Мир застывшего времени

Но, прислушавшись к себе, Драко вдруг понял, что его не прет на самом деле рассказывать об этом. Скорей всего, приступ правдолюбия нападет на тех, кто избежал снов. Об этом же подумала и Гермиона, которой вдруг остро пожелалось онеметь и оглохнуть. Ибо её распирало уже так, что дальше некуда. Вздохнув, Невилл взял её под руку и посмотрел на Лютера.

— Нам ведь необязательно идти всем вместе к Купели Единорога?

— Необязательно, — понимающе кивнул Лютер. — Идите, пообщайтесь.

— Пойдем, Гермиона, — потянул девушку за руку Невилл. — Я тебе такую историю расскажу. Однажды мне мама прочитала сказку…

— А Полумне пора спать, — твердо решил Гарри. — Пойдем, маленькая, ты что-нибудь хочешь перед сном?

Лютер взглянул на Римуса и пожал плечами.

— Ну, в конце концов, насколько я понял, кошка Минерва и пёс Сириус — люди взрослые?

— Да, — кивнул Люпин. — Совсем необязательно всей толпой тащиться к Колодцу.

Таким образом, наши друзья разделились на несколько групп: Рон и Драко решили пойти с волками к волшебному водоему и посмотреть, как анимаги вернут себе истинный облик. Хагрид, подумав, решил разжиться бутылочкой спиртного и пооткровенничать с Клювиком — зазудело у него вдруг, приспичило кой-чего рассказать безмолвному другу. Вызнав у Лютера, где тут пивной бар имеется, Хагрид потопал в указанном направлении. А Северус с остальными четырьмя ребятами вернулись в предоставленный им домик.

Невилл уволок Гермиону на кухню, где начал отпаивать девчонку чаем и выслушивать её правду-матку, Гарри ушел укладывать Полумну, а Северус занырнул к себе, надеясь заснуть до того, как придет Поттер.

Ну да Гарри и не спешил — малышка что-то расклеилась, начав раздеваться, она вдруг тихо захныкала.

— Ты чего? — встревожился Гарри. — Что-то болит?

— Не… — помотала белокурой головкой девочка. Подумала и залилась слезами. — Я так виновата перед папой!

— Почему? Что случилось? — Гарри сел на кровать и осторожно привлек малышку к себе.

— Мне было девять, когда погибла мама, — принялась рассказывать Полумна. — Она была выдающейся волшебницей и очень любила экспериментировать с разными зельями, надеясь что-нибудь случайно изобрести, как тефлон и пенициллин, их же случайно открыли, правда, Гарри?

Гарри не имел понятия, правда ли это, но на всякий случай закивал. Полумна продолжила:

— Я ведь знала, чем мамочка в подвале занимается, но всё равно… повела себя неразумно… — тут она заплакала и стала размазывать слезы по щекам. — Я о чем-то спросила маму, она ответила… а потом… а потом раздался взрыв. Помню, как пол под ногами дрогнул, а потом он… про-ва-лился… Ухнул вниз. Гарри, это я виновата, если бы я не отвлекла мамочку…

Вот тут Полумну и прорвало — она зашлась в таком плаче, что Гарри даже показалось, что малышка сейчас разорвется от горя, что её сердечко просто не выдержит. Испугавшись, он крепко-крепко прижал её к себе и, не зная, чем ей помочь, принялся просто укачивать в своих объятиях. Расстроенно забормотал в серебристую макушку:

— У меня похожая история… Мне рассказывали: убийца пришел убить меня, но мои родители заступились за меня, сначала умер папа, потом мама, оба они погибли, защищая меня. Я тоже виноват в их смерти, да?

Полумна всхлипнула, засопела, обдумывая слова Гарри, потом подняла к нему лицо.

— Ты это к чему, Гарри?

— К тому, что ты не виновата, — Гарри ладонями и большими пальцами отер слезы со щек и заглянул в голубые глаза. Повторил: — Ты не виновата, это была случайность. Стечение обстоятельств. Как со мной, убийца оказался сильней моих родителей, а они не сдались, не отошли в сторону, а предпочли умереть, защищая меня.

— Папочка тоже говорил, что я не виновата, что это был несчастный случай… — зашептала Полумна. — Но я же помню… это из-за меня мамочка погибла, а папочка остался один. Он не знает, что я видела, как он плачет…

Ой ты горюшко моё… Гарри снова прижал к себе несчастную девчушку, вот грызет и грызет себя без устали — и папа-то у неё тишком плачет, и себя-то виноватой во всём считает. Сидел Гарри, качал горюющую девочку, гладил по волосам и ждал, когда она выплачется и успокоится. И обдумывал-вспоминал свою жизнь у Дурслей, всё больше понимая, что семья у него есть. Хоть и спал он с трех лет в чулане, но зато его не били, не морили голодом, а только ругали за какие-то проступки, в частности за магию, которой он бесконтрольно швырялся по делу и просто так. Ну так и виноват в том Дамблдор, нечего было волшебное существо к обычным людям вселять, он потом в Хогвартсе узнавал, есть у него родственники среди магов. Дурсли же простые люди, ну что они о магии могут знать? Его штучки-дрючки даже сверхспособностями не объяснишь, медиумы и экстрасенсы всё же отличаются от колдунов, той же техникой, например, способами… Во всяком случае, он никогда нигде не читал и не слышал о том, чтобы медиум перекрасил парик, отрастил волосы за одну ночь или уменьшил свитер. Он же не Дэвид Копперфилд, известный шоумен-иллюзионист!

Полумна затихла, сонно засопела и расслабленно отяжелела, начала скользить по груди вниз, вытекая из рук. С предельной осторожностью Гарри выбрался из-под заснувшей девочки и, переложив её на подушку, накрыл одеялом.

Зевая и чуть не врезаясь в дверные косяки, он прошел в свою комнату. Поморгал озадаченно на спящего соседа, пока не вспомнил, что делит жилплощадь с профессором. Тьфу ты! Мысленно сплюнув, Гарри разделся и юркнул под одеяло — спать хотелось неимоверно.

Разбудил его стон. Ещё не проснувшись, Гарри с глухим ворчанием приподнял голову с подушки и зло сощурился на соседнюю кровать. Скрип, рычание, стон… Рука Гарри свесилась с кровати и зашарила по полу, нашарив ботинок, Гарри цапнул его и со всей дури запустил в соседа с воплем:

— Заткнись, Рон!

Меткостью Гарри не мог похвалиться, но иногда его броски были точными. Вот и на этот раз, брошенный раздосадованной рукой, ботинок с дьявольской точностью впечатался прямо в лицо, звучно приложившись подошвой о внушительный шнобель профессора Снейпа. Рык, донесшийся с соседней постели, принадлежал явно не Рону, и Гарри почувствовал, как вдоль позвоночника в панике забегали мурашки, спасаясь с обреченного крейсера имени «Гарри Поттер», ибо торпеда «Снейп — Поттер» пощады не знала… Поняв, что жить ему осталось всего несколько секунд, Гарри всполошенно проверещал:

— Простите, сэр! Вы меня разбудили, я спросонок подумал, что это Рон, сэр, простите!

— Я не храплю, — в голосе Северуса прозвучала угроза. Гарри снова зачастил:

— А вы не храпели. Сэр, что вы? Вы стонали. Простите…

— Хм-мм…

Вот это да, Гарри мог бы поклясться, что Снейп покраснел. Его лицо, во всяком случае, явственно потемнело, насколько это можно было рассмотреть в темной комнате ночью при свете неполной луны. И она, эта луна, нажала на Северуса, выдавливая его на откровенность.

— Я не хотел, мистер Поттер.

Гарри замер в полном потрясении — он извиняется?!

— Я бы мог. Я бы ничего не сказал ему, но я был таким неопытным… Темный Лорд просто взломал мне мозг, вскрыл его, как консервную банку, и пока я умирал от боли, просмотрел всё, что я пытался скрыть.

А нет, не извиняется. Поддался Ночи Правды. Гарри отмер и превратился в слух, продолжая внимать откровениям учителя.

— И я тем более не мог даже предположить, что Лорд решит, что речь в пророчестве идет именно о Поттерах. Ведь Сивилла Трелони, когда пророчила, ни слова не сказала ни о поле ребёнка, ни о годе исполнения, ни имени, ничего… Но когда Поттеры вдруг пропали с горизонта, Лорд решил, что это их ребёнок — угроза ему. Я не понимаю, — голос Снейпа зазвучал безжизненно. — Зачем Поттеры спрятались, зачем навесили на себя мишень, типа, вот мы, наш мальчик — крышка тебе… Зачем? А я зачем пошел в тот трактир, где Трелони пророчила Дамблдору? Вроде нет у меня пристрастия по кабакам шляться.