Я (не) буду твоей

— Дамир! — обиженно бью его в грудь.

— И что я раньше не додумался до этого?! Как думаешь, транквилизаторы продаются на станциях?

— Да, конечно!

— Дин, переезжай ко мне. Хочешь, сыграем нормальную свадьбу? Аселька подуется и успокоится. Ей вообще не до тебя будет.

— Хорошо, но только не торопи меня. Я всё равно добьюсь ее благословения.

— А ночью придешь ко мне?

— Приду, — обещаю уверенно. — Сегодня у тебя будет полёт без парашюта, — хитро улыбаюсь.

— Это как? — не понимает он, но по его довольной улыбке вижу, что предвкушает что-то интересное.

— Увидишь! — загадочно подмигиваю ему. — Кажется, у меня начинается цистит. Буду всю ночь бегать в туалет.

— И диарея тогда, — подает идею.

— И диарея, — повторяю и сама впиваюсь в его губы, душу в своих объятиях. Не за что не откажусь от него. Даже если меня объявят врагом народа и приговорят к казни.

Заключительная глава

Длинная молитва, прочитанная мелодичным и приятным голосом дяди Мухтара, пробирает душу, заставляя думать о вечном. Слезы катятся, а всхлипы Асель говорят, что ей больнее, чем мне. У нее ведь больше воспоминаний. А я практически не помню маму, но всё же чувствую себя самой несчастной.

— Марусь, — Аселька горьким взглядом посмотрела на каменную плиту. — Что мне делать? Дочка твоя страдает. Думает, я не вижу её слезы, не замечаю, как она убивается, считает, что я счастья её лишить хочу, — разговаривает с ней, словно меня нет рядом. — А я боюсь. Боюсь, что муженек её окажется таким же, как твой. Самодуром. Анвар ведь тоже подвиги совершал ради тебя. Любил до безумия… так любил, что убил, — громко высмаркивается в платочек и стряхивает слезы со щек. — Не знаю, как ты, но я устала смотреть, как она угасает. Прости меня! — проводит рукой по надписи на плите и встает.

— Мух, че, поедем? — подходит к нему и обнимает.

Аселя безмерно благодарна дяде Мухтару за то, что он нашел внедорожник и сам лично привез нас в такую глушь, к которой даже нет нормальной дороги. Я-то знаю, что за всем этим стоит Дамир, но делаю вид, что ни сном, ни духом.

Эти несчастные 150 километров от города до поселка, возле которого похоронена моя мама, по бездорожью мы добирались больше трех часов.

Сам поселок полностью эвакуирован из-за угрозы паводков. На блок-посту нас еле выпустили на дорогу, ведущую к нему, и то только потому, что Аселька подняла такой ор, что у местного патруля начался нервный тик.

Непонятно, в какое время года лучше приезжать сюда. Зимой можно попасть в буран и просто-напросто заблудиться. Летом — невыносимая жара, а Аселя её тяжело переносит. Весной и осенью, если пройдет дождь, то всё — можно навечно погрязнуть в трясине. Каждый раз, когда приезжаем сюда, она ругает государство за то, что выкачивает нефть с этих мест и не может проложить дороги, а также отца за то, что тот похоронил свою дочь в такой непроходимой глуши, в которой когда-то родился и жил. Причём сам дед и бабушка похоронены на городском кладбище, хотя он велел Асельке везти его после смерти сюда. Пригрозил приходить во сне, если она его ослушается. Аселька, конечно, пообещала, но сделала всё по-своему.

— Поехали, Асёнь, — ласково обращается дядя Мухтар. — Смотри, что-то надвигается на нас, — указывает в сторону.

Мы всматриваемся и ничего не можем понять. Темная желтая стена, возвышающаяся до самого неба, словно окутывает собой всё пространство.

— Пиздец! — кричит Аселя. — Быстро в машину! Нас сейчас накроет песчаная буря.

Мчимся по ухабистой дороге, трясясь и подпрыгивая так, словно за нами гонятся бандиты. Дух захватывает, сердце устремляется в пятки от картины, разворачивающейся позади нас. Природа словно решила обрушить на эту местность все кары египетские. Какая-то летающая живность несется быстрее, чем наш Лексус 470-ый. Такое вижу впервые. Стрекозы или саранча, обгоняя нас, заполняют собой всё пространство впереди. Дядя Мухтар буквально вслепую ведет машину в этой непроглядной тьме из крылатых тварей, устремляясь за ними. И что-то подсказывает мне, что летят они не вдоль дороги.

В какой-то момент мои внутренности устремляются вверх, и я понимаю, что мы летим. Вниз.

— Ёёёёб твою мааать! — поёт Асель все то мгновение, что мы парим в воздухе.

Меня с заднего сидения отбрасывает вперед, и я, распластавшись, лежу на панели перед лобовым стеклом. Только сейчас понимаю, как важно пристегиваться даже на задних сиденьях. Уже мысленно прощаюсь с Дамиром. Оплакиваю свою короткую жизнь и наше недолгое с ним счастье.

Машина врезается носом в песок и застревает в нем. Из-за того, что песок сухой и рассыпчатый, это происходит довольно мягко, что спасает нам жизнь.

— Капец, Муха, куда ты нас привез? — Аселька трясет головой, пытаясь прийти в себя.

— Как я не догадался, что саранча летит к реке, — дядя Мухтар пытается разглядеть что-то в почти черном от грязи лобовом стекле.

Еле выкарабкавшись из машины, мы поняли, что жить нам осталось недолго.

Машина упала в обрыв у реки, уровень которой бурлящим потоком стремительно поднимается и скоро снесет и нас, и машину. Вот он, паводок. Обрыв невысокий, но крутой, и весь сыпется. Взобраться обратно практически невозможно. Остается одно — залезть на кузов машины и молча ждать, когда мокрая стихия схватит нас в свои объятия.

— Динка, иди сюда, — прижимает меня Аселя. — Муха, дай я обниму, — другой рукой тянет его за шею к себе. — Спасибо тебе, — говорит ему, — ты просто мужчина моей мечты. Молитвы умеешь читать и водишь как Шумахер. Жаль, что я так поздно тебя встретила, — вздыхает печально. — Динок, джаным, прости меня за всё. Я ведь люблю тебя больше всего на свете. Муженек твой, конечно, козел, но чувствую, что именно такой муж тебе и нужен. Давай я подниму Муху, а ты залезешь на него. Так хоть ты сможешь выкарабкаться. Давай, девочка, вставай! — встает сама. — Муха, давай мне на плечи.

— Не-е-ет! — кричу я сквозь ком в горле. — Я не оставлю вас!

— Давай, дочка, не медли! — говорит дядя Мухтар. — Вода уже подступает. Мы-то хоть что-то повидали за свою жизнь. А у тебя всё ещё впереди.

Слезы и песок в воздухе так застилают глаза, что я ничего не вижу. Чувствую лишь, как дядя Мухтар подхватывает меня, и я взмываю вверх. Руками нащупываю траву, растущую на склоне обрыва, но хвататься за неё нет смысла — она не выдержит мой вес. Вся эта затея по спасению одной жизни из троих кажется напрасной. Я уже разжимаю кулаки, готовясь отпустить траву и спуститься обратно, как вдруг чувствую резкий захват моих ладоней, и меня резко тянут вверх. Секунда — и я оказываюсь в крепких объятиях. В любимых объятиях. Я ослепла от песка и слёз, но знаю, что это Дамир. По запаху, по дыханию, по объятиям. Он крепко подхватывает меня и быстро сажает в машину.

— Промой глаза! — теперь я слышу любимый голос и чувствую бутылку в руке.

— Дамир, там Мухтар и Аселя, — реву я.

— Закройся! Сиди в машине, — он захлопывает дверь, но разве я его послушаюсь.

Смываю песок, который забился везде — даже во рту и ушах, и бегу к обрыву. Дамир уже схватил Мухтара и пытается поднять его наверх. Всё усложняет осыпающаяся почва обрыва. Дамир сам чуть не слетел вниз, чудом удержавшись на краю. Я смотрю вниз и вижу, как подступает вода, а Аселя изо всех сил пытается подтолкнуть Мухтара.

— У тебя есть в машине трос? — с трудом спрашивает Мухтар.

— Есть! — напрягаясь, отвечает Дамир. — Мы его используем, чтобы вытащить её. А тебя я и так вытащу, — уверенно говорит и вытягивает Мухтара.

Я, не теряя времени, бегу к багажнику и достаю оттуда буксировочный трос. Так, кажется, он называется.