Страница 63 из 75
Среди туманного моря вырастают темные силуэты сухих деревьев, их ветви, лишённые листвы, застыли в причудливых формах, напоминающих костлявые руки, тянущиеся к серому небу. Деревья стоят неподвижно, как безмолвные стражи в этой полу-призрачной сцене. Их узловатые, искривленные стволы выглядывают из тумана, чуть теряясь в густоте, что придаёт им некую нереальность — они будто бы вырвались из древней легенды, или из иного мира, где все застыло в вечной тишине.
Звуки здесь глухие и едва уловимые, шаги поглощались мягкой землей под ногами, а каждый шорох казался приглушенным. Вся поляна казалась застывшей в безвременье, бескрайняя пустота терялась в тумане, окутанная зловещим покоем.
Зрительное восприятие не самого радостного пейзажа дополнялся мистическим веяньем чего-то потустороннего, доносящего откуда-то издали чувство утраты и грусти. Это навеянное ощущение потоками влажного воздуха коснулось каждого.
Слабые, едва пробивающиеся сквозь густой туман солнечные лучи, едва касались земли, рассеиваясь прежде, чем достичь ее. Малдуст, ощущая знакомое прикосновение утреннего света, испытывал привычное тепло, приносящее ему, уже привычную грусть, но на этот раз в его душе закипела необъяснимая печаль с небывалой силой. Нахлынувшие чувства оказались столь сильными, что он не смог удержать слезу. Она блестела, как крошечный самоцвет, медленно скользя по его щеке, отражаясь в его глазах, все еще хранящих отблески звезд. Прежде чем исчезнуть в взъерошенной серой бороде, слеза исчезла, оставив легкую дрожь на его лице.
Прекхарда невольно охватили воспоминания о славных днях, когда он, бок о бок со своим легионом, сражался за объединение Харада под единым знаменем черной змеи на багровом фоне. Радость ностальгии наполнила его душу, но вскоре уступила горькому осадку, когда перед его мысленным взором яркие образы выстроенного в боевом порядке легиона сменились на ужасающую картину: повсюду беспорядочно разбросанные тела его братьев по оружию, павших все до одного. Прекхард, сжимая в руках безжизненное знамя, стоял среди этого кровавого поля, ощущая в груди гнетущую пустоту.
Очнувшись от мрачных воспоминаний, Прекхард потянулся к своему знамени, которое по-прежнему крепилось к острому наконечнику копья. Сжав в руках этот уцелевший символ, он почувствовал, как в его сердце снова зажглась былая решимость, возвращая ему силу и уверенность, которые казались на миг утраченными.
Выдержанная осанка эльфа не выдавала его внутреннего состояния, но если бы кто-то в этот момент взглянул в его глаза, то увидел бы блеск эмоций, бушующих под поверхностью. Цедрус погрузился в раздумья, борясь с нарастающим смятением. Он старательно отгонял тревогу мысленными оправданиями, одно из которых неожиданно сорвалось с его уст:
«Это несправедливо, я не обязан что-то доказывать за чужие ошибки». — Его слова могли услышать все, так как они находились рядом, но, казалось, каждый был поглощён своими собственными мыслями и тревогами, не обратив на него внимания.
Так же, как и остальные, Гром был погружен в свои мысли. Сняв с себя пиратскую треуголку, он устало потирал лоб. От напряжения у него начала развиваться мигрень — не только внешнее воздействие этого места давила на него, но и его собственные размышления. Он винил себя за то, что подверг опасности Шани, которая, рискуя собственной жизнью, дала им шанс сбежать, но вместо этого они решили продолжить путь по пустыне. «Судьба наказывает меня за всю ту легкомысленность и беспечность, которые я позволял себе годами,» — думал Гром, пытаясь собрать остатки сил и воли.
И только на Володуса это место, казалось, действовало иначе. Его и без того приподнятое настроение, несмотря на гнетущую атмосферу вокруг, на глазах у всех перерастало в настоящую эйфорию. Идя вперед, он двигался с такой легкостью, что позволял себе приплясывать, словно беззаботный ребенок, весело скача по мягкой земле.
Когда для остальных стало неочевидно, что лес указывает путь, а Володус продолжал скакать вперед, словно по своему усмотрению, Гром, Прекхард и Цедрус замешкались. Понимая, что от Володуса вряд ли удастся получить внятный ответ, они обратились за советом к Малдусту.
«Думаю, Володус испытывает те же смятения, что и я. Это место… Этот лес. Он пробуждает во мне отголоски давно забытых воспоминаний,» — произнес Малдуст с задумчивым выражением лица. — «Нет, я точно не бывал здесь раньше, но эти существа…» — он указал пальцем на светлячков, порхающих рядом. — «Они явно ведут меня. А их свет… Как он похож на свет звезд.» — Волшебник осторожно подставил ладонь, и один из светлячков опустился на нее. Прошептав нечто слышное, только этому маленькому созданию, Малдуст наблюдал, как светлячок взвился в небо, объединяя вокруг себя целый рой светящихся огоньков. Они разлетелись, образуя параллельные линии, словно прокладывая тропу через туманную долину, ярко освещая путь вдаль.
Теперь идти и бороться с неприятными ощущениями стало гораздо легче. Володус, позволяя себе беззаботно отклоняться от тропы, освещенной светлячками, порой углублялся в плотный туман, но вскоре возвращался обратно. «О! Грибочек!» — раздался его голос, когда он вновь исчез в серой завесе. Когда он вернулся, его зрачки были расширены, а эйфория, казалось, еще больше усилилась. Это можно было заметить по тому, как Володус стал проявлять необычное внимание к Малдусту. Подойдя ближе, он крепко схватил старика за плечи и обнял, искренне признаваясь в своей любви и ценности, которую испытывает к этому ворчливому старику. Прежде чем снова раствориться в тумане, Володус вдруг резко поцеловал Малдуста, оставив того в полном шоке и недоумении.
«Я, конечно давно хотел, чтобы Володус прекратил свои идиотские шутки, но такой Володус мне тоже не по нраву. Надеюсь, это вскоре пройдет» — Сказал Малдуст вытирая своим рукавом обслюнявленные Володусом усы.
Двигаясь вперед, они натолкнулись на мертвые деревья, которые сменили свои привычные формы на искаженные и искривленные. Чувство тревоги и влияние негативных эмоций усиливались с каждым шагом. Цедрус заметил, что некоторые деревья напоминали гуманоидные очертания. Обратив на это внимание своих спутников, Малдуст использовал огненную ладонь, чтобы разогнать туман вокруг себя, и отряд решил немного свернуть с тропы, чтобы получше рассмотреть странные деревья.
«Не может быть… Поправь меня, если я ошибаюсь, Малдуст, но эти деревья… Они напоминают мне энтов. Ты ведь знаешь о них?» — с удивлением произнес Цедрус, в его голосе слышался явный скептицизм и сомнение, особенно на конце фразы.
«Я скажу тебе больше мой друг… Это жены энтов…». — Ответил дрожащим голосом Малдуст. — «Я плохо помню те времена, когда Саурон сжигал их сады, превратив их угодья в то, что сейчас зовется Бурыми землями. Но я отчетливо помню очертания этих созданий.»
На открытой поляне, затянутой густым туманом, Малдуст, разгоняя непроницаемую завесу пламенем, вместе с остальными внимательно изучал встреченное ими древообразное существо, стоящее среди мертвых деревьев. Его искаженная форма, как будто смятая невыносимыми муками, опиралась на ветви, которые напоминали искалеченные руки, стремящиеся найти опору в земле. Голова существа напоминало обломки, покрытые слоем мха, который скрыл его истинную природу, однако, открытые участки древесного лица с трудом выдавали женственные черты. Эти черты, почти невидимые, выражали глубокую тоску и боль, как будто существо испытывало агонию в своем существовании.
Ноги существа, углубленные в землю до колен, были плотно увязаны в почве, как будто природа сама старалась удержать его в своем объятии, не позволяя уйти. Корни, стекающие от «рук» и «ног», впивались в землю, словно пытаясь вырваться из невыносимого страдания, но их хватка была сильной и неумолимой. В целом, форма этого существа напоминала человека, сгорбившегося и стоящего на четвереньках, который изо всех сил сражается с чудовищной болью, терпя немыслимые страдания, олицетворяя собой муку и упорство в вечной борьбе с тёмными силами, которые заточили его в этом вечном плену.