Территория сердца

Его глаза сузились, и я почувствовала, как в воздухе повисло напряжение. Он молчал, и от этого молчания становилось ещё страшнее. Казалось, что каждое моё слово могло обернуться против меня, но я уже не могла остановиться. Я решила бороться до конца, даже если этот конец будет выглядеть как полное фиаско.

— Перегибать палку? — его голос прозвучал тихо, но в нём слышалась угроза, от которой по спине пробежал холодок. — Девочка, вы знаете, что бывает с теми, кто не знает меры?

— Объясните, Александр Юрьевич, мы с Еленой Вячеславовной внимательно послушаем. Обе, — последнее слово я подчеркнула, хотя мне казалось я слышу себя со стороны.

Его лицо на мгновение застыло, а затем в глазах промелькнуло нечто, что я не могла распознать — смесь удивления и, возможно, насмешки. В воздухе витала угроза, и я понимала, что сейчас он решает, что делать со мной дальше. Его взгляд скользнул по мне и остановился на Елене Вячеславовне, которая уже меня ненавидела.

— Оба хотите послушать? — переспросил он, и в его голосе прозвучала едва уловимая насмешка, словно он пытался понять, что я пытаюсь этим сказать. — Значит, вам нужны уроки?

— Я просто хочу, чтобы меня выслушали, — сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Если это означает, что мне нужно выслушать лекцию о границах и правилах, я готова.

Он слегка склонил голову набок, его взгляд был пристальным, почти изучающим, и я почувствовала себя словно под микроскопом. В этот момент я поняла, что для него я была всего лишь новой игрушкой, которая решилась на дерзость, и он решал, сломать её сразу или дать себе поиграть ещё немного.

— Хорошо, — произнёс он наконец, его голос стал мягче, но от этого только страшнее. — У вас есть минута, чтобы вы сказали все, что хотите.

Я сглотнула, чувствуя, как воздух становится тяжёлым и вязким, будто весь мир застыл в ожидании моего ответа. Времени было мало, и каждое слово имело значение. Александр Юрьевич ждал, его глаза, такие пронизывающие и холодные, изучали меня, словно я была лабораторным образцом керна. Елена Вячеславовна стояла рядом, бледная и напряжённая, явно не ожидая от меня чего-то стоящего.

— Мне хватит тридцати секунд, — обронила я, — я приехала работать, я прошла все собеседования и испытания, доказывая свою эффективность. И если мне указывают на дверь, то я, как минимум хотела бы услышать это из уст того, кто принял решение.

Его взгляд не изменился, но в воздухе повисло гнетущее молчание, будто он переваривал мои слова, оценивая, насколько я серьёзна. В комнате стало невыносимо тихо, и я услышала, как Елена Вячеславовна судорожно вздохнула, словно не веря своим ушам. Она, вероятно, считала, что я окончательно потеряла рассудок, решившись на такую дерзость в присутствии Александра Юрьевича.

— Хотите услышать отказ лично? — медленно произнёс он, его голос звучал так, будто я только что предложила что-то невероятное и смешное одновременно. — поясните.

— Пусть ваш сын, — отчеканила я, — имеет смелость и совесть отказать мне, глядя в глаза. Отказать человеку, проехавшему половину России. А я, в свою очередь, посмотрю ему в глаза и уже тогда решу, стоит ли расстраиваться из-за отказа!

На лице Александра Юрьевича не дрогнул ни один мускул, но я почувствовала, как его взгляд стал холоднее и пристальнее, словно он пытался проникнуть вглубь моей души и понять, насколько я серьёзна. Его молчание длилось всего несколько секунд, но эти секунды показались мне вечностью. Я стояла перед ним, вся напряжённая, готовая к любому ответу, и внутри всё сжалось от ожидания.

Он бросил беглый взгляд на других кандидаток, которые казалось бы, сделали все, чтобы слиться с обшивкой дивана. Быстрый взгляд, оценивающий, очень проницательный. Прислушался к звукам из кабинета сына.

Круто развернувшись, одним движением оказался около дверей. Время будто замедлилось, и я видела, как его рука тянется к дверной ручке, как сжимается сильнее, чем нужно, как его фигура замирает на мгновение, а затем он распахнул дверь с такой силой, что она врезалась в стену, громко ударившись. В приёмной все вздрогнули от неожиданности, и я не была исключением. Это был не просто жест раздражения — в этом было нечто большее, что давало понять: ситуация вышла из-под контроля, и теперь всё зависит от его воли.

— Владислав! — его голос был резким и властным, как удар грома, и я видела, как он стремительно вошёл в кабинет, захлопнув за собой дверь с такой же силой.

— Идиотка, — прошипела мне Елена Вячеславовна.

Из кабинета стремглав вылетела первая девушка, на ходу поправляя одежду. По ее паническим глазам было видно, что она мечтает оказаться где-нибудь подальше от этого места, желательно на крайнем севере.

Елена Вячеславовна скрестила руки на груди и посмотрела на девушку с таким выражением, будто та только что с треском провалила экзамен на жизнеспособность.

— Можете идти, — холодно сказала она, даже не глядя в её сторону. — Мы свяжемся с вами позже.

Я могла только восхититься ее выдержке.

За дверью кабинета разговор шёл на повышенных тонах. Сначала не очень громко, будто отец и сын пытались сдерживаться, но постепенно голоса становились всё громче и резче. Я не могла разобрать слов, но в голосе Болотова-старшего слышалась настоящая злость. Он будто обвинял сына в каком-то непростительном проступке, и от этого тона по спине пробежал холодок. Было ощущение, что сейчас в кабинете разразится буря.

Вдруг дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге появился Владислав. Его лицо было напряжённым, а в глазах сверкал гнев. Он оглядел приёмную, его взгляд на мгновение задержался на мне, и я увидела в его глазах нечто, чего не ожидала — усталость и, возможно, даже тень разочарования. За его спиной стоял Александр Юрьевич, его лицо было красным от ярости, а глаза метали молнии.

— Входите, — коротко бросил Владислав, указывая на дверь кабинета, его голос был сухим и жёстким.

Стараясь сохранить хотя бы видимость спокойствия, я прошла в кабинет, гордо подняв голову.

— Садитесь, — сказал он, его голос был всё таким же жёстким. — Теперь, когда мы привлекли столько внимания, я хотел бы услышать, что вы хотите сказать.

Садиться я не стала, понимая, что разговор надолго не затянется. Просто встала напротив его стола, стараясь не смотреть на старшего Болотова, который скрестив руки стоял у окна, навалившись на подоконник и пристально смотрел на меня.

— Что я хочу сказать? — уточнила я. — Да в принципе ничего. Посмотреть хотела вам в глаза. Поздравляю, Владислав Александрович, вы достойный москвич — умеете пройтись по тем, кого считаете ниже себя.

Его лицо на мгновение застыло, и я заметила, как его брови едва заметно дёрнулись, словно он не ожидал такой резкости. В его глазах на мгновение мелькнуло удивление, а затем губы скривились в холодной усмешке. За его спиной Александр Юрьевич тоже слегка выпрямился, и я почувствовала на себе его тяжёлый, изучающий взгляд.

— Ниже себя? — тихо переспросил Владислав, его голос прозвучал как опасный шёпот. — Вы так думаете? Потому что вам отказали в должности, на которую вы претендовали?

— Нет, потому что вы решили это задним числом, потому что не рискнули сказать лично, потому что…. — я прикусила язык, понимая, что и так уже наговорила достаточно. — Спасибо, что выделили 15 секунд драгоценного времени. По крайней мере теперь я рада, что меня не приняли к вам на работу.

Развернувшись, я направилась к выходу, чувствуя одновременно и злость, и обиду, и отчаяние, но в то же время странное удовлетворение. Чёрт с ней, с работой, но как же приятно было высказать всё в лицо! В лицо этим высокомерным, самоуверенным людям, которые привыкли считать, что их решения и приказы — это приговор, который никто не смеет оспаривать. Меня трясло, и я знала, что это не просто страх или адреналин. Это была смесь эмоций, которые рвались наружу, и я едва сдерживала себя, чтобы не разрыдаться или не рассмеяться на весь офис.