Из тьмы

“Спасибо”, - сказал Хаджадж и задумался, кому было больнее произносить эти слова - ему или Ансовальду, услышавшему их.

Ансовальд мог бы откусить от лимона, когда продолжал: “Потому что эти каунианцы - шайка проклятых смутьянов, вот почему”.

“Разве ты не хочешь , чтобы у людей Мезенцио были проблемы?” Спросил Хаджжадж.

“У них проблемы. Мы им их доставляем”. Взгляд Ансовальда остановился на министре иностранных дел Зувейзи. “Если бы это было не так, я бы не был здесь и не болтал с тобой, не так ли?” Хаджадж развел руками, соглашаясь с точкой зрения. Ансовальд рванулся вперед: “Но это не те смутьяны, которых я имел в виду. Да, они будут доставлять рыжеволосым неприятности, пока в Фортвеге еще остались рыжеволосые. Но этого не будет, по крайней мере, очень недолго. И после этого - смутьяны создают проблемы, вы понимаете, что я имею в виду? Довольно скоро они начали бы доставлять нам неприятности, просто из-за того, что мы были там. Зачем им позволять? У тебя есть несколько блондинок, и тебе с ними всегда рады. Мои распоряжения на этот счет исходят из Котбуса, а Котбус знает, о чем говорит ”.

Хаджадж задумался. За словами Ансовальда действительно стояла определенная безжалостная логика - та, что пришла в голову королю Свеммелю в один из его удачных дней. Нарушители спокойствия любили создавать проблемы, а против кого - не всегда имело значение. Хаджадж сказал блондинам, что попытается, и он попытался. “Пусть будет так, как вы говорите”, - пробормотал он.

“Конечно, все будет так, как я говорю”, - самодовольно ответил Ансовальд. Он ткнул толстым пальцем в сторону Хаджаджа. “Теперь, раз уж ты здесь - когда ты собираешься вернуть эту сучку Тасси Искакису?”

“Добрый день, ваше превосходительство”, - с достоинством сказал Хаджжадж и поднялся, чтобы уйти. “Возможно, тебе есть что сказать о том, что происходит в моем королевстве, но не, хвала высшим силам, в моем доме”. Но, уходя, он надеялся, что это не принятие желаемого за действительное.

Поскольку ему нечего было делать, кроме как лежать на спине, есть и пить, Бембо должен был бы быть счастливым человеком. Констебль часто стремился к такой лени как к идеалу, хотя одна-две дружелюбные женщины также играли определенную роль в его мечтах наяву. Сломанной ноги, безусловно, не было.

Это вернуло меня к Трикарико, подумал он. Орасте был прав -если бы я остался в Эофорвике, если бы я остался где-нибудь в блудливом Фортвеге, я, вероятно, был бы сейчас мертв. Ни одна из новостей, приходивших с запада, не была хорошей, даже если местные новостные сводки пытались сделать ее как можно более приятной.

О чем Орасте не подумал, так это о том, что даже вернувшись в свой родной город на северо-востоке Алгарве, Бембо все еще мог быть убит. Куусаманские и лагоанские драконы пролетали над горами Брадано каждую ночь, а иногда и днем, чтобы сбросить яйца на Трикарико. Бембо задавался вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем вражеские солдаты тоже начнут перебираться через горы.

“Как бы долго это ни продолжалось, я ничего не могу с этим поделать”, - пробормотал он. Его нога оставалась в шине. Она все еще болела. Также невыносимо чесалось под досками и бинтами, где он не мог почесаться.

Медсестра прошла вдоль аккуратного ряда коек в палате. Санаторий был переполнен, не только мужчинами, ранеными в бою, но и всеми гражданскими лицами, пострадавшими от падающих яиц. Бембо надеялся стать кем-то вроде героя, когда вернется в Трикарико. Казалось, вряд ли кого-то это волновало или даже замечало.

“Как у нас сегодня дела?” - спросила медсестра, подойдя к его койке.

“Я в порядке”. Бембо резко повернул голову, как будто проверяя, не делит ли он постель с другими мужчинами, о которых он не знал. “Хотя больше никого не вижу”.

Медсестра ответила ему почтительной улыбкой. Она выглядела усталой. Все в Трикарико, или, по крайней мере, в санатории, выглядели измотанными в эти дни. Она положила руку ему на лоб. “Температуры нет”, - сказала она и что-то нацарапала на листе бумаги в своем блокноте. “Это хороший знак”.

“Как ты, милая?” Спросил Бембо. Он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы заметить, что она была женщиной, и не самой невзрачной, которую он когда-либо видел.

На самом деле она была хорошенькой, когда улыбалась, что она и делала сейчас - в этом не было ничего дежурного. Но ее сияние не имело ничего общего с очарованием Бембо, если таковое вообще было. “Прошлой ночью я получила письмо от моего мужа”, - ответила она. “Он на западе, но с ним все в порядке, силы превыше всего”.

“Хорошо”, - сказал Бембо более или менее искренне. “Рад это слышать”.

“Тебе нужно воспользоваться судном?” - спросила она.

“Ну ... да”, - сказал он, и она позаботилась об этом, придерживая одеяло на койке как минимальный щит для его скромности. Она обращалась с ним с эффективностью, которой мог бы позавидовать король Свеммель, как будто его кусок мяса был ничем иным, как куском мяса. Он вздохнул. Вы слышали истории о медсестрах. ... Если он чему-то и научился, будучи констеблем, так это тому, что ты слышал всевозможные истории, которые не были правдой.

“Что-нибудь еще?” - спросила она. Бембо покачал головой. Она перешла к парню на соседней койке.

Одна из историй, которые вы слышали, касалась того, насколько плохой была еда в санатории. Та, к сожалению, оказалась правдой. Во всяком случае, это оказалось преуменьшением. На ужин Бембо получил ячменную кашу с оливками, которые знавали лучшие дни, и вино, которое вот-вот превратится в уксус. Ему тоже досталось немного: определенно недостаточно вина, чтобы сделать его счастливым.

Парень на соседней койке был гражданским, который получил перелом ноги здесь, в Трикарико, примерно в то же время, что и Бембо в Эофорвике. Его звали Тибиано. По тому, как он говорил, Бембо заподозрил, что в свое время он видел один или два полицейских участка изнутри. “Ставлю три к двум, что прелюбодейные островитяне снова пришлют драконов сегодня ночью”, - сказал он сейчас.

“Я бы не прочь переспать, но не с тобой, спасибо”, - ответил Бембо. Тибиано усмехнулся. Бембо продолжил: “Я тоже не прикоснусь к пари. Эти сукины дети приходят почти каждую ночь ”.

“Разве это не печальная правда?” Тибиано согласился. “Кто бы мог подумать? Мы начали эту войну, чтобы надрать задницу всем остальным, а не для того, чтобы получить пинка под зад. Те другие ублюдки заслужили это. Что мы вообще кому-нибудь сделали?”

Побывав в Фортвеге, Бембо точно знал, что - или часть из того, что - натворило его королевство. Он мало говорил об этом с тех пор, как вернулся в Трикарико. Во-первых, он не думал, что кто-нибудь ему поверит. Во-вторых, он бы так же быстро забыл. Но он не мог оставить это без ответа. “Есть несколько каунианцев, которые сказали бы, что мы кое-что с ними сделали”. И было бы намного больше, если бы они все еще были живы.

“Блондинки? Будущие блондинки”, - сказал Тибиано. “Они всегда пытались помешать нам, альгарвейцам, быть такими, какими мы должны быть. Они ревнивы, вот кто они такие. Как я уже сказал, они это заслужили ”.

Он говорил громко и страстно, как это делают люди, когда уверены в своей правоте. Несколько других мужчин в отделении подняли головы и согласились с ним. То же самое сделала молодая женщина, которая убирала их консервные банки для ужина. Ни у кого не нашлось доброго слова, чтобы сказать о каких-либо каунианцах. Бембо не спорил. Блондинов он тоже не любил. И последнее, чего он хотел, это чтобы кто-нибудь сказал, что любит. Назвать альгарвейца любителем каунианцев всегда было хорошим поводом для начала драки. Однако в эти дни назвать его любителем каунианцев было примерно то же самое, что назвать его предателем.