Страница 18 из 160
— Опять эти отговорки и взгляды в никуда! — крикнул я. — Бабушка! Вы смеётесь? Мне только что вырывали сердце просто так, а вы — ветер… флюгер… ля-ля-ля…
— Но прошло два часа, — невозмутимо отозвалась она, — ты абсолютно целый. Ля-ля-ля.
— И обзывали Детьми Ночи…
Бабушка обратилась к кружевам и выплела крючком пару петелек. Я прикрутил под картошкой газ.
— Ты родился ночью… — выдавила бабушка, — была суббота…
— Говорили и не раз. Похолодало, пошёл снег. Метель, — бесцветно заметил я.
— Не тылко… — раздувая ноздри, сообщила бабушка. — Могу сделать намёк…
— Только этим и занимаетесь, — подметил я. Бабушка отложила «плетение», погасила лампу и встала. Я передвинулся, следя за тем, чтобы между нами был стол. Бабушка подошла к плите: поинтересовалась картошкой, хлопнула дверцей духовки, что-то шепнула, покашляла и повернулась ко мне.
— Лесик, — заметила бабушка. — Ты стал нечемный[43]. Покараю. Маю мус[44].
И она похлопала меня по плечу, сзади. Не люблю этот трюк. И к тому же — как у неё так быстро получается?
— Стол то не преграда нам, ты то знаеш, — сообщила бабушка очень тихо, и лицо её странно дрогнуло.
— Я извиняюсь, — продребезжал я, припоминая жёсткость её кулака.
— Нам не преграда многое, — продолжила шептать бабушка, заталкивая меня в угол. — Ночь знает мало препятствий, и оттого ей власть нал кошмарами…
В дверь позвонили.
— Я открою, наверное, — нервно заметил я, — если вы, конечно, не против…
Бабушка отвернулась к балконной двери. Тюль колыхался вокруг неё, словно от сквозняка.
— Иди, — глухо сказала бабушка. — Открой сестре дверь. Балабол, провокатор. Чуть в грех не вошла… Обозвали его… Шпекулянт.
За дверью постукивала носком полусапожка о половичок Инга.
— Не могу найти ключ, — с порога пожаловалась она. Инга вообще любила как следует пожаловаться. — Я совершенно точно помню, как положила его в кошелёк, а кошелёк в портфель…
— Провалился сквозь дыру в подкладке, — мрачно сказал я. — В кармане. Главное, ты дверь нашла. Привет…
— Не выдумывай, — деловито сказала «Инезилья», — не дерзи сестре. Я купила хлеб, он в портфельчике, забери на кухню. Чем это так вкусно пахнет? Привет…
— Это сльонзь и оцт, — сказал я. — Сама хлеб и неси, раз я такой дерзкий.
— Я всё расскажу маме, — надменно процедила Тина, — пусть послушает…
— И я расскажу, — заметил я, — сказку-быль. Называется: «А кто курил на балконе и забыл там под стулом чашку с недопитым кофе. Синюю».
Инга сердито фыркнула. Бабушка в кухне деловито накрывала на стол. Бася, прикидываясь крошкой-котёнком, шныряла под стульями, гоняя лапами мячик от пинг-понга. Слышно было, как шуршат на карнизе под окном опавшие листья — видимо, пытаются проникнуть в дом.
— Лесик, — сказала мама, обнаружившая перед ужином в духовке кастрюлю с голубцами, — какой ты молодец, что не забыл купить капусту. Бабушка приготовила голубчики. Я съела три, просто объеденье.
— И сырники, — вставила Инга. — Я так наелась. Спасибо, бабушка.
— Да-да, — подхватила мама, — Елена Романовна, вы просто волшебница. Нет слов. Как это вы всё успели, когда?
— На здоровие, — заметила бабушка, внимательно изучая меня взглядом. — Теперь, Лика, отдохните. Ведь утомились, и сильно? Лесик посуду вымоет, тем часем.
— Даже так, — возмутился я. — Диктатура. Гестапо. Террор. Меня, значит, можно уже и не спрашивать. Просто придвинуть к раковине.
— Вплотную, — всадила нож острый Тина.
Мама посмотрела на меня недобро и раздула ноздри. Я отвернулся и глянул на умывающуюся кошку.
— За ухом черно, — сказал я.
— Я поняла, — отозвалась мама. — Ну, мне посуду вымыть нетрудно…
— Да не у тебя за ухом, чего ты, — раздражённо буркнул я. — Вымою я всё. Успокойтесь.
— Как не стыдно, — вставила Тина. — У мамы нога болит. Она б отдохнула, а ты…
— А ты что же? Чем трещать, встала бы и помыла.
— У меня коллоквиум, — напустила на себя торжественный вид Инга и встала из-за стола. — Завтра. Побегу учить.
Я подошёл к раковине и включил воду, колонка в ванной едва слышно пыхнула.
— Всё равно не попадёшь, не успеешь, учи не учи, — сказал я. От воды в раковине пошёл пар.
Инга проходила мимо меня, как всегда — серьёзная, сосредоточенная, чуть сутулясь. В проёме кухонной двери она остановилась.
— Что это значит: «Не попаду…»? — возмутилась она. — Что ты выдумываешь!
— Проспишь, — ответил я и зачерпнул соды из чашки. Мы моем посуду содой, мама считает — так гигиеничнее.
— Хм! — грозно изрекла «Инеза». — Посмотрим!
И удалилась к себе. Зверь следовал за нею. Кош ка.
— Давайте глянем телевизор, — заполнила паузу мама. — Вдруг там новости или фильм приятный.
— Да-да, — оживилась бабушка. — телевизия!
И к моему удовольствию совершила промах — хлопнула в ладоши. Телевизор расцвёл серебристым светом и показал нам Вивьен Ли. В беретике.
— 0-о-о, — сказала мама и передвинула стул поближе. — Хорошенькое дело! Это ведь «Мост Ватерлоо», да ещё и трофейный! И какой, интересно, это канал?
— Кухонный, — заметил я, выключив воду и расставив тарелки. — Он разрешён…
Бабушка окинула меня недобрым взглядом и явила вертикальную морщину меж бровей.
— Менший ёнзык май[45], — буркнула она. По экрану прошла еле различимая помеха — будто рука ребёнка, подростка… тень.
В коридоре проскрипели половицы, далеко-далеко внизу, взвизгнув пружиной, гулко хлопнула входная дверь.
Я вымыл посуду и оставил маму и бабушку в кухне, под негнущимся взглядом мадам Ольги[46].
Из комнаты Тины доносилось ровное и монотонное бормотание, перемежаемое хихиканьем. Судя по шнуру, уползшему под дверь комнаты, сестра плотно села на телефон, презрев грядущий коллоквиум. Из кухни донёсся сдавленный крик — видать, телевизор явил капитана Кронина…
Я закрыл за собою дверь. В моей комнате было прохладно и пахло сухой травой, будто летом. Я ведь живу окнами на запад, скорее на северо-запад, и солнце не заглядывает в мою комнату — к чему оно в бывшем чулане?
Альманах лежал на столе, совершенно закрытый и какой-то весь потускневший. От нечего делать я постучал по нему пальцем.
— Фат-фит, — уговаривающим тоном заметил я.
Альманах призадумался на минутку, а татем открылся и зашелестел страницами…
«…По воскресеньям и праздникам он весь день оставался один, и тогда единственным утешением его было чтение книг, которые учитель позволял ему брать из небольшой своей библиотеки».
Кто-то возился у входа… Осторожно позвонил. Три раза. Условных. Ко мне.
Я вышел в коридор. Перед входной дверью красовалась Бася и задумчиво рычала в пространство. Из кухни доносилось журчание телевизора — нежный голос, с еле уловимой хрипотцой, спросил по-английски:
— А к чему эти свечи в оркестре?
— Сейчас увидите, — ответил другой голос, мужской. — Всему своё время.
Бабушка и мама вздохнули, хором.
— Я сшила себе точно такое же платье, тогда, — сказала мама, чуть растягивая слова, она делала так всегда, чтобы скрыть волнение. — В горошек. Материала не хватило, и пришлось подбирать, да ещё где — на барахолке. Еле нашла, все как с ума посходили от этого горошка. Пришлось делать кант шире.