Насыщение

Врач стоял и легонько позвякивая содержимым своих карманов твердо произнёс, не мигая, глядя «зверю» в самую тьму его широких зрачков.

— Шульц, Гауз, Мицце, я — его отвлекаю, в это время вы — попытайтесь усмирить его молнии и вколоть нашему дорогому болезному немного успокоительного.

Начался новый раунд нервных перемигиваний. Санитары и не собирались ослушиваться его приказов, но и о вероятности провала они не могли не думать.

В порядке названности своих фамилий крепкие мужчины стали заходить к койке с трех сторон, медленно обступая колышащийся грозой воздух, открывая окна и выпуская непогодицу на волю. Когда обстановка успокоилась, их маленький заложник стал судорожно крючиться, оглядывая место, в котором тот может провести новую атаку. Последовало несколько небольших вспышек и махх уже собирался вызволить накопленную силу, но быстрое движение руки доктора заставило его в последний же миг передумать. В секунды ловкие пальцы мужчины опустились в нутро белого халата, выуживая монетку мелкой масти и метая ее в голову пациента. Удар пришелся прямиком между бровей оного. Хрипло рыкнув мальчик осел в своем сидячем положении, перекидываясь через корсет тугих ремней и верёвок.

— Круто Вы его, — восторженно охали санитары.

— Не вижу ничего «крутого», — раздраженно ответил народный любимец, — Он простой ребенок. Почему не смогли справиться без моего участия?

— Ну мы это… — виновато мямлили люди, которые по-прежнему не могли привыкнуть к своей новой работе.

Они не верили в свои силы, не верили, что могут так запросто расправляться с себе подобными, с их проблемами. Не верили и тем более не могли держать ответ перед начальником, который не то, что монетками, но и словами мог погружать пациентов с тяжелыми случаями в глубочайший сон.

По его указке ребята-санитары подготавливали всё необходимое для дальнейшей процедуры (даже отвязать мальчугана не успели), но тут внезапно воздух с тройной силой наполнился маххией. Сам он заискрился. Ударяя по всему, до чего только дотягивалось восприятие зверя. Несколько из них попали санитарам в ноги и бока, по крохотному помещению быстро пополз запах жженого мяса. Носитель молний подгадал момент и сумел воспользоваться удачной возможностью для побега. Путы оказались многим слабее, чтобы без труда можно было их скинуть. Крепкие ноги неслись, не чувствуя под собою земли и преград. Молодые глаза уже видели слегка приоткрывшуюся от беспорядочной пальбы дверь. Сам он чувствовал, как скоро окажется снаружи и тогда вопрос встанет в том, насколько быстро человеческие конечности способны передвигаться…

Удар. Тонкий звон и хлынувшие, словно всплеск воды, в которую бросили камень, осколки керамики отделили миг, когда пало бесчувственное тело и рассыпалась чашка с, неизвестно зачем здесь стоявшим, бонсаем.

Участливости или сострадания мальчик получил примерно столько же, сколько получила выпавшая земля, наскоро заметенная в мусорное ведро.

Быстро вкалывая в его шею действенный состав, махха приподняли под руки и поволокли в неизвестном направлении двое санитаров, пока третий получал от начальника какие-то ампулы и дальнейшие указания.

— Вколи это чуть пониже первой инъекции, — быстро объяснял врач, — Я совершенно не хочу, чтобы он проснулся в моем кабинете и принялся там все крушить.

— Как прикажете… Скажите, а это ему… Точно поможет?

— Точно, — коротко ответил доктор, даже не желая глядеть подчиненному в лицо. Глупость последнего чувствовалась слишком сильно, чтобы он мог с ним считаться. Закончив с пояснениями, мужчина принялся вытирать проступившую после удара кровь на руках. Белый платок с его инициалами быстро пропитывался алым, прямо как похожий на шкуру ягненка кардиган, который работники больницы оставили в комнате, чтобы промокнуть лужу крови оставшуюся на полу. Ковер под нею был окончательно испорчен и судьба его была такой же решенной, как и судьба отловленного махха.

Понимающий ситуацию санитар поспешил удалится по неотложным делам, не желая боле отвлекать задумавшегося начальника от его мало приятных суждений.

Комната опустела. Пользованные предметы отправились в помойку. Настенные часы пробили третий час ночи, а пытающийся прояснить ход мышления человек лёг на кушетку, в сторонку отодвигая ремни и вещи, которые не зависели от него по какой-нибудь из мало-мальски весомых причин.

«Не мог же сон начать сбываться… Так ведь?» — помыслил белолицый, перед тем как отправится в темные чертоги, скрывающиеся за его веками.

Глава 3#

Раннее утро встретило Акацию резким пробуждением и птичьей трелью прямо под самым ее ухом.

Девушка лежала, грудью приникнув к обеденному столу; сперва она думала, что это назойливый будильник, и что если его игнорировать, то мелодия обязательно смолкнет, но примерно в тот же миг вспомнила : никаких будящих средств она отродясь не заводила, а следовательно и певчей птичке здесь не место.

Поднимая голову, ее взгляд встретился с ясными глазами-бусинами пернатой крохи, яркое оперение которой напомнило девушке спелый апельсин.

— Ты мутировавший попугай? — по-птичьи наклоняя голову, спросила она.

Неизвестно, поняла ли ее нежданная гостья, однако улетела та столь же быстро, как и на пробуждённую ею женщину нашло озарение, что со стороны соседских домов уже довольно давно следуют надрывистые стоны и плачь.

Недолго думая, Акация накинула на плечи тёплый халат и понеслась по дорожке, ведущей к сливовым стенам. Старушка Эльза Тильд была слишком серьезным человеком, чтобы плакать по пустякам. А раз уж она пустилась в откровенный рев…

То дело точно неладное…

Родная мать ее лучшего друга сидела на ступеньках перед своими дверьми. В ее руках лежала связка ключей, сама же она всячески пыталась успокоиться, понимая, что звук ее голоса давно поднял на уши всю округу.

— Что случилось?! — прогремела чуткая соседка, оглядывая ее с расстояния десяти шагов. Ближе соседка подойти не позволила.

Акации это и не понадобилось. Молодой маххе даже не пришлось прибегать к нелюбимой ею силе. Госпожу Тильд била крупная дрожь, ее руки предательски содрогались. Собственно поэтому женщина и не сумела попасть в собственный дом. Сама она была сильно потрепанной. Домашний наряд и ноги местами покрывали мелкие царапины и крупные бурые пятна засохшей крови. Внимательно осмотрев женщину, девушка спросила :

— Может быть, стоит скорую вызвать?

— М? — брякнула старушка, разум которой пытался избавиться от надобности осмысления произошедшего, — Нет, что ты. Она уже не сумеет помочь мне… Уже слишком поздно…

— Эльза, — серьёзнея лицом, произнесла Акация, — Расскажи, что случилось. Нужно уже что-то делать? — затем немного погодя и, подумав какую-то ужасно недопустимую мысль, она добавила, — Где Но́рмо?

Услышав это имя, старая женщина вновь залилась рыданиями. Прикрывая рот и давясь собственными слезами, она молча указала в сторону заднего двора.

Ничего не уточняя, молодая соседка понеслась через дорогие ее подруге клумбы и высадки саженцев фруктовых деревьев. Сад, который они с ее семьей надеялись разбить, простит ей такую важность, как спасение человека.

Дом семейства Тильдов был устроен самым интересным образом. Вторя американскому стилю, его кухня выходила дверьми не в соседнюю комнату, а на небольшой закуток земли, смотрящий прямиком на забор и следующие за ним дома.

Тут-то и развернулась трагедия. Нагнувшись под неестественным для живого человека углом, лежала тщедушная фигурка страдающего от артрита человека. Он лежал лицом вниз и даже так Акация узнала в нем своего соседа. Махха, который с таким усердием узнавал у нее тонкости садоводства. Джон Тильд был из того разряда людей, что здоровья собственного не пожалеют, если так их близкие сумеют улыбнуться, пусть и на краткий миг. Хорошая работа, вкусная еда, звенящая в бумажнике купюра и плодоносящий сад — вот те вещи, что могли позволить его сыну вырасти нормальным; таким маххом, которому не придется пугаться собственной тени, наползшей на полуденную стену цветущего вьюнка. Он лез из кожи вон, но… Видимо просто не успел вылезти целиком…