Любовь во тьме

Белки его глаз взрываются, и он визжит, как заколотая свинья, его вопли эхом разносятся по пустой улице, когда он падает на пол в виде груды конечностей. Я нависаю над ним, пока он перекатывается, отчаянно схватившись за левую ногу.

Я снова поднимаю биту и обрушиваю ее обратно на то же место, ликующая улыбка растягивает мои губы, когда я слышу, как ломается его бедренная кость. Кажется, я даже сломал ему пару пальцев вместе с этим.

Я выпрямляюсь, небрежно отбрасывая биту назад, чтобы она легла мне на правое плечо. Я делаю глоток прямо из бутылки бурбона, которую все еще ношу с собой, обжигающий вкус коричневой жидкости в горле приятно отвлекает.

Он все еще кричит.

Как бесполезно.

Здесь никто не живет, никто не придет за ним.

Нет, единственное, чего ему удалось добиться своим пронзительным воем, - это вызвать у меня мигрень.

- Заткнись нахуй, - рявкаю я, мой голос ужасающе холоден.

Он снова визжит и пытается отползти от меня. Я наступаю ему на руку, не давая убежать, и присаживаюсь рядом с ним. Я слышу, как его пальцы хрустят под моим весом, и он снова взвизгивает.

- Не такой уж и крутой, когда ты не издеваешься над девочками-подростками, не так ли?

От страха его глаза расширяются еще больше, пока белки не начинают комично сиять на фоне черноты полуночи. Его трясет, то ли от боли, то ли от ужаса, мне похуй.

Нижняя половина моего лица обернута банданой, верхняя половина скрыта бейсбольной кепкой. Мы никогда не встречались, даже пути наши не пересекались в RCA, но никогда нельзя быть слишком осторожным.

- Кто ты? Чего ты хочешь? - Его глаза дикие, безумные, они бегают по стенкам глазницы. - Деньги? У меня есть деньги, их много. Они в моем сейфе, код семь-два-пять– а!

Он кричит, когда я сильнее впиваюсь каблуком в его пальцы, заставляя замолчать его ненужную чушь.

- Мне нужно, чтобы ты выслушал меня очень внимательно, ты можешь это сделать, Вэл?

Он трясется от страха, когда я называю его по имени, но энергично кивает. Слезы и сопли отвратительно стекают по его лицу на футболку, но он не делает ни малейшего движения, чтобы вытереть их.

- Хорошо, - хвалю я, извращенно проводя битой по его лицу и к груди. - Нера Мацуока.

- Ч–что с ней? - Он пищит.

- Что ты с ней сделал?

- Ноти–ггргрглллг”.

Он давится осколками своих зубов, когда я переворачиваю биту и вонзаю рукоятку в его лживую гребаную глотку. Я надеюсь, что осколки разорвут ему легкие по пути вниз и он захлебнется в ванне из собственной крови.

- Неправильный ответ.

Красный ослепляет мое зрение, поскольку нормальная, функциональная сторона меня отодвигается на задний план, и садизм берет верх. Я пытаюсь уговорить себя остановиться, не убивать его, но меня трясет от необходимости прикончить его самым болезненным из возможных способов.

- Э-э-э..., - он давится битой, поэтому я засовываю ее поглубже. - Полегче...с'оп.

Я вытаскиваю биту. Он выплевывает слюну и осколки зубов на порог собственного дома.

У этого парня совсем нет манер.

- Ты готов говорить?

Он кивает, по его лицу текут слезы.

Слабый, хныкающий засранец.

Я делаю еще глоток из своей бутылки.

- Ее отец. Он мне доплатил”.

- Чтобы причинить ей боль?

- Чтобы сломить ее.

Я не осознаю, что снова двигаюсь, пока бита не обрушивается Кравцову в пах, ломая по крайней мере его таз и, надеюсь, обмякший член вместе с ним.

Образы боли, которую ей пришлось пережить до того, как Рекс добрался до нее, проносятся в моем мозгу, как фильм ужасов.

Мои кулаки сжимаются. На лбу выступают капельки пота.

Мое сердце бьется так быстро, что кажется, оно вот-вот прорвется сквозь грудную клетку и выскочит из груди.

Успокойся. Мне нужно успокоиться .

- Почему?

- Я не знаю, чувак. Потому что он этого хотел? - Он свернулся в клубок, отвернувшись от меня. Его искалеченная нога вытянута под ним, как сломанная ветка дерева. - Он не назвал причины, просто сказал, что я должен преподать ей урок, если почувствую, что она не воспринимает это всерьез.

В этом нет смысла. Она тренируется каждый день, по нескольку часов в день. Когда она не в школе или на тренировках, она изучает игровой процесс противников. Она не могла относиться к этому более серьезно.

- Почему тебе показалось, что она не восприняла это всерьез?

- Она прибавила в весе.

Я отступаю. Какое, блядь, это имеет отношение ко всему?

Я думаю о ее нежелании есть. Протеиновый батончик. Сэндвич. Все блюда, которые я ей готовил.

Она хрупкая для своего роста, я всегда так думал. Ей нужно есть, чтобы набирать вес, а не терять его. Ее организму, должно быть, едва хватает энергии, чтобы поддерживать себя в течение обычного дня, не говоря уже об изнурительных тренировках.

- Она маленькая, - говорю я вслух, скорее наблюдая за собой, чем за чем-либо еще.

- Недостаточно маленькая.

Я опускаюсь на корточки и сжимаю кулаком его убитую челюсть. - Скажи еще одно гребаное слово, я осмелюсь.

Он яростно трясет головой, белки его глаз выпучиваются. Я отталкиваю его лицо, вытирая свою теперь уже грязную руку о его халат, когда встаю.

В его глазах светится облегчение, как будто он думает, что между нами все кончено. Я ставлю ногу ему на горло и нажимаю, пока он не начинает полоскать горло.

Я остаюсь на этом месте, прокручивая в голове события последних нескольких месяцев. Примерно неделю назад я зашел в свою спальню, чтобы взять часы, и застал там Неру, только что вышедшую из душа и разговаривающую по телефону со своей матерью.

Казалось, она не услышала, как я вошел, хотя я и не вел себя тихо. Но, возможно, это потому, что она была сосредоточена на наказывающих словах, которые бросала в ее адрес мать. Я был отвлечен тем, как хорошо она выглядела – сидела с мокрыми волосами на моей кровати, в моей футболке, – и слова ее матери дошли до моих ушей с десятисекундной задержкой. Ее голос звучал раздраженно, и ее тон сразу же поддержал меня.

- ... не более девятисот калорий. Сейчас сезон отпусков, вам нужно быть особенно осторожными. У нас намечены важные праздничные мероприятия в честь твоего отца, ты хочешь убедиться, что хоть раз выглядишь приемлемо ...

Со спины я видел, какими напряженными были мышцы спины Неры, как высоко и близко к ушам опустились ее плечи. Она подняла руку и начала покусывать кожу вокруг ногтей.

Я схватил телефон и повесил трубку посреди обличительной речи, к большому разочарованию Неры. Она побледнела и потянулась за телефоном, но я отбросил его на другую сторону кровати, опустился на колени и отвлек ее своим языком.

Когда мы закончили, и я спросил Неру, по поводу чего был телефонный звонок, она отмахнулась от меня и потребовала, чтобы я отвез ее домой.

Я отмахнулась от этого разговора как от напряженного момента между матерью и дочерью. Теперь эти слова не давали мне покоя.

Я медленно складывал все больше кусочков головоломки воедино. Та картина Неры, которая когда-то была такой неясной, с каждым днем становилась немного яснее.

Как и моя потребность защитить ее.

Я надавливаю на горло Кравцова, кожа на его лице становится темно-помидорно-красной.