Затмение: Полутень

Клаус изумлённо качал головой.

— У вас не получится.

— Клаус, да ты мощь Сети недооцениваешь. СМИ могущественны. Ты погляди, как быстро и эффективно ниспровергли они нашу власть здесь, в Америке. Люди поверят нашим куклам. Они же верят тем, кого видят только по телевизору или в Интернете, а ведь большинство ни разу в жизни с ними не встречалось, ничего толком не знает о них.

Клаус посидел минуту в молчании, потом произнёс:

— Что ж, вероятно, вы правы. Но нам придётся соблюдать осторожность. Мы ведь стремимся искоренить генетические пулы полукровок и низшие расы. Однако Европа так чувствительна к геноциду...

— Большую часть работы мы уже... — Он осёкся. Рано ещё Клауса в эти детали посвящать. С вирусом шутки не шутят. Если замышляешь убийство миллионов, требуется чрезвычайная, беспрецедентная осторожность.

— Я тебе потом объясню. Когда настанет время.

Остров Мальта

В три часа утра Каракос выскользнул из виллы через чёрный ход и аккуратно притворил за собой дверь. Часовые были по ту сторону дома. Подхватив с земли чемоданчик, он развернулся и шагнул во тьму. Ему удалось сделать только первый шаг к свободе и безопасности. На следующем шаге тьма обрела человеческие формы.

Они обступили его. Один посветил ему в лицо фонариком, и Каракос застыл: это был Стейнфельд.

— Когда они появятся, Жан?

Голос Стейнфельда прозвучал из тьмы за световым конусом. В этом голосе слышалась неподдельная боль.

— Кто? Да я в Валлетту... э-э, у меня личные дела...

— А зачем тебе этот чемоданчик, Жан? Давай посмотрим, что там. Пожалуйста, Жан. Скажи нам, когда они появятся.

Свет дёрнулся, уткнулся ему в глаза. Он отвёл голову, но ему в лицо ударил ещё один луч, и ещё, да так много, что стало тепло коже.

— Что за чушь?

— ВА арестовал Теллини, — сказал Торренс. — Мы тебе лапшу на уши навешали, что он из НС, чтобы проверить, не арестуют ли его. Его арестовали. Его даже экстрагировать не стали. Наверное, купились на эту ерунду насчёт директивы, недоступной их экстракторам. Они его уволокли и пристрелили на глазах его людей. Он был верным ВАшником. Он никогда не был нашим агентом. Это значит, что ты им всё разболтал.

— Ясно, — пробормотал Каракос. — Деза. — Собственный голос казался ему очень далёким. — А ты превосходный актёр, Торренс. — Он испытывал странное облегчение, и это его удивляло. Он зажмурился, уходя от света, но открыл глаза, потому что Стейнфельд сказал:

— Жан, я вынужден настоять, чтобы твои глаза остались открыты. Итак, ты связался с ними по радио и сообщил про Теллини. Наши люди в Бари видели, как Глоткорез Теллини был арестован. Хоть одна хорошая новость. Ещё ты им сказал, что мы перебазируемся в Италию. Значит, они окажутся здесь быстрее, чем планировали. Насколько быстрее?

— Это неважно. Вы успеваете, я уверен. Они через два часа появятся. Незадолго до рассвета. Пожалуйста... у меня глаза болят.

Стейнфельд опустил фонарик, остальные последовали его примеру.

— Жан, пожалуйста, поставь чемоданчик на землю.

Каракос обдумал шансы на побег и счёл их ничтожными. Он уронил чемоданчик.

— Я больше не смогу ничего передавать для вас. Они меня таким сделали. Я физически не в состоянии как-то им навредить.

— Да. Экстракция.

Стейнфельд несколько мгновений молчал. Вокруг дребезжали цикады, вдалеке мягко шумело море.

— Я рассматривал возможность забрать тебя в Штаты, чтобы там с тобой что-нибудь сделали, может, даже восстановили — с помощью наших собственных экстракторов. Но мы не можем быть в тебе уверены. Никогда больше. Неизвестно, удастся ли вычистить всё, что они в тебя насовали. И поэтому...

— Я понимаю.

Каракос испытывал отстранённую лёгкость. Он совсем не боялся.

Стейнфельд подошёл к нему, взял за руку, и они вместе пошли во тьму.

— Куда вы отправитесь? — спросил Каракос.

Стейнфельд ответил, зная, что через несколько минут это уже не будет иметь значения:

— Мы предпримем атаку. На Сицилию. Пока большая часть их сил оттянулась оттуда, чтобы атаковать нашу опустевшую базу. После этого — в Израиль, в Хайфу. Моссад предоставит нам свою базу.

У Стейнфельда был такой голос, словно он вот-вот заплачет навзрыд. Но рука его сжимала кисть Каракоса, точно прутьями медвежьего капкана.

— Знаешь, Жан, я терпеть не могу экстракторы. Ты глянь, к чему они нас вынуждают. И что нам оставляют? Во что теперь верить? Даже в собственных врагов не получается верить. Никому нельзя довериться. А себе — себе я могу верить? Кто его знает. А вдруг кто-то однажды запихнул меня в экстрактор и внушил мне, во что я должен верить? Если убеждениями так легко манипулировать, тогда, получается, мы всего-навсего компьютеры во плоти, и эта мысль кажется мне омерзительной, Жан.

— Я... я думаю, есть нечто большее. Хотя я работал на ВА — и, как только они меня изменили, я бы и не смог противиться их приказам, — хотя... даже тогда... было что-то такое... вроде тени. На всём вокруг. Может, эту тень моя душа отбрасывала. Угрызения совести или стремление... не знаю.

— Друг мой, ты доставил мне несказанное облегчение этими словами.

Стейнфельд остановился. Они ушли далеко в поле. Каракос посмотрел на звёзды и услышал, как Стейнфельд снимает пистолет с предохранителя.

Стейнфельд сказал:

— Спасибо, что вернул мне веру в существование души, Жан. Я тебе благодарен. Пожалуйста, прости меня.

Ударил отец всех громов, и звёздная ночь над ними излила ледяной холод в дыру, проделанную пистолетом Стейнфельда в голове его бывшего лучшего друга, а потом запечатала его разум вечностью.

Торренс обнаружил Клэр на кухне. Она потягивала чай из маленькой фарфоровой чашки, сжимая её обеими руками. Она была в военной форме и сапогах, винтовка, начищенная и готовая к бою, лежала на столе рядом. Они отбывали налегке, и оставлять было некого. Она даже не взглянула на него. Он неловко затоптался в дверях. Увидел тёмные ночные окна, заварочный чайник на деревянном столике. Вернулся глазами к Клэр. Она продолжала игнорировать его присутствие.

— Клэр... мне так жаль, что Лайла...

Она так бухнула чашкой о столик, что жидкость выплеснулась.

— Каракос тоже мёртв? Я слышала выстрел.

— Да. Спроси Стейнфельда. Он был...

— Знаю! — Она яростно зыркнула на него. — И ты меня предупреждал.

— Послушай, я не...

— Чушь. Ты рад её смерти. И его смерти тоже.

— У-y, как мы высоко себя ставим. Рад ли я смерти Лайлы? Да она была среди лучших. Жаль, что это не тебя вместо неё...

Он не успел прикусить язык и тут же пожалел о вспышке гнева.

Клэр кровь бросилась в щёки, но плечи её тут же поникли, лицо исказилось гримасой плача. Он подошёл к ней, она развернулась и упала в его объятия, словно камень в колодезную глубину.

— Прости, Дэн. Мне так горько её потерять.

Крики партизан НС и шум вертолётных винтов разбудили Бонхэма. Он испуганно вскинулся — в компании этих ублюдков ещё не такого по ночам наслушаешься.

Он подбежал к окну, забранному железными решётками. Бонхэма арестовали накануне и приволокли сюда одурманенным. Они настояли, чтобы он принял снотворное, и бросили его под замок. Бонхэм ещё не полностью очухался, но снотворное уже выветривалось, да и этот гам... и теперь он видел источник галдежа. Множество крупнотоннажных вертолётов, два больших грузовика. Партизаны только что выбили дверцы грузовиков — те подались без труда. НС грузились в коптеры... и с ними Клэр.