За третьей гранью

– А вы, Хельга… – мэтр обернулся ко мне. Я подняла лицо с натянутой улыбкой.

– Я подаю заявление о переводе на факультет Жизни и Целительства! – быстро выпалила я, боясь, что успею передумать. Всё-таки, на факультете Земли у меня много друзей и приятелей… Но я ведь чувствую, знаю, что должна быть целительницей и никем иным! Значит, будет именно так!

– Хорошо, – кивнул Архимаг. – Но может вы всё-таки соизволите сначала сдать экзамены за первый курс? Может быть, расскажете нам теорему Морган, которую так блестяще доказала ваша сестра? Я уже не стесняясь застонала вслух.

Элис

Все хорошо, что кончается еще лучше.

Неисправимый оптимист

Я сидела в нашей комнате, привычно закинув ноги на стол. На голых коленях лежал внушительный фолиант из папиной библиотеки, на желтоватой бумаге переливались ядовито-розовые пометки лазерной ручкой. Конечно, папа мне снова прочитает длинную нотацию о том, как нельзя обращаться со старинными книгами, но я уже к подобным головомойкам привыкла. Я перекинула ноги, потянулась. Из книги выпало несколько листков с замечаниями и комментариями к тексту, плавно опустились на лежащий на пол трофейный меч, но отвлекаться на них я не стала. Я поддерживала телепатический канал с Хель.

За пару дней до пересдачи экзамена, когда она уже отчаялась выучить необходимые темы по-хорошему, моей сестре в голову опять стукнула гениальная идея припрячь к святому делу сдачи экзаменов меня. Она притаранила откуда-то внушительную чёрную шкатулку с янтарной крошкой на крышке. Внимательно к ней приглядевшись, я опознала один из папиных артефактов, которые ему дали на исследование.

– Ты за фига эту дрянь сюда притащила? – удивилась я. – А если она чего учудит, последствия исправлять ты будешь? Хель скептически фыркнула, отбросив с глаз мешающуюся прядь.

– Повезло, что отец ещё не занялся этой милой безделушкой всерьёз, – душевно улыбаясь, просветила меня Хельга, грохнув «милую безделушку» на стол. Вниз упала несколько моих информационных сфер с музыкой и книгами. – Если я не ошиблась, эта штука способна создавать полные дубликаты любых вещей (правда, не очень крупных). И даже магических, – особенно широко улыбнулась близняшка.

– Ладно, – вздохнула я, поднимая свои вещи. – Колись, что ты на этот раз придумала, аферистка…

– Это, – она ткнула пальцем мне в грудь, в маленькую костяную пластинку, – ведь правда телепатический амулет? Я слышала, как тебя вежливо попросили отдать его на изучение, а потом в музей.

– Как я понимаю, – ухмыльнулась я, – ты так же слышала, как я их вежливо послала с их предложением.

– Послала – слабо сказано… ты им такую историю завернула про несчастную любовь, смертельную опасность и прочую чепуху, в которой концов не найти, что после твоего ухода несчастные горе-исследователи ещё час мозги в кучку собирали.

Я внимательно посмотрела на свою близняшку, в глазах которой плясали хулиганские искры.

– Ты изменилась, – как бы между делом констатировала я.

– Ты тоже.

Амулет мы-таки синтезировали, пусть это заняло около трёх часов и Хельге пришлось потратить на этот опыт львиную часть своих сил. Потом она полдня шлялась по городу – мы пытались проверить насколько простирается радиус действия. Удивительно, но я отчётливо ловила все мысли своей сестры независимо от того, где она находилась и хотела ли, чтобы её размышления слушали. Пару раз мне даже удалось передать её коротенькие сообщения, но быстро разобравшись с механизмом, мы уже долго болтали и подкалывали друг друга. Вернувшаяся вечером близняшка была так сильно удовлетворена результатами, что даже зубрить перестала.

Я снова потянулась, лениво щурясь на заглядывающее в распахнутое окно летнее солнце. Сейчас где-то посреди океана, на форте Шайна, бедняжка Хель мучительно размышляла над одним очень заковыристым вопросом, опасаясь воспользоваться амулетом. Глупая. Это же вампирская игрушка. Маги её засечь не смогут. Ну разве что кроме волхва.

Я в задумчивости сложила один из листков самолётиком и пустила его в окно. Проводив его взглядом, я тоскливо побарабанила пальцами по корешку книги. Чтобы Хель смогла до меня докричаться, мне просто необходимо ни о чём серьёзном не думать. Как же это тяжело…

Велик соблазн подсказать Хельге какую-нибудь чушь, моя наивная сестра не будет проверять мои слова, обрадуется, что вообще откликнулась.

Всё-таки я на неё ещё обижена. Тогда… после возвращения… я не смогла отключиться от амулета. Он постоянно работал на приём, ловя чужие мысли. В основном, родственников. Чаще всего – сестры. Уж больно громкие они у неё были. Одна меня ранила, как кинжал в спину. И ты, Брут.

Я тоскливо вздохнула. Вот уж от кого я подобного не ожидала. Неужели, и она считала меня выродком, позором семьи? Ненавидела и боялась? Меня, сестру-близнеца… Как она могла?!

Я стиснула ладони так сильно, что аккуратно подточенные ноготки впились в кожу. Никак она не могла. Не думала она так. Я всё-таки вытянула её на откровенный разговор (проще говоря, закатила безобразную истерику) и выяснила, что она на самом деле имела в виду.

А ведь и действительно, стоит кому-либо из её друзей познакомиться со мной, как они тут же забывают про неё. И или становятся на пару месяцев моим приятелями, пока не надоедают, или стремятся побыстрее позабыть нашу чокнутую Семейку. Для меня всё это было развлечением. А что чувствует близняшка, когда теряет друзей, я никогда не интересовалась. Так что нет ничего удивительного, что она так хочет сохранить своих друзей в Университете.

Подумав, я её всё-таки простила, хотя по уму, это мне надо было извиняться. Мы помирились, но неприятный осадок от её слов у меня на душе всё же остался. Ведь это так больно, жить и знать, как тебя ненавидят твои родные, лишь за то, что ты их полная противоположность.

Я прикоснулась к лежащему на столе ножу – моему подарку Любаве. Уже когда мы собирались всей семьёй порталироваться домой и спасти тем самым Университет от разрушения, ко мне подошёл волхв и молча отдал мне нож. Затупленное лезвие в зеленоватых потёках особых комментариев не требовало. Жаль Любаву. Хорошая была девчонка…

Кто-то сильно дёрнул меня за полупрозрачный рукав лёгкого халатика. Я чуть не навернулась со стула и недовольно взглянула вниз, догадываясь, кто из нашей Семьи почил меня визитом. Снизу на меня смотрели большие недовольные глаза Дуняши, нашей кикиморы. Представительница древней нечистой силы каким-то образом умудрилась проникнуть со мной в моё время. Как кикимора заявила по прибытии, она просто выбрала меня своей хозяйкой, дескать, я ей ещё у Любавы приглянулась. Увидев это чудо чудное, папа пришёл в восторг – наконец-то, сказал он, в доме появиться нормальная хозяйка! Все согласились с ним, никто особо не возражал. Да и что возразишь целеустремлённой маленькой деловой нечисти, быстро прибравшей хозяйство в доме к своим маленьким ручкам? Теперь завтрак, обед и ужин строго по расписанию, кто не явился – признаётся не голодным и ждёт следующего приёма пищи.

– Чего тебе, Дуняша? – спокойно спросила я, стараясь не демонстрировать нервозность. Именно в этот момент в голове начала бешено вопить Хельга. Кажется, у неё истекало время, а сама она вспомнить так ничего и не смогла.

– Ну что такое! – заверещала маленькая нечисть, сверкая тёмными глазками. – Будет в этом доме когда-нибудь порядок?!

– Понятно, – вздохнула я. Бабки ещё утром опять вместе какую-то муть варить вздумали, а теперь похоже, доварили и опробовали результаты. Рецептик, конечно, был старый, ещё с тех времён, когда все настоечки делались на спирту или водке, что позволяло совместить приятное (распитие сорокоградусного) с полезным (выяснения, «а шо ж таке у нас наварилось?»). А исполнительная кикимора бежала жаловаться к своей хозяйке, то есть ко мне, считая меня судом и законом для всех в этом дурдоме.

«Элис, приём!» – надрывалась Хель у меня в голове. Я попыталась незаметно поморщиться, но Дуняша всё равно заметила и снова заверещала: