Насыщение

#

Всю ночь шёл дождь. А потому нет ничего удивительного, что сидящая на подоконнике "личинка гигантской бабочки" на утро была сильно продрогшей, если не сказать ососулевшейся.

Огонь в печке давно потух, выстуженная хатка и урчание живота гнали ее в движение по жизни.

—... Схожу-ка я в магазин, — решила обладательница унылой моськи.

До ближайшего продуктового было около пятнадцати минут хода, но девушка так и не сумела прогнать охватившей её дрёмы.

Из стороны в сторону покачивался шоппер, доверху наполненный лакомствами и деликатесами.

Этот ужин легко мог оказаться особенным, если даже и не этот, то обязательно следующий, а значит не лишним будет как следует подготовиться.

Проходя знакомым маршрутом, она сильно задумалась и машинально отодвигая ветвь нависшей через дорогу яблони была неосторожной. Последовал свистящий шлепок и что-то отвратительно теплое и липкое приземлилось на ее лице, застревая в волосах и на языке.

— Гнилое, — с досадой произнесла она, поворачиваясь в сторону кого-то, кто вот уже долгие пять минут смеялся над бедовостью положения, в коем девушка оказалась.

Прохладные капли серебрились в тяжелой листве, скатываясь по голым ветвям и тонкой капелью падали, звонко отстукивая по козырьку ее кепки и каменной оградке, за чьей калиткой стоял улыбчивый мальчишка.

Как и она, он был маххом, и все ж при нем девушка старалась пользоваться силами скрытно, потому как принимаемый ею вид, обижал взгляд многих.

Вот и сейчас ее карие глаза сгустили голубоватую дымку, засветившись тем же неоновым цветом, каким вчера сверкали посланники языческих богов старины.

Самой девушке ее маххия не ахти как нравилась, но к ней часто приходилось прибегать. Необычные глаза прочитали смеющегося встречного, как под увеличительным стеклом, высвечивая зеленоватые следы, плавно переходящие в синие вкрапления и полосы.

"Хорошо хоть черных нет", — спокойно вздохнула она, подходя к оградке поближе.

Ребенок прекратил смеяться. Теперь с ним можно и поговорить.

— Смешно тебе? — спросила фигура в кепке.

— Конечно смешно, — улыбнулся мальчишка, — Я бы смеялся, даже если бы яблоко не отпечаталось на твоей физии.

— Ах ты ж...— усмехнулась девушка, оттягивая на себя ветку подлиннее.

Секунда. Звонкий шлепок. И теперь уже двое людей стоят с лицами, липкими от сока гнилого плода.

С минуту они безмолвными совушками пялились друг на друга, но вскоре им стало слишком смешно, чтобы как-нибудь не среагировать.

В утреннем тумане обе фигуры сотрясались от смеха, после чего та, что была ниже ростом махнула себе за спину. Скрипнула калитка и они направились прямиком к стенам цвета поздней сливы, чьей двери в этом молочном мороке было и вовсе не разглядеть.

#

Раскаленная плита мигом зашипела, лишь только дно мокрого чайника коснулось ее. На соседней панели пристроилась квадратная сковорода, со скорым на руку набором для завтрака.

Молодой хозяин этого домишки крутился рядом, весело напевая песенку о ветчине и яйцах, попутно соображая для гостьи что-нибудь, что могло бы оправдать его за недавнее происшествие.

— Извини, — обернувшись через плечо промямлил мальчик, — Я правда не собирался смеяться над тобою. Просто эта яблоня... Сыграла небольшую шутку и ты... Стала похожа на тех клоунов, в чьи лица в цирке кидают пироги. Ну те, с кремовыми завитками и ягодной начинкой.

— Вот уж спасибо за такое лестное сравнение, — мрачно съехидничала девушка.

В ее руках покоилось, пока еще теплое полотенце, коим они оба вытерли свои лица. Последствия забавы судьбы были купированы, но по комнате продолжали блуждать запахи гнили и сочного плода. Вместе с тем в открытое настежь окно стали доноситься звуки заведённого граммофона да приятная, но очень подвижная мелодия, отчего радостный мальчишка принялся весело приплясывать. Будто бы ей в такт.

— Ну что такое? — смутился он, понимая, что гостья наблюдает за этим.

Сконфузившийся танцор немного мялся, комкая край махрового кардигана и поскрипывая носками домашних тапочек, все поглядывая в ее сторону.

— Ну что такое... В само деле...— повторил он, рукой дотягиваясь до рычажка, чтобы сделать музыку погромче, и хитро́ прищурившись добавил, — Пока мамы и папы нет. Я могу слушать что-нибудь, что хочу слушать только я... Прошу, не рассказывай им, Акация...

Музыку он в итоге не стал делать громче. Нет, мальчик просто уселся на табуретку возле музыкального старожителя, удрученно надувая щёки, с какой-то далекой печалью рассматривая большие пальцы своих рук.

— Они безусловно делают все ради моего же блага. Я понимаю это, — кивнул он, переводя теплый взгляд на девушку, — Вот только... Мне, в мои тринадцать... Столько всего хочется сделать. Столько всего, что каждый день пробуют мои сверстники! Порою такая обида обуревает : они бегают по улицам, запускают змеев и пуляются из рогаток; дразнят собак, а потом неделями лежат по больничкам, залечивая раны. Играют с чем-то или кем-то, что-то ломают, что-то теряют или обменивают дорогие сердцу вещи на сущие безделицы. Живут свои жизни. Обидно, да и только...

— Вот оно как, — вторя его печали, улыбнулась Акация, — Обязательно попробуешь. Нужно лишь немного подождать, — подбадривая друга молвила она, — Когда ты научишься управляться с собою. Когда подрастёшь и окрепнешь — станешь настоящим взрослым и будешь делать ровно то, чего пожелает твоя душа!...

— В самом деле? — хмыкнул ее друг, — Звучит, как готовый план. Разве нет?

— Что-то типа того...

#

Поднялась и отправилась в свой конверт очередная пластинка; вместе с нею подвижная музыка сменилась более спокойной. У этого мальчика всегда имелось предчувствие, когда дорогие па́ и ма́ должны были прийти и, как правило, он не ошибался.

— Не желаю тебе лишних проблем доставлять, — просто объяснил он, с благоговейным трепетом поглядывая в сторону заветных хеви-метал групп.

Мигом заметившая это девушка сочувственно вздохнула и произнесла:

— Ставь своих чудиков. Сегодня можно.

— Правда?! — разом оживился ребенок.

— Правда, правда. Я может и гость, однако даже я могу воспользоваться правом старшинства.

— Огромное спасибо! — заголосил он, вприпрыжку нарезая круги по комнате, отчего многочисленные фарфоровые фигурки и дутые стеклянные статуэтки заплясали в бесконечных отделах, тянувшихся по стенам полок и тумбочек.

— Но́рмо, осторожнее. Тише, — шутливо шикала Акация, усмиряя своего маленького друга.

— Ой, прости, — прикрывал он большой рот, расползшийся в неуёмной улыбке, освобожденного на краткий миг непослушания.

Высмеянная им женщина смотрела на него и с чувством, близким к родительскому, думала насколько же он неугомонный. Такой опасный возраст. Такой опасный по отношению к нему самому. Лишь один только возраст портит ему все веселье.

Он прав, многие дети одних с ним лет наслаждаются новым днем, пугаемые лишь лишением сладкого, да осознанием дальнего горизонта, который у каждого махха костями недопустимого исхода гремит над их нежными ушками.

Кем бы, или в какой семье, не родился ребёнок — в этом мире он будет маххом. А это означает только то, что где-то далеко в задумке создателя будут запущены часы, механизм небольшой бомбы, отсчитывающий песчинки до его, или ее... погибели...

Рано или поздно подобные мысли появляются в головах местного населения. Как автоматическое обновление программного обеспечения или работа нового почтальона, что прибыл в ночь, без особых проводов и объяснений заменяя своего предшественника, который долгие годы исправно нёс службу, да в преддверии пенсии вздумал с шумом и треском уйти в гражданские "дезертиры".