Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 52 из 78

– Повтори, – сказал десятник.

Виктор едва заметно пожал плечами. Он особенно не верил в успех, но принял исходную позицию, немного помедлил и шагнул….

Чем отличается ребенок от взрослого, когда пытается чему-то научиться? Понятно, что отсутствием прежних навыков, которые нередко вредят и мешают освоить правильное движение. Но самое главное – ребенок быстр в учебе, он схватывает все 'на лету' по известным специалистам биологическим причинам. Ребенок пластичен, он 'создан' для того, чтобы учиться. Но если к его способностям прибавить взрослый опыт, общий, 'невредный', то результат окажется поразительным. Ребенок еще не в состоянии полностью владеть своим телом, его координация движений оставляет желать лучшего, и это сказывается на результатах обучения. Иными словами, и у взрослого и у ребенка есть достоинства и недостатки, и в идеальном случае нужно просто взять и объединить все достоинства. Тогда получится нечто потрясающее. Вот Арес так и поступил. Он не стал давать Виктору ни скорость, ни силу, ни магию, ни что-либо подобное, а просто подарил способность к двигательному обучению. Качественно и стремительно. Лучше, чем это делал бы наивный ребенок, и быстрее, чем опытный взрослый.

Итак, Виктор шагнул. А потом шагнул еще раз и еще; его руки, сжимающие щит и меч, действовали в такт перемещениям ног. Точь в точь, как показал Нурия. И Антипов, к своему изумлению, чувствовал, что у него получается. Он – почти точная копия десятника, не больше и не меньше. Его мышцы пытались полностью воспроизвести тот образ, который бывший студент держал в памяти. 'Свечка', защита, 'стрела', защита, 'свечка'… вот сделан последний шаг и Виктор остановился, тяжело дыша. Но он находился в лучшем положении, потому что десятник не дышал вообще.

И когда Антипов увидел выражение глаз наставника, то понял – получилось. Пытка по отрабатыванию положений руки с мечом вряд ли вернется за ненадобностью. И эта мысль принесла огромное облегчение, которое можно сравнить только с воздействием холодного душа после многочасового перехода по пустыне.

– Ты это умел ранее? – Нурия нашел в себе силы высказаться лишь через несколько секунд после того, как Виктор замер.

– Нет, господин десятник, – на губах сына лесоруба расцветала улыбка. Он еще не знал, что именно сделал, ему было неизвестно, что Нурия, да и любой наставник в замке отнес бы подобное копирование скорее к чуду, чем к чему-то нормальному. Но Антипов догадывался, что сделано хорошо. На совесть.

– А ну-ка, повтори, – произнес Нурия.

– Хорошо, господин десятник, – теперь Виктор был полон веры в себя.

Они закончили задолго после заката. Десятник все не мог поверить своим глазам. Он показал Ролту еще одну связку, потом еще одну, очень редкую, и с ужасом наблюдал, как сын лесоруба безупречно выполняет то, что, как считал Нурия, кроме него не было известно никому. В конце концов десятник сдался. Он не мог понять, что происходит.

– Ролт, завтра будем осваивать рубку мечом, – хмуро пробурчал Нурия. – Связка без практики – просто танец. Посмотрим, как ты справишься.

– Хорошо, господин десятник, – с радостью откликнулся Виктор, тоже удивленный, но тем, что у него еще остались силы радоваться. Он сдал меч и щит, а потом побрел домой, еле переставляя ноги. Ныло все тело, а особенно – правая рука, которой пришлось помахать.

'Мне нужно полежать, – думал Антипов. – Совсем немного, часов десять. Но, похоже, не получится. Сколько у меня времени в запасе? Думаю, час максимум. И это все, что может позволить себе такой доблестный воин, как я. Ханна ведь будет ждать…. О, господин Ловелас, я раньше никогда не сомневался в собственной потенции, но сейчас меня гложут подозрения… и что случится, если она уступит моим просьбам? А не просить не смогу, я себя знаю…. Но между словом и делом большая разница, которую очень тонко чувствует каждый начинающий мечник вроде меня'.

Глава 19.

Ранним утром, когда первые рассветные лучи только начинали проникать сквозь облачное небо, а воздух был свеж и безветренен, на площадке перед казармами собралась небольшая толпа. Судя по поведению этих людей, их нетерпеливым и одновременно с тем расслабленным позам, посторонний наблюдатель мог бы сказать, что ожидается представление, а толпа – зрители. И был бы прав.

– Что он копошится? – спрашивал сотник Керрет Нурия. – У нас времени в обрез. Скоро господин барон с проверкой нагрянет. Готовиться надо.

– Сейчас… заблудился он там, что ли? – десятник хотел уже сам войти в дверь казарм, как вдруг она распахнулась и оттуда, прихрамывая, вышел актер в намечающемся моноспектакле, Ролт, уныло волоча двух своих вчерашних друзей: щит и меч.





Сын лесоруба выглядел неважно. Под его глазами пролегли синие тени, щеки запали, а очумело-сонливый взгляд с горечью взирал на комитет по встрече.

'Пожалуй, это худшая ночь в моей жизни, – печально думал Виктор, осматривая собравшихся, – если принять во внимание еще и утро'.

Бывшего студента можно было понять. Ночью он все же собрался с силами, чтобы пойти на свидание с Ханной. И даже более того, добился определенного успеха. Но закрепить его не смог. Потому что заснул прямо там, на роскошной груди. После чего был безжалостно разбужен, получил порцию утешений, а также обещание встретиться завтра, и отправился восвояси. Такое испортит настроение кому угодно. Виктору можно было только посочувствовать.

Однако если до этого он относился к Ханне немного легкомысленно, то теперь даже проникся к ней некоторым уважением. Девушка не была неопытной, и более того, умела пользоваться своим опытом – качество, встречающееся не так уж часто. Она хотела верить, как и большинство женщин, в высокие чувства со стороны мужчин, но при этом ни на минуту не забывала о том, что нужно поклоннику в первую очередь. Тело, а лучше – красивое тело. И Ханна старалась. Ее наряды выделялись на общем фоне, она пыталась быть веселой и жизнерадостной, догадываясь, что это тоже идет на пользу, и, конечно, поддерживала свою красоту всеми доступными средствами. Виктор не знал, есть ли у него конкуренты, которые добились большего, чем он, и это тоже был огромный плюс. Разумеется, Антипов отдавал себе отчет, для чего старается Ханна. Ради будущего замужества. Удачного, конечно. Однако Ролт был не очень завидным женихом, поэтому Виктор догадывался, что он просто нравится девушке. Что она, возможно, отступила от своих принципов ради того, чтобы получить удовольствие от общения с ним. И Антипову вовсе не хотелось разочаровывать очаровательную Ханну в такой малости.

Виктор мог размышлять о девушках много и делал это охотно. Но сейчас, когда он покинул пределы казармы, все воспоминания улетучились под влиянием изучающих и скептических взглядов.

– Ну-ка, – обратился к Виктору Керрет, поглаживая черную бороду, – показывай, чему ты вчера научился. А то что-то рассказ Нурия не очень… гм… правдоподобен.

– Хорошо, господин сотник, – голос Антипова не был наполнен энтузиазмом, он попытался принять первоначальную стойку, но сотник остановил его.

– А что ты кривишься, Ролт? – поинтересовался он.

– Рука болит, господин сотник. После вчерашнего.

– Терпи, солдат, – усмехнулся тот. – Нурия, поможешь новому бойцу?

Десятник подошел поближе и, не говоря ни слова, схватил правую руку Виктора и принялся ее мять изо всех сил. Конечно, вполне возможно, что он мял вполсилы, а то и вчетверть силы, но многострадальному Антипову было достаточно и этого. Слезы брызнули из глаз. Он с трудом боролся с желанием отнять руку у злокозненного Нурия, да и вообще убраться куда подальше. Но дело требовало новых подвигов.

– Готово, – произнес десятник в довершение ко всему ударив по больной руке.

Впрочем, этот последний 'аккорд' был действительно последним. Виктор ощутил облегчение. Болело уже не так сильно, вполне терпимо.

– Начинай, – распорядился Керрет.

Антипов снова принял стойку и, решив продемонстрировать самое простое, принялся за дело. Он зашагал вперед и назад, обозначая атаку и, наоборот, прячась за щит. Даже самому Виктору показалось, что у него получается лучше, чем вчера. Исчезла некоторая напряженность, угловатость, он выполнял движения совершенно свободно. А заключительная часть была сделана даже с некоторым шиком. Так заканчивает выступление танцор, чувствуя, что оно удалось.