым железом, заслезились глаза, что-то теплое легко и радостно закапало на темно-синюю толстовку.
Надя и Алька испуганно отшатнулись и юркнули на свои места, а мне пришлось подставить под нос ладонь и в изумлении наблюдать, как она переполняется, и с нее капает теперь уже на пол. Класс молча смотрел на меня.
Паша молча смотрел, и его серые глаза ничего не выражали.
Я сплюнула кровь под ноги, одной рукой поправила рюкзак и вышла.
В туалете сунула голову под струю холодной воды, долго зажимала нос, извела пачку салфеток».
Кошусь в овальное зеркальце возле настольной лампы — в нем отражается двойник вечно опухшего, разукрашенного фингалами алкаша из пятой квартиры.
Переносица отекла, сверху проступил еле заметный синяк.
Круто. Если это перелом, синяки проявятся и под глазами.
Отстиранная от крови толстовка сушится на батарее.
От злости и жалости к себе сводит скулы, душат слезы, но я, стиснув зубы, рычу:
— Не дождетесь! Плакать из-за вас, уродов, я никогда не стану!
Встаю, разминаю затекшие конечности и выдвигаюсь на кухню. Не включая свет, выворачиваю кран и выпиваю три стакана воняющей хлоркой воды.
Промзона за окном окутана мраком и точками белых огоньков, по далекому шоссе бегут вереницы автомобилей.
Концерт в «Боксе» вот-вот начнется.
Тишина и одиночество вязнут в ушах.
Бегом возвращаюсь в комнату, к иллюзорному уюту, создаваемому настольной лампой, глажу дремлющего на диване кота, набираю родителям короткое сообщение, что у меня все в порядке, и с ногами взбираюсь на скрипящий стул.
«На чем я остановилась?
Ах да…
Я свалила с занятий.
Пока шла до остановки, парка вымокла под дождем, в кедах хлюпало, капюшон не спасал — с волос потоками лилась вода.
Представляю, какую красоту наблюдали прохожие: синеголовое пугало с окровавленной салфеткой в распухшем носу чешет на остановку, стараясь не наступить в повсеместно вылезшее из-под протухшего снега говно. Собачье и человеческое.
Я думала, что дерьмовее уже и быть не может, но…
В автобусе я забилась в самый дальний угол салона, плюхнулась на отгороженное от всех местечко, этакое “место для хикки”, и даже мокрый капюшон снимать не стала.
Протерла запотевшие очки, засунула в ухо наушник.
В башке не было ни единой мысли: я частенько отключаюсь от мира, когда не могу разобраться в себе.
У “Политеха” двери открылись, и на среднюю площадку ввалились студенты: два парня, высокий и пониже, и девушка, которую высокий бережно обнимал.
И угадайте-ка с трех раз, кем оказался этот высокий парень?!!
Бинго! Это Баг!»
Под нажимом стержня рвется бумага, я матерюсь, переносица нежно похрустывает. Мне не больно. Мне — никак.
«Я наблюдала за происходящим, словно усталый зритель, втыкающий в фильм не с начала.
Ну уж если совсем начистоту, глядя на умопомрачительного Бага и его девчонку, я испытывала глубокое удовлетворение. Вот же оно! Что и требовалось доказать!
— Баг, перед концертом нам нужен допинг! — торжественно возвестил низкий, и пассажиры раздраженно оглянулись. — Предлагаю подбухнуть на базе.
— А бабло есть? — заинтересованно прищурился Баг, на что низкий ухмыльнулся:
— Бабла нет. Но есть баба Лида!
— О, это совсем другой расклад! Дай ей бог здоровья. Значит, Холодос проставляется! — завопил мой красавчик на весь автобус, а девчонка — невысокая, но до зубовного скрежета милая — прильнула к нему всем телом и округлила преданные, щенячьи глазки.
— Зая, поверь, тебе не нужно этого делать.
— Мы слегка, — подмигнул ей Баг.
— Да уж конечно. Опять нажретесь и…
Он не дал ей договорить, наклонился и поцеловал в губы. Долго. Красиво.
Врежьте мне, но…
Когда парень с острыми скулами закрывает глаза с длиннющими ресницами и засасывает кого-то французским поцелуем, художник во мне ловит чистый кайф.
Я смотрела, не в силах отвести глаза…
“…Он скрашивает и заполняет собой чью-то жизнь. Не мою. Но так, как мечтаю я”, — осознание обожгло крутым кипятком.
“But I'm a creep, I'm a weirdo. What the hell am I doing here? I don't belong here” («Но я слизняк, я извращенец. Какого черта я здесь делаю? Мне здесь не место» — цитата из песни «Creep» группы Radiohead), — надрывался Том Йорк[5][Лидер группы Radiohead] в моем наушнике.
Умирающий от неловкости Холодос все же решился прервать голубков и прочистил горло:
— Ну че, Баг, во сколько встречаемся?
— Созвонимся, — отмахнулся тот и продолжил лизаться со своей девушкой.
Низкий подорвался к спасительной двери, и я — тоже, потому что чуть было не проехала свою остановку».
Тренькает оповещение о входящем эсэмэс — мама и папа желают мне спокойной ночи.
Кисло улыбаюсь изуродованному отражению в зеркальце, и вязкая, ноющая, отравляющая все живое боль подступает к горлу.
Пальцы тянутся к ящичку в столе и, вопреки воплям разума, намертво вцепляются в холодный металл лезвия.
Выливаю в ванну остатки фруктовой пены, пускаю воду, сажусь на пол и прислоняюсь лопатками к прохладному жесткому кафелю.