пыль

Музыку немного приглушили. Клим с жадностью отпил половину кружки.

- Помнишь что? - спросил он.

- Самое интересное, что помню. Я как ушёл, долго по пригороду бродил, прохожих пугал и собак. А потом злоба на меня нашла, на всё это. Зашёл в какие-то гаражи, как в лабиринт. Выйти не могу. «Хватит!» думаю. Смотрю в один гараж ворота открыты, керосином пахнет. Побросал эти шмотки с чучела, крест этот; попросил керосину, мне налили в консервную банку. Мне последнее время постоянно запах керосина преследует. К чему бы это? Может, с желудком что не так?

У Клима вырисовывалась та же тема! Такое чувство, что всё кругом им пропиталось. Мир вспотел керосином, устал. В лужах его разводы, изо ртов пары его, изо всех помещений выступает на стенах испарина, как сок из берёзы. Только алый фитиль языка поднести — и запылает. А что делает огонь? Так, ничего особенного. Просто эти слова, предметы и свалки становятся пеплом. Они становятся лёгкими, будто их выпотрошили от всяческих болезней, избавили от непосильных нош и добавили в автомобильные шины для лучшего сцепления с клейкой лентой дорог.

Клим выпал из диалога и начал теребить волосы ладонью. На стол выпадала белая сажа перхоти. Он смахнул её рукой со стола.

- ...и сжёг к херам. Даже легче стало. Я же, правда, не в себе был. Какая-то пелена в глазах. Иду, блюю горькой слякотью. Голова деревянная, дышу пастью как пёс в жару. Язык вытекает, скользит чуть ли не по туловищу.

- А телефон зачем выключил? - спросил Клим.

- Телефон я тоже сжёг. Вот купил, - он достал новый мобильник, обычную звонилку без наворотов. Она сиротливо смотрелась в огромной руке Коляна. - Начнут звонить всякие, а я не хочу. Да и чтобы соблазна не было: всякие ВК, Одноклассники, Инстаграммы-Телеграмы. Всё это по-пустому. - Он допил кружку.

- Короче, уезжаю я отсюда, - после недолгой паузы сказал Колян.

- Куда?

- Подальше куда-нибудь в село. Знаешь, устал я от этих городов. Вот вчера думал, всё понять хотел, что со мной? Испугался, идиот, пугалом стать. А всё равно стал. Так лучше им, чем вороньём этим. Вечером прогуляться вышел, а там все эти вороны ходят, каркают в телефоны свои. Или просто как зомби идут, ноги расставив широко, чтоб не рухнуть, и пялятся в экран. Одного плечом толкнул, другого. Один пассажир свой телефон так и выронил, но на меня и не посмотрел даже. Поднял и дальше пошёл. Вот как это? Что мне таким становиться? Донашивать за ними их биографии, их привычки? Стараться быть удобоваримым для них? Ходишь, улыбаешься, как придурок. Врёшь постоянно, всем просто так врёшь, без всяких выгод и с выгодой. Куда ветер подует, туда и поворачиваешься.

В глазах его наливались слёзы.

- Когда уезжаешь? - поинтересовался Клим.

- Завтра иду увольняться, а там сразу собираюсь и еду.

- Куда, если не секрет?

- Говорят, недалеко деревня есть. Место силы и всё такое. Туда пока подамся, а там видно будет.

Они допили пиво.

- Ладно, мне пора, - сказал Клим и встал из-за стола.

- Давай, может, увидимся как-нибудь, - сквозь слёзы улыбнулся Колян.

Клим вышел на улицу. Он решил пройтись пешком до дома. Уже темнело, воздух трепыхался приятной телу прохладой. Он выбрал путь подлиннее, через пруды, рассчитывая посидеть на скамейке, поразмышлять о приятных пустячках. Он не совсем хотел в своё сиротливое жилище, созерцать беспорядок и прислушиваться к утробной пустоте комнаты.

«Изменился Колян», подумал он. «Из беззаботного весельчака, хитрожопого и корыстолюбивого он прямо на глазах превратился в самобичующего копателя в себе. Может, и к лучшему это, а может и надоест, и опять возьмётся за старое». Ему сложно было представить Коляна, вечно торгующегося за пустяки и выгоды, а теперь сподобившимся на поступок. Пусть детский, типа я в домике, ничего не вижу, не слышу, не скажу. Буду таким, самим собой, да на задворках. Надолго ли хватит его? Клим загадал навестить друга через время. А пока время пусть навестит его.

Он вышел к прудам, присел, наблюдая игривых уток жирные закорючки. Те ныряли, хлопали крыльями по воде, пытаясь взлететь. Некоторые клянчили еду у немногочисленных прохожих, иные, положив голову на туловище, отдыхали в высокой траве.

Климу показалось, что знакомый голос окликнул его по имени. Он повертел головой, но не обнаружил источника зова. Закружилась голова – последствие высокой температуры. И вот он уже не мог сосредоточится ни на одном предмете. Мысли путались, ладони вспотели, пруд поплыл в сторону.

«Этого сейчас только не хватало», подумал Клим. Он встал и быстрым шагом зашагал в магазин. Там он взял дешёвого красного вина в коробке, решив пока не употреблять крепкие напитки. Он вышел, открутил пробку, отхлебнул. Тело приняло вино и радостно одарило Клима истомой. Он не спеша побрёл вдоль пруда, наблюдая чешуйчатую зеркальную рябь на поверхности, вдыхая глубоко воздушный кислородный кисель, пощипывающий кончики веток деревьев и торчащих прядок из стриженных кустарников.

Он пытался понять, откуда пошло его одиночество и аутсайдерство. Он же может построить карьеру, жениться, найти себе хобби, нормальных друзей. Но что-то не лежит к этому. В этих «нормальных людях» он чувствует настоящую опасность своей самобытности. Да и они отталкивают его от себя. Они не знают его и поэтому боятся на каком-то зверином уровне, когда он открывается им. И поэтому к нему притягивает весь этот сброд: полусумасшедший и полууголовный, с воспалёнными в бреду идеями, дурацкими поступками и искорёженными мирами вокруг них.

Вспомнилась школа. В класс, неотапливаемый и поэтому ледяной, как и все кабинеты, где он сидел за первой партой прямо по центру, в огромной угловатой разбухшей куртке, купленной на городском рынке. В общем, первого сентября зашел преподаватель. Уставился на Клима. Его глаза за плюсовыми очками были, как всплывшие дохлые рыбы в болоте, с мутью, с маслом, с мучными пельменями век. Он долго смотрел, а потом говорит: «Отсядь на заднюю парту, ты какой-то большой для первой». Клим ушёл назад, причём насовсем, и больше никогда не лез туда, где нужно тянуться вверх узкими щучьими головами, чтоб не мешать обзору и консервированию в роговых шайбах его очков, которыми он играется в классики. Оттуда, с задней парты, оказался хороший обзор. Кругом играли в цифры, выстраивали стратегии получения этих цифр в линованную, обёрнутую полиэтиленом стандартную бумагу, прошитую стальными крепкими скобами.

Пока он размышлял, ноги сами привели его к дому. Он покурил у подъезда и начал подниматься к себе, сторонясь хранящихся на лестничной площадке велосипедов, самокатов, детских колясок. Он зашёл в квартиру и включил свет. Ничего не поменялось. Клим разулся, прошёл в комнату, допил вино из коробки. Затем разделся догола и немедленно уснул. В зрачках бешено перекатывались события прошедшей недели. Но сны на этот раз миновали его.

Проснулся Клим на несколько минут раньше будильника. Так всё и обернулось ожидаемо. Тело не болело, единственное, мутило голову, как после долгой дороги, и тошнило. Он, как всегда, включил свой ТВ, потыкал кнопки, остановившись на спортивном канале. На экране играли бабы: два на два в волейбол на снегу, летом. Клим подумал, что он ёбнулся, однако комментаторы своими наигранными эмоциями сеяли небрежными к данному действу сигналами, что стало спокойней. «Наверное, повтор», подумал Клим.

За окном послышались голоса: орал какой-то пьяный, какую-то дичь. Его пытались успокоить, что его только больше злило. Клим встал посмотреть: в прошлом году один такой пациент высадил ему окно, благо дело было летом. Клим нашёл его. Им оказался вежливый молодой парень. Он так долго до неуместности извинялся, что Клим даже почувствовал себя неудобно. За окном рассветало. Солнце сплющило между туч, как подбитый глаз. Казалось, что оно сейчас выскользнет, залетит в комнату, отскочит от пола и прожжет потолок. Как слюни в вишнёвом компоте, всплывали облака. На чердаке и в оконных проёмах дома напротив сидели, ходили, чесали спины клювами голуби.