Армия

Пожалуй, основной из стайных законов гласит: на одной и той же ступени социальной лестницы все одинаковы, различия внутри стаи только по ступеням, человеческая индивидуальность отсутствует (между прочим, по этому же принципу в нашей стране организована структура власти). Пройдет полгода службы, и вчерашний новобранец внезапно для себя осознает, что ему комфорт­но в таких условиях: жизнь гарантирует продвижение по ступеням. От него требуется лишь одно — терпение. Сколько раз на первом году службы я слышал от ребят одного со мной призыва: «Ничего, потерплю, зато потом наступит мое время». И наступало, и пользовались открывшимися возможностями, и новые «молодые» повторяли заклинание: потерплю.

Я хочу спросить матерей, тех, что перед телекамерами проклинают армей­ских «дедов», называют их извергами, садистами, зверями: «Как вы думаете, кем эти изверги были год назад? И кем станут ваши мальчики через год? И как их, ваших мальчиков, будут называть матери ребят из следующего призыва?» Не отвечайте, я знаю, что ваши мальчики — не такие. Потому что они — ваши.

По моим наблюдениям, самыми жестокими «дедами» становились те, кому больше других приходилось терпеть в период своей солдатской «молодости». Ответ, казалось бы, лежит на поверхности — компенсация, но в действительности все сложнее и глубже. Анализируя поведение наших современных солдат, необходимо постоянно держать в голове, что мы имеем дело с детьми. Дети (убежден, что все) жестоки, но не садистски, а бездумно. В одной строительной части старослужащие «принимали присягу» у новобранцев, засовывая их по очереди на несколько секунд в бетономешалку («обряд инициации»), неожиданно появился офицер, солдаты сделали вид, что заняты своим обычным делом, а в это время жернова перемалывали мальчишку. Бетономешалку выключили, только когда офицер ушел. Назовете их садистами?

Я свою молодость провел на регбийном поле, начав играть еще за «младших юношей», и продолжил после армии во взрослом составе, так что могу сравнить детское регби со взрослым. Должен признаться, оно несравненно жест­че. Мы в детской команде никогда не считали предосудительным наступить в общей свалке противнику на лицо, причем делали это намеренно, используя любую возможность, чтобы, мягко говоря, вывести из строя. Если бы кто-нибудь в тот момент, когда мы яростно входили в «схватку», брали в «коробочку», били шипами бутс по чему попало (и получали в ответ по тому же самому), если бы кто-нибудь сказал нам, что так недолго искалечить человека, мы бы остались к этим словам безучастны. Наоборот — стали бы бравировать, говоря, что регби — это мужской вид спорта и неженкам здесь не место. Был такой случай. Шла календарная встреча на первенстве города. «Четверти» организовали «мол», и мы, схватчики, неслись туда со всех ног, чтобы заменить их. Мне оставалось до места событий метров пятнадцать, когда я увидел, что игрок противника, пристроившийся к «молу», опасно для себя открылся, подставляя под удар почки. Я и теперь помню восторг, который испытал, мгновенно представив, что сейчас произойдет (регбистам в те годы не полагалось никакой защиты, даже щитки под гетры не надевали). Парень так и не узнал, что в ту минуту «прошел по краю». В последний момент я почему-то убрал локоть и воткнулся в него жестко, но безопасно: плечо в плечо. Недоумение по поводу этого своего поступка не покидало меня потом довольно долго. Теперь-то я понимаю, что тогда произошло со мной — я взрослел. А шел мне тогда, между прочим, двадцать второй год, это случилось уже после армии. Произойди подобное за три года до этого, я, не задумываясь, искалечил бы парня. И что показательно — был бы понят не только своими товарищами, но и им самим.

Мне впервые пришлось посмотреть «Чучело» в кинотеатре, заполненном школьниками средних классов. Учителя сразу нескольких школ решили, должно быть, организовать своим ученикам урок доброты, а скорее — в роно какому-то чиновнику пришла в голову эта блестящая идея. Как бы то ни было, но в кинотеатре из взрослых были только преподаватели да еще я, остальное — школьники. Той пытки мне никогда не забыть. С первых же кадров зал включился в происходящее на экране и стал весьма активно сопереживать героям фильма. Но не Чучелу с дедушкой, а вовсе даже наоборот — ее мучителям. Как они потешались над несчастной девчушкой, как увлеченно комментировали издевательства, чинимые ей одноклассниками! А когда в фильме детская стая зажгла тряпичное чучело, весь наш зал дружно захохотал, заулюлюкал и засвистел. Помню, мне стало по-настоящему страшно. Вы скажете, это чьи-то чужие дети? Не наши с вами? Может быть, из неблагополучных семей? Да нет! — наши. Просто они — дети, то есть уже почти люди, но еще почти животные.

Заявив о двух основополагающих принципах жизни солдатского социума нашей современной армии, мы уже можем, исходя из них, выстроить основные психологические доминанты этой среды. Поскольку она, среда, детская, то доминантами будут: жестокость, властность, психопатичность.

Сразу же нужно пояснить, что термин «психопатия» мы будем использовать в просторечном значении, чтобы не перегружать наш текст сложнопроизносимыми словами, требующими длительных пояснений. Просто надо иметь в виду, что тех, кого специалисты называют эксплозивными акцентуантами, в быту обычно именуют психопатами (в науке психопатиями называются несколько иные состояния).

Итак, жестокость, властность, психопатичность. О детской жестокости мы сказали, а что властность — разве она характерна для детей? Понаблюдайте за ребенком, выгуливающим собаку, в особенности щенка, и вопрос отпадет сам собой. Здесь нет компенсации: детям свойственна властность сама по себе, без какой-либо внешней мотивации. (Совсем не обязательно властность представлять в форме «тащить и не пущать», хотя именно она более всего свойственна армии; подросток, трогательно и нежно воркующий с малышом, тоже, как ни удивительно, демонстрирует властность, ведь в этот момент он играет роль взрослого.) Солдат, натерпевшийся от старослужащих в первый год своей службы, становится таким же уродом (не все, конечно, но многие) не из-за желания компенсировать принесенные им жертвы (в этом возрасте отрицательные эмоции быстро стираются из памяти и запечатленные в ней факты блекнут), а просто из жажды власти. Былые собственные страдания придают ему в этом уверенности, служат как бы моральным правом — я терпел, поэтому мне разрешено. Один весьма неглупый человек сказал как-то по другому поводу: «Походная койка вождя обходится народу значительно дороже, чем парчовое ложе императора». Бойся того, кто терпел.

Наконец — психопатичность (напомню — мы говорим об акцентуации). Дети — психопаты по определению, в этом проявляется незавершенность процесса формирования коры головного мозга. Надо свыкнуться с мыслью, что детей от взрослых отличают не только размеры и отсутствие жизненного опыта (есть немало детей с таким опытом, что никому не пожелаешь, тем не менее они остаются детьми), а гораздо большее — незрелость мозга. Импульсивная психопатия — это спонтанное предвозбуждение. Сейчас поясню.

В большинстве случаев эмоциональное возбуждение генерируется внешней средой, которая воздействует на людей совершенно одинаково, никого не выделяя. Но люди, оказавшиеся в одно время в одних и тех же напряженных обстоятельствах, возбуждаются по-разному. Например, я надумал проверить с этой позиции двух своих знакомых и для начала, отведя одного из них в сторонку, назвал его дураком. А в ответ услышал: «Сам такой» — типично адекватная реакция. Теперь я отозвал второго и повторил эксперимент, на что тут же получил палкой по голове — неадекватная. Один и тот же мотив вызвал у двух людей различное возбуждение.