Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 99

  

   Позднее, когда Мария выучила румынский язык, я сказал ей:

   - Марица, ты очень добрая, раз решила заботиться о чужих детях, - а она засмеялась и ответила:

   - Нет, я расчётливая. Я заботилась потому, что подумала: раз ты так любишь этих детей, значит, тех, которых мы сами родим, будешь любить ещё больше.

  

   На следующий год после того, как я взошёл на трон, у нас родилась дочь - Мария, или Рица, как мы звали её по-домашнему. А затем родились два сына-близнеца*. Старшего я назвал Мирчей, в честь своего деда - Мирчи Великого, а младшего - Владом, в честь отца и старшего брата.

  

   * Рождение сыновей у Раду Красивого - факт, хотя в исторической литературе принято упоминать только о дочери. С лета 1464 года этот князь пишет в своих грамотах о том, что у него есть сыновья, называя их "сердечный плод". (Подробнее см. в справке в конце книги.)

  

   Когда Рица, Мирча и Влад подросли, то дети, которых я взял на воспитание, приняли в свой круг моих родных детей. Все жили в мире и согласии. Всякий человек на моём месте был бы счастлив, глядя на них, но, увы, во мне с каждым годом всё больше бурлили чувства, которые я предпочёл бы усыпить навсегда, и в которых стыдно было признаться. Из-за тех чувств мне оказалось трудно жить в обители счастья.

  

   У святого Иоанна Златоуста сказано, что люди вроде меня подобны безумцам, и что их надо изгонять отовсюду, а я, как ни странно, был почти согласен со словами святого. Я как будто сам себя изгнал, потому что даже в семейном кругу всё больше чувствовал отчуждённость и одиночество.

  

   Поначалу я искренне любил жену, но со временем разлюбил, и вовсе не потому, что деторождение изменило её, и она стала уже не так красива и стройна, как была. Карие глаза с длинными ресницами и тяжёлые тёмные косы, которые когда-то пленили меня, остались при ней, поэтому я легко простил ей появившиеся несовершенства. Но затем меня почти против моей воли качнуло от женщин в другую сторону, к другим мечтам, а в спальне жены я стал притворяться почти так же, как когда-то притворялся на ложе с Мехмедом.

  

   Было время, когда я ненавидел султана, но делал вид, что люблю его. А теперь настали времена, когда я охладел к жене, но, приходя к ней, изображал страсть.

  

   Поначалу мне казалось, что притвориться проще, чем показать холодность, но с каждым годом моё притворство всё больше утомляло меня, и потому росла неприязнь к женщине, прежде любимой. Я стал раздражаться, когда супруга прилюдно показывала свои чувства ко мне: брала за руку или целовала в щёку.

  

   - Не надо, не сейчас, - шипел я и стремился скорее отойти в сторону, а ведь прежде, когда был влюблён, сам стремился лишний раз прикоснуться к ней.

  

   И я, наверное, был единственным на всём свете отцом, который не рад, что у него двое сыновей. Я втайне надеялся, что мои сыновья не доживут до взрослого возраста. Мне не хотелось, чтобы они унаследовали мою особую склонность и тот груз печали, который к ней прилагается. А ведь подобное наследование было возможно.

  

   Если моей дочери достались черты и от матери, и от меня, то сыновья оказались моим отражением. Дочь получилась тёмно-русой, а близнецы сразу выделялись в толпе своими светлыми кудряшками. Глядя на них, я вспоминал слова старого священника, сказанные мне много лет назад, когда я жил в Турции и сам был ребёнком: "Ты как маленький ангел. Я думал, что со временем миловидность твоя уйдёт, черты погрубеют, волосы потемнеют, а нет. Ты всё такой же. Поэтому остерегайся. Много по сторонам не смотри. Увидишь, что кто-то на тебя смотрит, отведи глаза. Помни, что есть на свете люди неправедные, которым чужая красота покоя не даёт".

  

   Это предостережение доброго старика не помогло мне. Со мной случилось всё то, чего он опасался. А теперь это должно было случиться и с моими сыновьями? Ведь эти дети оказались так красивы!

  

   Я боялся, что найдётся кто-то, кто захочет развратить их. А меня не окажется рядом, чтобы предотвратить это. И предупредить своих сыновей об опасности я не мог. Старый священник в Турции предупреждал меня, но что толку!

  

   Чем больше я думал об этом, тем больше охладевал к жене. Мелькала мысль: "А что если мы и вправду плодим несчастных?" Появись у меня новые дочери, они не были бы несчастны, потому что я нашёл бы им хороших женихов, но сыновья... Как я мог повлиять на их судьбу?

  

   Увы, родители не выбирают, кто у них родится: дочь или сын. Именно поэтому я захотел, чтобы моя супруга больше не рожала, и начал стремиться к тому, чтобы не ночевать у неё.

  

   Однажды вечером, когда она в очередной раз стала зазывать меня к себе, я сказал:

   - Марица, у нас трое детей. Нам хватит. Не хочу, чтобы твоё здоровье пошатнулось.

   - Почему оно пошатнётся? - удивилась жена. - Во мне ещё много сил.

   - Моя мать тоже, наверное, так говорила моему отцу, - возразил я. - Однако вскоре после моего рождения она умерла. Я был у своих родителей третьим ребёнком.

  

   Это была правда: моя мать действительно умерла вскоре после моего рождения. Так что мне не стало стыдно за свою уловку, когда Марица погрустнела и опустила глаза.

  

   Чтобы ободрить жену, я продолжал нарочито ласковым голосом:

   - Не хочу, чтобы ты умерла. Хочу, чтобы ты как можно дольше оставалась со мной. А троих детей нам достаточно.

  

   Мне казалось, что уловка удалась и теперь я могу не делать то, к чему больше не стремлюсь (достаточно будет просто целовать её время от времени, дарить подарки), однако Марица не успокоилась. Вскоре после этого разговора она пришла ко мне в покои, отослала слуг и, краснея подобно девочке, сказала, что если нам не нужно больше детей, мы всё равно можем быть вместе:

   - Наверное, я не сумею хорошо объяснить. Ты должен поговорить об этом с лекарем. Я говорила с ним, и он рассказал, что у каждой женщины есть плодные и неплодные дни. И их можно высчитать. И если мы с тобой будем вместе в мой неплодный день, то я не понесу.

  

   Дворцовый лекарь подтвердил, что так и есть. Он поведал мне о внутреннем устройстве женского тела (не заметив, что эти рассказы способны убить всякое стремление к соитию), а затем сказал, что может считать и сообщать, в который день моя супруга неплодна.

  

   Этот человек, конечно, думал, что оказывает мне большую услугу, и надеялся на награду, но я поблагодарил его весьма сдержанно, хоть и прибавил немного в жаловании... Хорошо, что даже при таком повороте событий я мог найти ещё одну отговорку - пост.

  

   После рождения сыновей Раду Красивый сделался необычайно набожным и не посещал жену в дни поста, хотя раньше частенько пренебрегал этим правилом:

   - У нас дети, - строго говорил я своей супруге, - и мы должны уже сейчас подавать им достойный пример.

  

   В итоге получалось, что повинность в супружеской спальне я отбывал всего несколько раз в месяц, да и то не всегда, а жена вынуждено согласилась с этим, но когда получала своё, просто безумствовала. Пусть минуло десять лет брака, но ей исполнилось всего-то двадцать шесть, и рожать она не устала, поэтому в отличие от меня совсем не беспокоилась о том, правильно ли лекарь высчитал день.