Возвращение скипетра

Петросус вернулся с еще одним неприятным сюрпризом. Прежде чем Грас смог ответить, часовой на стене — стене, несомненно, построенной скорее для того, чтобы удерживать монахов внутри, чем для того, чтобы не пускать незваных гостей — крикнул: "Кто идет?"

Это заставило всех в пределах слышимости поспешить к воротам. Петросус вскочил с огорода и протиснулся мимо Граса, не сказав ни единого грубого слова. Грас задумался, что происходит, но ненадолго. Они собирались нанять нового монаха, или, может быть, не одного. И они не могли знать заранее, кем могут быть вновь прибывшие. В конце концов, в прошлый раз к ним присоединился король.

Какой бы ответ ни пришел из-за пределов монастыря, высокая толстая стена заглушила его. Аббат Пипило протолкался сквозь толпу монахов. "Пропустите меня, братья", - сказал он. "Пропустите меня. Позаботиться об этом - мой долг ". Когда люди не убирались с дороги достаточно быстро, чтобы это его устраивало, он был не настолько свят, чтобы отодвинуть их в сторону метким ударом локтя под ребра.

Он проскользнул через внутренние ворота один, закрыл их за собой и подошел к опускной решетке. Грас слышал, как он переговаривается с людьми, которые привели нового монаха или монахов. Голос настоятеля повысился от удивления, но через мгновение он прокричал: "Откройте!"

Монахи с ворчанием повернули трос. Цепь загремела и лязгнула, наматываясь на большой деревянный барабан. Со скрежетом поднялась опускная решетка. Монахи каждый день смазывали железо маслом, чтобы оно не заржавело. Они должны были покинуть монастырь. Только люди, которым доверял Пипило, имели эту привилегию. Грас задавался вопросом, получит ли он ее когда-нибудь. В сандалиях Пипило он бы не доверял самому себе.

"Близко!" - крикнул настоятель. Монахи снова крякнули, когда наклонились к прутьям троса, хотя опускать опускную решетку было легче, чем поднимать ее.

После того, как огромная железная решетка с глухим стуком опустилась на место, Пипило сказал что-то еще, слишком тихо, чтобы Грас разобрал его. Ответный голос был высоким и яростным. Грас напрягся. Этого не могло быть… Он посмотрел на Петросуса, который тоже стоял там в застывшем изумлении.

Но это было. Когда ворота открылись, Пипило сказал: "Братья, я представляю вам нашего нового коллегу и товарища, брата Орталиса!"

Теперь Грас расталкивал локтями толпу монахов. "Ну, хорошо", - сказал он своему сыну. "Что привело тебя сюда?"

Орталис выглядел измученным. Он угрюмо ответил: "Я не мог поднять этот несчастный Скипетр".

"Почему я не удивлен?" Грас усмехнулся, а затем понял, что на самом деле не удивлен. Изгнанный сказал ему, что его преемник не сможет. Изгнанный бог поклялся, что говорит правду. Он даже предложил принять клятву от своих неблагодарных потомков, чего Грас никогда не ожидал от него. И он не солгал, или не очень сильно. Единственное, чего он не сказал, это то, что человек, который не смог поднять Скипетр Милосердия, будет долгосрочным преемником Граса. Ложь путем умолчания часто была более эффективной, чем открыто говорить то, что не было правдой. Грас знал это. Он также знал, что не должен был удивляться, обнаружив, что Изгнанный тоже это сделал.

"Ты вообще не собирался позволять мне занять трон", - сказал Орталис. "Ты думал, что лорд Косоглазый на свиток станет лучшим королем, чем я".

"Да, и, судя по всем признакам, я был прав, не так ли?" - ответил Грас. "Скипетр Милосердия тоже так думал".

Его сын — его единственный законный сын — предложил использовать Скипетр Милосердия одновременно незаконно, аморально и болезненно. Несколько монахов более разборчивого темперамента ахнули от ужаса. Орталис продолжил: "И твоя интрига принесла тебе кучу пользы. Ты думаешь, Ланиус перезвонит тебе? Не задерживай дыхание, дорогой отец, это все, что я должен тебе сказать ".

"Нет, я не ожидаю, что он мне перезвонит", - спокойно ответил Грас. "Разница в том, что мне все равно".

"Тебе все равно? Моя левая, тебе все равно!" Орталис закричал. "Как ты мог не? Ты был королем, клянусь богами! Король! Теперь посмотри на себя, в этой поношенной коричневой мантии — "

"Это одеяние смирения", - вмешался аббат Пипило. "Скоро, брат Орталис, ты тоже наденешь его".

Что бы ни горело в Орталисе, смирение не имело к этому никакого отношения. Не обращая внимания на аббата, он продолжал бушевать. "В этом поношенном одеянии, говорю вам, убираю мусор и выпалываю сорняки в этом жалком саду. Какая радость!"

Пожав плечами, Грас ответил: "Они еще не разрешили мне пропалывать сорняки. Похоже, это работа для мужчин, которые пробыли здесь дольше и знают больше о выращивании растений. Например, это может сделать брат Петросус. Мне тоже не пришлось отлынивать — пока нет, хотя я ожидаю, что это произойдет. В основном я чистил овощи, мыл посуду и помогал на кухне любым другим способом, который нужен старшим поварам ".

Орталис одарил своего тестя таким ядовитым, даже убийственным взглядом, что все, что Петросус мог бы ему сказать, застряло у него в горле. Орталис мог бы быть гораздо более грозным, если бы только работал над этим, с грустью подумал Грас. Но он никогда ни над чем не хотел работать. В этом, в двух словах, заключалась разница между его сыном и им самим — между Ланиусом и его сыном тоже.

Однако, как обычно, Орталис приберег большую часть своей хандры для Граса. "Что с тобой?" - требовательно спросил он. "Здесь добавляют маковый сок в вино?"

"В основном это эль", - сказал Грас.

"Хороший эль", - сказал Пипило. "Мы варим его сами, брат Орталис, если тебя интересует ремесло".

За исключением выражения его лица, которое говорило, что никакое ремесло его не интересует, Орталис проигнорировал и это. Он нацелил указательный палец на Граса, как будто это был наконечник стрелы. "Ты счастлив здесь!" - воскликнул он. Судя по его тону, его собственные причуды казались незначительными рядом с таким извращением. "Счастлив!"

И Грас обнаружил, что кивает. "На самом деле, да".

"Как?" Вопрос его сына был наполненным болью воем.

"Это не так уж сложно", - ответил Грас. "Здесь достаточно дел. Еды достаточно. Особо беспокоиться не о чем. Некоторое время я задавался вопросом, что я мог бы сделать, что было бы близко к тому, что я уже сделал. Я ничего не видел. Если ты уже совершил самые великие дела, которые когда-либо собирался совершить, самое время кому-нибудь отправить тебя на пастбище. Возможно, я должен поблагодарить тебя ".

"Это правильное отношение для монаха", - одобрительно сказал аббат Пипило.

Орталис, напротив, сильно покраснел и, казалось, был на грани истерики. "Борода Олора!" - воскликнул он. "Думаешь, я послал бы тебя сюда, если бы думал, что тебе это понравится?"

"Нет". Возможно, у Граса было не совсем подходящее отношение к монаху, потому что он не смог удержаться, чтобы не поддеть своего сына и кратковременного преемника, сказав: "И мне это понравится еще больше теперь, когда ты здесь, чтобы составить мне компанию".

Несколько монахов рассмеялись над этим, Петросус громко среди них. Даже Пипило улыбнулся. Он сказал: "Пойдем, брат Орталис. Время сбросить одежды внешнего мира ради одеяния, которое делает всех нас одним целым, всех нас одинаковыми в глазах богов на небесах ".