Страница 20 из 75
М.: И это тоже вписывается в возникший образ. У меня есть вопрос. Он о том, что мы сейчас о тебе узнали: о том, что для тебя важно, чему ты остался верен вопреки всему, о какой жизни мечтал и как это всё связано со спасением жизни... Если бы ты мог всегда помнить об этом знании, опираться на него, получать от него поддержку, как ты думаешь, какие возможности это открыло бы для тебя? Что бы ты смог сделать, какие шаги предпринять, чтобы они вписывались в эту историю?
Лиам: Ничего себе! Вот это вопрос!
М.: Конечно, он немаленький. Но и времени у нас достаточно много.
Пенни: Ну может быть, тебе стоит связаться с этим парнем, как его, Дэниэл, друг твой был. Вы с ним не виделись тысячу лет. У него тоже были жуткие обстоятельства в жизни, правда?
Лиам: Ну да, ему многое довелось пережить.
М.: Лиам, что ты думаешь по поводу идеи Пенни как-то связаться с ним?
Лиам: Ну да, я думаю, это я могу, я ему звякну, ну, может, поболтаем.
М.: Если бы ты это сделал, что это был бы за шаг? Может быть, это был бы шаг, связанный со спасением, с протестом, с попыткой протянуть руку помощи? Или что-то ещё?
Лиам: Не знаю, наверное, протянуть руку помощи.
Пенни: Да, это был бы пример именно этого. Я знаю, что у этого парня, Дэниэла, до сих пор большие сложности в жизни.
М.: Пенни, а если бы вы увидели, что Лиам позвонил Дэниэлу, о чем бы это свидетельствовало для вас? Какой смысл, по-вашему, это имело бы для Лиама?
Пенни: Ну, мне кажется, он хотел бы возродить свои надежды... Да, снова воплощать в жизнь свои надежды.
М.: Что бы это значило для вас — быть свидетелем тому, что Лиам вновь начинает воплощать свои надежды?
Пенни: Чудесно. Это было бы просто чудесно.
М.: Лиам?
Лиам: Ну, она права, это действительно «вновь воплощать надежды».
М.: Хорошо. «Вновь воплощать надежды». Я бы хотел задать ещё несколько вопросов о том, что ты узнал о себе, пока мы собираем воедино шаги, которые ты предпринимаешь для спасения собственной жизни. Как тебе кажется, какие твои планы на будущее отражают эти шаги?
Лиам: Ну, я думаю...
Лиам действительно связался с Дэниэлом. Это был первый из множества шагов, которые он впоследствии предпринял — в гармонии с выводами о его жизни и о себе, возникшими и развитыми во время наших бесед с ним и его матерью. Лиам всё больше вовлекался в эти беседы, становился автором собственных историй и на четвёртой встрече заявил, что понял: депрессия, с которой он так долго боролся, была «ложной». Сказав это, он не имел в виду, что симулировал или что его борьба с депрессией была несерьёзной. Он пришёл к этому выводу, осознав, что он не пропащий человек, его жизнь не «поломана»: «Как у человека может быть настоящая депрессия, если его жизнь не поломана?» И ещё он сказал, что «даже ложная депрессия — это очень плохо... но по крайней мере понятно, что от неё можно излечиться, это очень большая разница».
В процессе наших встреч в развитии этого сюжета жизни Лиама присутствовало и множество других измерений. Например, в ходе одной из бесед он ощутил связь истории своей жизни с историей жизни двоюродного дедушки. Их жизни соприкасались общими темами, намерениями, ценностями. Двоюродный дедушка сыграл очень важную роль в том, чтобы спасти Пенни от насилия, которому она подвергалась в родительской семье.
На нашей восьмой и последней встрече мы с Лиамом вспоминали и пересматривали многие из тех инициатив, которые он проявил за последние месяцы. Не все из них были хорошо восприняты окружающими. Например, некоторые попытки Лиама протянуть руку помощи были отвергнуты. Когда я спросил его о том, как он отреагировал на отвержение и почему это не отбило у него охоту продолжать действовать, Лиам сказал, что он «ветеран отвержения» и потому ничего нового в этих ситуациях не испытал: «Скорее всего на самом деле я лучше умею справляться с отвержением, нежели ребята из нормальных семей, которым не пришлось испытать того, через что довелось пройти мне».
Когда я спросил его о том, какое влияние это может оказать на его будущее, Лиам сделал вывод, что отвержение скорее всего будет для него менее существенным препятствием, чем для многих других людей. Это стало ещё одним важным озарением для Лиама: в результате того, что ему довелось пережить, он получил уникальный дар, некие особые навыки. Он стал более дееспособным, а не наоборот. Конечно, мы могли бы продолжать причитать по поводу того насилия, которое ему довелось пережить в течение большей части жизни. Но мы также смогли прийти к выводу, что в результате Лиам приобрёл -уникальный статус», стал более дееспособным человеком — и порадоваться этому.
Структура бесед, способствующих восстановлению авторской позиции
Эта глава посвящена карте нарративной практики, которую я называю «карта пересочинения/восстановления авторской позиции». В течение многих лет она была для меня основной опорой в проведении терапевтических бесед. Разрабатывая эту карту, я во многом опирался на описание нарративной метафоры, предложенное Джеромом Брунером (1986), и особенно на его подход к анализу литературных текстов. Он ставил перед собой задачу развить представление о смыслообразующих действиях, совершаемых людьми в повседневной жизни.
Меня это очень привлекло, потому что я увидел параллели между созданием литературных текстов и терапевтической практикой. В моем понимании, как «хорошее литературное повествование <...> описывает драматические события, привлекающие наше внимание <...> но эти события должны быть описаны преимущественно в сослагательном наклонении, чтобы позволить читателю "переписать" их и тем самым создать возможность для игры его воображения» (Bruner, 1986. С. 35), так и эффективная психотерапия связана с вовлечением людей в «переписывание», пересмотр их позиции в отношении тяжёлых жизненных ситуаций таким образом, чтобы они пробудили любопытство, интерес к возможностям человека и запустили игру воображения.
Описывая участие читателя в конструировании сюжета текста, Брунер ссылался на метафору «путешествия» и аналогию «картирования». Это вызывало у меня очень сильный резонанс. Я почувствовал, что эта метафора и эта аналогия имеют прямое отношение к терапевтической практике. Брунер сделал следующее наблюдение, касающееся вовлеченности читателей в текст: «По мере того как они начинают конструировать свой собственный виртуальный текст, они как будто бы отправляются в путешествие без готовых карт. Однако при этом у них есть набор схем, которые могут давать разные намёки и указания и, кроме того, читатели много знают о том, как вообще создаются карты. Первое впечатление о новой территории, конечно, основывается на предшествующих путешествиях. Со временем новые путешествия становятся самостоятельным явлением, хотя их изначальный облик был позаимствован из прошлого» (Bruner, 1986. С. 36).
Сходным образом, когда люди впервые вовлекаются в терапевтическую беседу, в которой они реконструируют, пересматривают, преобразуют историю собственной жизни, часто кажется, что они отходят от привычного и известного и отправляются в путешествие к какой-то новой цели, но без карт. При этом по мере того как процесс преобразования набирает обороты, становится понятно, что люди опираются на набор карт, имеющих отношение к уже совершённым путешествиям, и что они знают достаточно много о том, как создаются карты. В ходе подобных бесед «новое путешествие становится самостоятельным явлением, хотя во многом его изначальный облик заимствован из прошлого».