Страница 15 из 119
“Питьевая вода вредна для здоровья”, - сказал Соклей.
“Ты думаешь, это вино?” Ответил Менедем. “Внутри кувшина больше смолы, чем винограда”. Можно ощутить на вкус." Он снова отхлебнул и скорчил гримасу. “Конечно, учитывая, каков на вкус виноград, может быть, это и к лучшему”.
“Это не должно быть чем-то особенным. Это просто должно быть вино”, - сказал его двоюродный брат. “И даже если это не лучшее, что когда-либо делал Дионис, это не вызовет у вас оттока кишечника, как это сделала бы вода”.
“Что ж, это правда”. Менедем плеснул еще пару капель вина на палубу юта. “Моя благодарность, великий Дионис, за то, что ты позаботился о том, чтобы у нас не было галопирующего дерьма от вина - потому что мы наверняка выпили бы его, даже если бы выпили”.
“Это своеобразная похвала богу”, - сказал Соклей, улыбаясь. “Но тогда Дионис - своеобразный бог”.
“Что ты имеешь в виду?” Спросил Менедем.
“Просто, например, Гомер мало говорит о нем”, - ответил Соклей. “Он гораздо больше говорит о других олимпийцах - даже у Гефеста есть пара сцен, где он в центре внимания, но Дионис этого не делает”.
“Это правда”, - задумчиво произнес Менедем. “Впрочем, в шестой книге Илиады есть такой отрывок. Ты знаешь, что я имею в виду:
‘Я бы не стал сражаться с богами, которые обитают на небесах.
Ибо даже сын Дриаса, могущественный Ликург,
Мог бы долго враждовать с богами, обитающими на небесах.
Однажды он прогнал слуг безумия, приведших Диониса
Возле священного Нисейона: они все
Пусть их мистическое снаряжение упадет на землю. Дионис, испуганный,
Погрузился в соленое море, и Фетида приняла его в свое лоно
Пока он боялся. Ибо этот человек поверг его в великий ужас своим криком“.
“Да, вероятно, это то место, где поэт больше всего говорит о нем”, - сказал Соклей. “Но разве не странно иметь бога, который является трусом?”
“Дионис действительно отомстил позже”, - сказал Менедем.
“Но это было позже”, - напомнил ему Соклей. “Можешь ли ты представить кого-нибудь из других олимпийцев, даже Афродиту, прыгнувшую в море из-за крика смертного человека?”
“Ну, нет”, - признал Менедем.
“И Геродот говорит, что Дионис пришел из Египта, и Еврипид говорит, что он пришел из Индии, и почти все говорят, что он пришел из Фракии”, - сказал Соклей. “Никто из остальных олимпийцев не иностранец. И некоторые обряды Диониса ...” Он поежился, хотя вечер был погожий и мягкий. “Дайте мне бога, подобного Аполлону из Фобоса, в любой день”.
“Обряды Диониса на Родосе не так уж плохи”, - сказал Менедем.
“Нет, не на Родосе”, - согласился его кузен. “Но Родос - аккуратное, современное, цивилизованное место. Однако даже на Родосе они становятся еще более дикими, если вы покидаете наш полис и другие города и отправляетесь в сельскую местность. И в некоторые глухие места на материковой части Эллады… Мой дорогой друг, Еврипид знал, о чем говорил, когда писал раздирающие сцены в Бакхае. ”
“Об этой пьесе я только слышал”, - сказал Менедем. “Я никогда не видел ее в исполнении и никогда не читал”.
“О, ты должен, лучший!” Воскликнул Соклей. “Если нам повезет, может быть, они возродят его в Афинах, пока мы там. Это… нечто особенное. Я не думаю, что когда-либо была другая пьеса, которая так сильно показывала бы могущество бога ”.
“Если такой вольнодумец, как ты, говорит это, я полагаю, что должен отнестись к этому серьезно”, - сказал Менедем.
“Это изумительная пьеса”, - искренне сказал Соклей. “И поэзия в припевах почти неземная, она так прекрасна. Никто другой никогда не писал ничего подобного - и Еврипид тоже никогда не писал ничего подобного ”.
Менедем уважал суждения своего кузена, даже если не всегда соглашался с ними. “Если у меня когда-нибудь будет шанс, я посмотрю на это”, - сказал он.
“Тебе следует”, - сказал Соклей. “На самом деле, тебе следует найти кого-нибудь, у кого есть копия, и прочитать ее. В полисе размером с Родос их наверняка будет несколько - и, конечно, в Афинах их будет больше, чем несколько ”.
“Если у меня когда-нибудь будет шанс”, - повторил Менедем. Он выплюнул оливковую косточку в залив. С берега донесся шум хриплой песни. Он ухмыльнулся. “Похоже, мужчины хорошо проводят время. Надеюсь, Сайм утром все еще на ногах, насколько это возможно”.
“Так и должно быть”, - сказал Соклей. “Вчера они были на Родосе и только что вышли в море. У них не должно быть такого желания разносить места на куски - это слишком рано для путешествия ”.
Грохот, последовавший вслед за его словами, мог быть вызван только тем, что разбилась амфора. Менедем вздохнул и сказал: “Будем надеяться, что никто ни о чью голову это не разбил”. Он достал свой гиматий. Моряки гордились тем, что ходили в одном хитоне независимо от погоды, но мантия также служила хорошим одеялом. Он завернулся в прямоугольник толстой шерстяной ткани и улегся на палубе юта.
Соклей сделал то же самое. Ворочаясь, пытаясь устроиться поудобнее, он сказал: “Мы всю зиму спали в кроватях. Голые доски уже не так удобны”.
“Это не так уж плохо”, - сказал Менедем, обхватив голову руками. “Если бы сейчас шел дождь...” Он зевнул. На самом деле ему не так уж хотелось спать; он пытался убедить себя так же, как и Соклей. Должно быть, это сработало, потому что следующее, что он помнил, восточный горизонт засветился розовым и золотым. Он зевнул и потянулся. Что-то в его спине хрустнуло. Он поднялся на ноги.
Соклей все еще лежал там и храпел. Если бы была возможность, он обычно засыпал позже Менедема. Сегодня у него не было возможности - Менедем разбудил его ногой. Глаза Соклея распахнулись. “Для чего это было?” спросил он невнятно.
“Пора вставать. Время отправляться в путь”, - ответил Менедем. Когда он проснулся, он проснулся. “У нас впереди целый день плавания”. Соклей застонал и натянул гиматий через голову. Менедем снова пошевелил его, на этот раз менее нежно. Он вызвал еще один стон у своего кузена, который вынырнул из-под мантии, как черепаха, высовывающая нос из панциря. “Давай, моя дорогая”, - весело сказал Менедем. “Нравится тебе это или нет, розовощекий рассвет застал нас”.
Как старый-престарый человек, Соклей встал. “Мне это не нравится”, - сказал он.
Разбавленное вином блюдо и ячменные булочки, обмакнутые в оливковое масло, помогли Соклею привыкнуть к бодрствованию. По команде Диокла гребцы налегли на весла. Они тянули изо всех сил, как будто стремились как можно скорее увести Афродиту подальше от Сайма. Ни у кого из них не было забинтованной головы, поэтому Соклей предположил, что амфора, выпущенная накануне вечером, не проломила череп.
“Давайте немного потренируемся”, - сказал Менедем. “По команде гребца - веслами правого борта удерживать гребок назад, веслами левого борта вперед”.
“Весла левого борта… вперед!” Прокричал Диокл. Гребцы повиновались довольно плавно. "Афродита" развернулась, развернувшись почти в свою длину. Когда нос корабля указал на север, в море, "келевстес“ крикнул: "Обе стороны… вперед!” "акатос" умчался прочь.