Страница 40 из 40
самозащита.
— Господи, — сказал я. — Какие глупости. И вы говорите о моих фантазиях. Да ваши…
— По правде говоря, я уверен, что так и было. Судя по всему, что я узнал — о вас, о Гринберге, о его родных, — именно он был скорее всего зачинщиком драки. У него был жесткий характер, не у вас. Линию защиты вы продумали, похоже, за те минуты, что прошли между вызовом «скорой» и приездом полиции. Умная линия, должен признать. Орудие убийства вы спрятали очень хитро, но мы его найдем, не сомневайтесь. А всеобщая круговая порука… Думаю, даже если вы продержитесь на этом до суда, обвинитель при перекрестном допросе не оставит от всех вас камня на камне. Неужели у матери… Неужели она хочет, чтобы ее обвинили в лжесвидетельстве?
Он собирается допрашивать Анну Наумовну? Ладно — Иру. Или Галку. Они хоть сто раз скажут о том, что видели на самом деле. Но Анна Наумовна может не выдержать. Больное сердце… Постоянные напоминания о том моменте…
Неужели этот человек не понимает, что они говорили правду, одну только правду и ничего, кроме правды?
Не докажешь.
— Чему вы улыбаетесь? — раздраженно спросил Учитель, — Я сказал что-то веселое?
Я улыбался? Не знаю, мне казалось, что я плачу.
— Юридический казус, — сказал я. — Я убил Алика в одной реальности, а обвиняют меня — в другой, там, где мне и в голову прийти не могло… Там, где я действительно ударил его ножом, Алик жив и здоров, и мы скорее всего помирились. А там, где мы давно помирились и остались лучшими друзьями, меня обвиняют в том, что я…
— Опять вы со своими парадоксами. — Следователь положил желтый блокнот в яшик стола, закрыл на ключ, экран компьютера погас, все, допрос закончен, говорить больше не о чем, обвиняемый признаваться не хочет, городит нелепость на нелепость, и что теперь делать, улик против него нет, свидетельств тоже. Понятно, что убил именно он, но — не докажешь. Только если найти нож, а до тех пор…
— До утра вы побудете в камере, — сухо сказал следователь. — А потом вас скорее всего отпустят. Вы правы, судья не даст разрешения на продление срока содержания под стражей.
— Мы так хорошо говорили с вами вчера, — сказал я, с трудом поднимаясь на ноги. Меня качало. Лучше бы они тут меня избили, я бы сломался, я не могу, когда меня бьют. И с Аликом мы никогда не дрались. Это невозможно. Лучше бы они меня тут избили, и я бы сознался в чем угодно. Я бы все им подписал. Признание. Подробности. Только не смог бы показать, куда спрятал нож.
— Да, — рассеянно сказал Учитель, — вчера мы с вами хорошо разговаривали.
— Можно мне позвонить жене? Скажу, что…
— Нет.
Конечно. Ударить он меня не может, так хоть таким образом… Садист.
Дверь открылась, двое полицейских вошли в комнату, у одного в руках были наручники.
— Не надо, — сказал Учитель. — Под мою ответственность. Спасибо и на том.
— Послушайте, Матвей, — сказал следователь, когда я был уже в дверях. Я обернулся: Учитель вышел из-за стола, он почему-то показался мне сейчас ниже ростом, будто я смотрел на него под странным ракурсом — не из этой реальности, а из другой. Может, так и было? Может, на той ветви Мультиверса, где я действительно ударил Алика ножом, другой следователь с такой же фамилией Учитель допрашивал меня о том, как это получилось: окровавленный нож а моей руке, а у Алика — ни единой царапины?
Чепуха.
. — Послушайте, Матвей, — сказал Учитель, будто время вернулось вспять на несколько секунд, в течение которых я находился в другой реальности, на другой ветви, в другом себе, — мне бы хотелось, так, как вы и ваш друг, верить во все эти ветви, в Мультиверс, другие вселенные… Легче жить. Ноя даже в Бога не верю. В нашего, еврейского. Где уж мне верить в иные миры…
Может, мне показалось, а может, на самом деле невидимая нить соединила меня с этим человеком. Может, мне показалось, а может, он на самом деле хотел, чтобы все было так, как я рассказал.
— Все было так, — кивнул, я. — Скажите лучше, как мне теперь жить на свете?
Слова вырвались у меня непроизвольно. Я не хотел. Учитель пожал плечами.
— Меня действительно будут судить?
— Не уверен, — откровенно сказал следователь.
— Жаль, — сказал я.
Пожалуй, сейчас мы действительно полностью понимали друг друга.