Затмение: Корона

— Ты тянешь, выгадывая оптимальное время для... этой энтелехии? А как же быть с вирусом? Ты намерен рискнуть жизнями всех небелых на планете всего лишь ради проверки этой твоей теории?

Смок помотал головой.

— Нет. Мы ждём, пока Торренс и Стейнфельд подготовятся. Они сотрудничают с Бадуа, накапливают оборудование для ЭМИ.

— Для чего? — переспросил Жером.

— Электромагнитного импульса. Они хотят полностью выдернуть Второму Альянсу вилку из розетки, чтобы те лишились возможности финансировать свою компьютерную пропаганду. Тогда, если их людям перестанут платить, ОРЕГОС развалится.

— Электромагнитного импульса, — скорчил гримасу Жером. — Этого я и боялся. Не надо рядом со мной этой дурью маяться, пожалуйста. И вообще рядом с кем бы то ни было, если у этого человека есть чиповый имплант. — Он постучал по голове. — Мозги изжарятся.

— Военные же меры, — продолжал Смок, — предположительно снабдят нас некоторыми более существенными доказательствами природы вируса, чтобы подкрепить показания Джо Энн.

Кесслер качал головой.

— Нет. Ты ставишь на то, что они не успеют выпустить эту штуку. Ты не вправе играть на таких ставках. Необходимо объявить о ней сейчас же, воздействовать на общественное мнение, сделать всё, что в наших силах. Сейчас.

— А он прав! — вмешалась Беттина. — Ты не имеешь права ставить на кон всю нашу гребаную расу, Смок! Это и меня тоже касается! И большого числа остальных людей мира!

— Не думаю, что это рискованно. Нам многое известно о Расоселективном Вирусе. Мы знаем, что в настоящее время он существует в одной лаборатории и на одном складе. В Лондоне. Нельзя просто выпустить его в городе и предоставить ему делать своё дело. Нужны оптимальные температурные условия. Запусков должно быть много, они должны осуществляться одновременно — вирус быстро отмирает. Они его таким разработали, чтобы снизить вероятность мутаций. Кроме того, они тревожатся, что вирус может оказаться не столь селективен, как им бы хотелось — с одним геном в ДНК что-то не так, и вирус тебя прикончит. Они в собственных предках не так уж уверены: какая примесь еврейской крови достаточна, чтобы патоген поразил их? У них очевидные технические трудности. Я слышал, что они уверены в преодолимое этих проблем, но продолжают испытания. Им нужно время на...

— Так тебе твердит твоя разведка. Твой Бадуа и твои шпионы НС, — сказал Кесслер, качнув головой. — Это ведь по существу слухи. Ты ставишь всё на кон в предположении, что они верны. Я тебе говорю: не рискуй.

— Я с ним согласен, Смок, — сказал Жером.

Тут впервые нарушил молчание Баррабас.

— Вирус должен быть остановлен. Людей надо предупредить любыми средствами. Возможно, успеем разработать какие-нибудь антивирусные средства...

— Если придётся. Мы за ними следим. У нас там агент. Мы узнаем, если они возьмутся за дело.

— Ты надеешься, что вы успеете узнать, — ответил Кесслер. — Ты надеешься, что вам известны все места, где хранится зараза. Лучше бы ты оказался прав.

Он встал, вышел из-за стола и удалился в здание.

Беттина допила чай и выхлебала большую часть Жеромова, потом принялась хрустеть ледышками. Всё это время она не сводила со Смока мрачного взора.

— Он прав, — сказала она. Похрустела раз, другой. — Ты рискуешь.

— Нужно рискнуть, чтобы всё устроить в точности, — ответил Смок. — Мы ставим на оптимальный вариант. Мы не думаем, что всё так обязательно и получится.

В воспоследовавшем молчании по сухой траве снова что-то прошелестело.

— Знаешь что, Смок? — наконец отозвался Жером. — Когда ты рассуждаешь об энтелехии, тебя легко принять за религиозного фанатика. Ты в это веришь, тебе нравится в это верить. Какая-никакая связь с Богом. Может, ты так скрашиваешь одиночество. Не, ну прикольно. Но что, если эта вера отражается на твоей способности планировать наши действия?

— Не только я, — ответил Смок со странным ощущением, размышляя, может ли Жером оказаться прав. — Торренс, Стейнфельд и Бадуа тоже. Уитчер одобрил. Стейнфельд и Бадуа... — он сделал паузу, позволив себе показаться виноватым, — тоже опасаются вируса. Вы же понимаете, их расы.

— Слушай, чел, — сказала Беттина, — я не имею в виду, что ты негров не любишь, но...

— Моя раса в опасности, — возразил Смок. — Человеческая раса. Homo sapiens. Это моя раса, Беттина.

Они смотрели на него. Смок глядел в пустыню.

Шелест. Пыльно-серый тарантул, весь какой-то изломанный и колючий, взобрался на край перил футах в тридцати. Джо Энн увидела его и отпрянула вместе со стулом.

— О Боже, как я их ненавижу. Я их просто терпеть не могу, правда. Я пауков ненавижу, а эти ещё хуже. Патрик...

Баррабас поспешно сказал:

— Я их тоже не выношу, дорогая. Я тоже не люблю пауков.

— Какого хрена он вылез при свете дня? — вслух удивилась Беттина. — Они ж ночные.

— Когда животные себя ведут неестественно, — отозвался Жером, — это может означать знамение.

Джо Энн взглянула на Смока.

— А ты не...

Смок был поглощён своими мыслями. О ставках. О смерти.

Джо Энн побелела.

— О Боже, оно сюда ползёт, кто-нибудь, помогите... я пошевелиться не могу... я правда арахнофобка... пожалуйста...

Беттина рявкнула:

— Жером, прикончи эту тварь, чтоб эта девчонка заткнулась.

— Я?

Беттина с отвращением фыркнула и неожиданно воздвиглась со стула, который от этого движения перевернулся и звякнул о камни. Она вперевалку подошла к тарантулу и резко, один раз топнула по нему сандалией. Тарантула раздавило.

Джо Энн отвернулась, зажав рот, а Беттина сняла сандалию, соскребла то, что осталось от паука, о край камня и зашвырнула в траву. Потом отошла к вделанному в стену крану — помыть подошву. К подошве всё ещё пристали куски ножек тарантула.

Ворон взвился в воздух и перелетел на край террасы...

ПерСт, Космическая Колония

Расс никогда не занимался работой в космосе. Он не думал, что ему понравится. Он оказался прав.

Расс Паркер с натугой брёл по стальной равнине через вакуум. Магнитные ботинки отрывались от корпуса с клацаньем, эхом заполнявшим скафандр. Каждый шаг требовал усилий; он прошёл всего около четверти мили, но уже начинал уставать. Поискав взглядом Лестера, он на миг запаниковал — товарища не было видно. Потом до Расса дошло, что Лестер в слепом пятне периферического зрения идиотской старой модели шлемовизора.

Он повернул голову и увидел Лестера чуть позади, с такой же натугой бредущего вперёд. Ему полегчало. Лестер хороший парень, он знает, что делает. Он часто работал в космосе.

Когда они выбирались через 70-й воздушный шлюз, Расса пробила такая дрожь, что даже страх перед планами Уитчера отступил. Они вышли на тёмную сторону Станции, и солнечного сияния тут не было. Но звёзды...

Звёзды видны изнутри Колонии или из челнока, спору нет. Однако параллакс-эффект открытости горизонта внушал ощущение, что Колония — миллионотонная громада кристаллосплава — не более чем спора пыльцы, а он сам — приставшая к ней мошка. Блеск звёзд снаружи был величественным, резким, как исторгнутая синтезатором высокая нота си. Земля походила на рождественскую ёлку, Луна была как фонарь.

Потом...

Его скафандр накачали воздухом, и он побрёл через безвоздушную пустоту; руки напряглись, практически онемели. Скаф был дешёвый, устаревшей модели, списанный с корейской лунной базы. Расс предпочёл бы газопроницаемый, более гибкий. Кроме того, в скафандре воняло несвежими носками. Тканевая подкладка местами порвалась, и ему натирало; чувствовалось, что скафандр отработал человеко-годы. Трудно было сказать, когда он прохудится. Но когда это произойдёт, Расс умрёт в считанные секунды.