Страница 35 из 380
Я не просто так отослал подальше Чежина и Плужникова. Моя тактика требовала оставаться необнаруженным как можно дольше, а винтовка имеет свойство громко бабахать при выстреле и, главное, производить яркую вспышку. Поэтому мне пришлось выбрать полностью зарытую позицию в довольно плотных лиственных зарослях, откуда обычный человек ничего бы никогда не увидел, будь он хоть десять раз охотником и рыболовом в стопятьсотом поколении. Ломать своим товарищам мозг окончательно и порождать ненужные вопросы в мои планы не входило.
Наибольшее опасение у меня вызывали ствольные гранатометы, которых немецкие солдаты имели на вооружении довольно много. Эти небольшие тридцатимиллиметровые мортирки насаживались на ствол винтовки Маузера и с помощью специального холостого патрона выбрасывали осколочную гранату на расстояние до двухсот пятидесяти метров. Мне совершенно не хотелось, чтобы они накрыли такими подарками позицию сержанта. Конечно, в лесу на максимальную дальность стрелять из такого гранатомета было крайне непросто, но опасность он все же представлял немалую. Поэтому я выдал задание вычислителю выделять для меня гранатометчиков, как приоритетные цели.
Schiessbecher («стреляющая чаша») или Gewehrgranatengerät («мортирка для винтовочных гранат») – дульный гранатомёт, использовавшийся солдатами Вермахта на полях сражений Второй мировой войны. В данном варианте установлен на винтовку Mauser 98k (Маузер 98k).
Плужников, выполняя мои инструкции, продолжал изредка постреливать короткими очередями, практически не высовываясь из своего укрытия. Ствол перед ним уже был нашпигован пулями по самое некуда, но пока сержант находился за ним в относительной безопасности.
Первого солдата со ствольным гранатометом я засек уже через пару минут после начала операции. Для выстрела по позиции сержанта дистанция все же оказалась великовата, и немец осторожно пополз вперед. Давать ему возможность выстрелить я не собирался, и как только прицельный маркер мигнул зеленым, нажал на спуск.
На третьей минуте боя немцы ощутимо занервничали. Они потеряли уже шестнадцать человек, а MG-34 одинокого русского пулеметчика все еще огрызался из-за древесного ствола, причем точность, с которой он посылал свои пули, просто поражала, особенно с учетом плотности ответного огня.
Пулеметы у противника на моем участке закончились очень быстро – этим я занялся в первую очередь. В этот раз недостатка в патронах я не испытывал, и это играло свою положительную роль. Немецкие минометчики продолжали методично обрабатывать лес у меня за спиной, но теперь взрывы сместились ближе ко мне, и меня это начинало беспокоить. Где-то сзади грохнул одиночный винтовочный выстрел – Борис подал мне сигнал, что засевшие на поле немцы развернулись в цепь и двинулись к лесу.
Операция вступала в решающую фазу. По моим расчетам, немцы, преграждавшие путь отряду капитана Щеглова, уже минуты полторы как должны были начать разбегаться, поскольку нести столь значимые потери они не привыкли, да и командира, никак не реагирующего на такое избиение подчиненных, по итогам боя, мягко говоря, не поощрят. Вот только командира-то у них как раз и не было, о чем я позаботился в самом начале боя и, похоже, сделал это зря. Вражеским взводом, на участке которого я планировал пробить проход в лес, командовал лейтенант. Но сейчас он лежал на земле с простреленной головой и не мог отдать подчиненным команду на отход, а дисциплинированные унтеры и исполнительные немецкие солдаты не были готовы принять это решение самостоятельно.
Тем не менее, солдата с докладом они к своему ротному все же отправили, и тот, видимо, принял решение отвести людей из-под огня непонятного пулеметчика, умудряющегося почти вслепую вести убийственный огонь по их боевому порядку. Немцы отошли назад, но кольцо пока не разорвали, а значит, мне и дальше следовало объяснять им, что оставаться в интересующем меня секторе опасно для здоровья. Правда, теперь ситуация несколько изменилась.
Сзади меня поджимали уже почти добравшиеся до леса немцы, а цели впереди отошли вглубь леса, и по ним стало заметно труднее попадать. Требовалось срочно менять позицию, но делать этого мне совершенно не хотелось – уж больно удобные заросли укрывали меня от посторонних взглядов. Однако тянуть тоже было нельзя. Немцы разорвали дистанцию, и теперь восьмидесятимиллиметровые минометы могли накрыть наши с Плужниковым позиции, не опасаясь задеть своих. Вопрос лишь в том, как быстро до них дойдет нужный приказ. Проверять оперативность немецкой связи на своей шкуре мне совершенно не хотелось.
Для начала я решил немного придержать немецкую цепь, приближавшуюся к лесу с востока. Чем позже они поймут, что наши позиции на опушке пусты, тем для нас всех будет лучше. С момента начала атаки по вражеским солдатам был произведен всего один выстрел, да и то неприцельный – Борис просто пальнул в их сторону, чтобы предупредить меня об опасности. Поэтому пехотинцы чувствовали себя достаточно уверенно и двигались быстро. Я развернулся и методично выпустил всю обойму по идущим в полный рост немцам. Расстояние оказалось слишком большим для точной стрельбы, да и ветки изрядно мешали, так что из пяти выстрелов я попал только три раза.
На этот раз в офицера я стрелять не стал, и противник отреагировал вполне адекватно. Для немецкого командира сразу стало очевидно, что по его людям работает снайпер, и он приказал им залечь. Устилать их трупами путь к позиции вражеского стрелка уставы не велели. Немецкий солдат, вообще-то, пришел сюда, чтобы стать хозяином этих диких земель, причем всех земель, а не только скромного участка метр на два с холмиком и деревянным крестом.
В таких случаях личному составу предписывалось засечь примерное местоположение снайпера, укрыться и навести на него артиллерию и минометы, что немецкий лейтенант и сделал в строгом соответствии с положениями военной науки. Засечь мою позицию он, конечно, не мог, но направление, с которого велся огонь, немец определил правильно, а предположить, что я нахожусь где-то не слишком глубоко в лесу, было делом нехитрым.
Как бы то ни было, какое-то время я выиграл, и теперь стоило заняться решением основной задачи. До пня, за которым скрывался сержант, я добрался довольно быстро. Борис к этому времени уже присоединился ко мне и сосредоточенно пыхтел, переползая от укрытия к укрытию за моей спиной.
– Товарищ сержант, вас не зацепило?
– Слегка щепками посекло, – пожаловался Плужников, – но это мелочи все. Что дальше, ефрейтор?
– Надо нашим сигнал подать, чтобы вперед ползли.
– Ща сделаем.
Сержант переполз немного влево, и выпустил короткую очередь поверх голов залегших в траве людей капитана Щеглова. Там сразу наметилось движение, и я удовлетворенно кивнул Плужникову.
– Немцы отошли назад, но они все еще закрывают капитану и его людям проход в лес. Нам нужно перебраться ближе к ним и повторить наш фокус еще раз, – разъяснил я сержанту дальнейший план.
– У меня последняя лента, ефрейтор. Патронов сорок осталось, учти.
– Видите там впереди поваленное взрывом дерево? Я устроюсь в его кроне и буду вести огонь оттуда. Ваша позиция дальше, вон за той кочкой. Или это пень, мхом поросший – отсюда не разобрать.
– Давай уже на ты, ефрейтор. Твое выканье уши режет, к тому же здесь и сейчас командир именно ты.
– Вы старший по званию, – возразил я.
– Тогда это приказ.
– Есть.
– Вот так-то лучше, – проворчал сержант и быстро пополз вперед.