Страница 2 из 40
— Да, — кивнул я, — Где оно? Когда я вошел, Алик лежал на спине, и ни в ране, ни рядом… ни вообще в комнате…
— Вы в этом уверены? — перебил меня следователь. — Как вы можете быть уверены, что орудия убийства не было нигде в комнате? Вы все осмотрели, всех обыскали?
— А вы? — мрачно спросил я, представляя, как детина-полицейский подходит к Гале, обнимает ее своими волосатыми руками…
— Личный досмотр пока не проводился, — покачал головой Учитель. — А в комнате да, смотрели. Не нашли, верно. Разрешение на личный досмотр я получу с минуты на минуту, и полицейская, которая будет досматривать женщин, тоже скоро… Что с вами?
Должно быть, взгляд мой стал слишком выразительным, а может, я, не сознавая того, покрутил пальцем у виска или сделал какой-то другой жест, показавший мое отношение к тому, чем собирался заняться следователь полиции.
— Вы что… — сказал я. — Вы действительно думаете, что это сделал кто-то из нас?
— Больше некому, верно? — поднял брови следователь. — К тому же у вас алиби, если женщины подтвердят ваши слова. Значит…
— Послушайте! Анна Наумовна — мать Алика! Ира — его жена, которая за него в огонь и воду… Галя — моя жена, зачем ей…
— Ну да, — нетерпеливо произнес следователь, — а Игорь его сын, к тому же несовершеннолетний. Но, по вашим словам, в квартире, кроме вас, никого не было, верно? В момент смерти Алекса в комнате находились только женщины. Ребенок вышел позже, на крик. Орудия убийства нет, и если его у кого-то найдут…
— Не знаю, как это получилось! — воскликнул я. — Это странно, да. Но вся жизнь Алика была странной, так что я ничему не удивляюсь.
— Странной? — переспросил следователь. — Что вы имеете в виду?
— Долго рассказывать, — пробормотал я.
— Придется, — сказал Учитель и добавил, услышав шум на лестничной площадке: — Похоже, приехала группа… Пройдите на кухню и подождите там. В гостиную не выходите. Извините, я вас обыщу для порядка, все равно придется…
Я встал, поднял руки, и Учитель быстро ощупал меня, поч-ти не прикасаясь, не думаю, что, будь у меня нож в рукаве или в штанине, следователь обнаружил бы его при таком поверхностном обыске. С другой стороны, ему лучше знать, как обыскивать подозреваемых.
— Так, — сказал он. — Значит, я вас предупредил: в гостиную не выходите.
Я прошел на кухню и закрыл за собой дверь. Тучный полицейский сидел за кухонным столиком, при моем появлении он оживился и показал на табурет рядом с собой.
— Садись, — сказал он на иврите. — Отдыхай. По-русски он, похоже, не понимал, а вести разговоры на иврите — пусть даже только о погоде или футболе — у меня не было никакого желания.
Я сел, скрестил руки на груди и принялся думать. Думал я, собственно, об одном: когда следователь или кто-нибудь из экспертов догадается посмотреть в нижний ящик компьютерного столика. Там Алик хранил письма, которые он в наш компьютерный век все еще продолжал получать время от времени из российской глубинки от своих старых знакомых, задававших, на мой взгляд, нелепые, а на их — очень важные вопросы. Кроме писем (без конвертов — конверты Алик выбрасывал сразу) в ящике лежала стопка писчей бумаги и два длинных тонких ножа для разрезания книжных страниц, оставшиеся Алику от деда, большого книгочея и собирателя старых фолиантов (дед в Израиль не поехал, умер в Москве, а фолианты достались кузине
Алика, которой книги были ни к чему, но надо было доказать свою — в отличие от Алика — близость к почившему родственнику).
Если в квартире и находилось что-то, чем можно было нанести рану размером в советскую копейку, то это один из красивых ножиков с лакированной деревянной рукояткой. Вряд ли там есть следы пальцев иди пятна крови, но, с другой стороны, ручаться в том, что их там нет, я тоже не мог. И если следователь…
Не надо думать о худшем. Тогда, если оно случится, придется думать о том, что ты вызвал худшее своими неконтролируемыми мыслями. Выбрал мысли, выбрал развилку, выбрал судьбу.
В гостиной Анна Наумовна что-то тихо и монотонно говорила, слов не было слышно, потом послышался еще чей то женский голос, незнакомый, наверно, это женщина из полиции, приехавшая, чтобы… А это Галя, говорит быстро-быстро, она возмущена; наверно, пытается объяснить, как все это глупо, но с полицейскими объясниться невозможно, они все понимают по-своему, они прямолинейны, как ствол корабельной сосны. Я мог себе представить, что скажет Учитель, когда не обнаружит при обыске ничего, чем можно хотя бы поцарапать палец… У Гали на платье ни одного кармана, в халате Анны Наумовны — тоже, в кофточке, что была на Ире, кармашки такие маленькие, что положить туда можно лишь плиточку шоколада (так Ира, кстати, и делала, ходила по квартире, занималась домашними делами и понемногу откусывала, растягивая удовольствие), у Игоря в джинсах карманы, конечно, были, и что с того?:.
Через тридцать две минуты (я смотрел на часы — чем еще можно было заниматься под бдительным надзором сержанта, чье имя «Арье Барац» значилось на его нагрудном знаке?) следователь Учитель заглянул в кухню, сказал коротко «Можете выходить» и исчез, оставив дверь открытой.
Галя сидела на диване и смотрела телевизор (без звука), будто ничего не произошло, а полицейский просто пришел в гости, как мы и как многие другие, кто посещал Алика в надежде что-то в себе понять или улучшить. Я сел рядом, взял жену за руку и спросил:
— А где все?
— Ира укладывает Игоря, — ответила Галя, не отрывая взгляда от экрана, — Анна Наумовна в своей комнате, ей дали снотворное.
— Ты думаешь, она сможет уснуть после того, как…
— Не знаю. — Галя перевела взгляд с экрана на меня, и мне очень не понравилось выражение ее лица, хотя я не смог бы сказать, чем именно. — Ира просила, чтобы мы с тобой остались на ночь, потому что…
— Я и сам хотел предложить, — перебил я.
— Прекрасно, — вмешался Учитель, пряча в портфель блокнот и диктофон, которого я раньше не заметил. — Если вы останетесь здесь, мне не надо будет искать вас в случае чего…
— В случае — чего? — спросил я с нажимом. Следователь не ответил.
— До свидания, — сказал он, направляясь к двери, — постарайтесь уснуть. Поговорим утром.
— Там, на кухне, ваш сотрудник, — напомнил я.
— Арье? Он останется здесь, — кивнул Учитель. — Надеюсь, для него найдется чашка кофе?
— И теплая постель… — пробормотал я.
— Нет, постели не надо. — Следователь отнёсся к моим словам вполне серьезно. — Спать он не будет… надеюсь.
— О чем он тебя спрашивал? — спросил я Галю, когда за Учителем захлопнулась входная дверь.
— Ах. — Она пожала плечами. — Всякие глупости. Кто где стоял, кто что делал, кто куда выходил, есть ли в доме колющие предметы, кроме тех, что на кухне…
— В ящике компьютерного стола лежат…
— Да, — перебила Галя, — ножики нашли, конечно. Эксперт — тот, что в очках, лысый — положил их в пакеты… А этот… Преподаватель…
— Учитель, — поправил я.
— Из него такой же учитель, как из меня балерина, — поморщилась Галя. — Да, так он сказал, типа вот это больше всего подходит. И внимательно рассматривал. Держал кончиками пальцев, как экспонаты в музее.
— Нашел что-нибудь?
— Что он мог найти? — раздраженно сказала Галя и, помолчав, добавила: Нет. Если бы там что-то было, он стал бы задавать новые вопросы, верно?
Я пожал плечами. Я смотрел на меловой контур. Я не мог поверить, что Алика больше нет. Наверно, только поэтому я был относительно спокоен. Наверно, Анна Наумовна тоже не поверила, что ее сына нет среди живых, — иначе она лежала бы с сердечным приступом. Ира не поверила тоже, не говоря уж об Игоре — мальчик вообще считал отца бессмертным.
И я его понимал.
— Что это было? — спросила Галя. — Действительно Алика убили?
— В этом не может быть сомнений, — сухо сказал я.
— Но это невозможно! — Нервное напряжение вырвалось наконец на свободу, и Галя кричала, сжимала мои ладони, по щекам ее потекли грязные от туши слезы. — Мы все были здесь! Видели! Он стоял и упал. И все! Никто к нему не подходил даже! Но если! Кто из нас мог? Зачем? У всех на глазах?