Страница 1 из 221
Глава 1. Трагедия в доме на Тисовой или Пролог
Врачи растерянно разводили руками, выписывали трудночитаемые рецепты невнятных лекарств «от всего и для всего» и ставили разные диагнозы. От умственной отсталости (слава Богу, не даун и не аутист) до повального ДЦП. В одном врачи сходились точно — диспраксия. И советовали Петунье Дурсль сдать племянника в школу-интернат для особенных детей, инвалидов проще говоря. Но та, услышав дикие расценки, аж подавилась от жадности. Ч-чего-о-о?! Это ещё и туда свои кровные денежки вкладывать? Да ни за что! Сами племянника вырастим, да и Дадлик вон прилип к Гарри — не оторвать уже.
А с чего всё началось? С того что Пэт, вынося на крыльцо пустые бутылки для молочника, обнаружила на пороге насквозь промёрзшего младенца, который чудом не окоченел насмерть, пролежав всю ночь на морозе да на льду. И как результат: обширная пневмония, двустороннее обморожение лёгких, переохлаждение, которые плавно перетекли в частичный паралич. Да, Гарри поправился, но не полностью, Авада в лоб и последующая затем морозная ночь, а потом ещё и долгое лечение антибиотиками сделали мальчика полным инвалидом по зрению в придачу к детскому церебральному параличу. Хотя зрение ему, скорей всего, от отца досталось по наследству, тётя Пэт помнила, что Джеймс Поттер носил очки. Пришлось и Гарри выписать очки, самой обычной и практичной формы, такие, чтобы и с носа не падали, что обеспечивали крепкие и крутые дужки, плотно охватывающие ушную раковину за ушами, и с круглыми линзами, на полный диаметр глаза, из-за чего их презирают в народе и пренебрежительно называют их «велосипедами», а их носителей — «ботанами». Ведь Гарри, напоминаем, был инвалидом по ДЦП, а это означает, что у ребёнка сильно нарушена координация движения, ну и как следствие, Гарри часто падал, спотыкаясь на ровном месте, и долго не мог подняться. Путал стороны света, путал право и лево, из-за чего долго не знал, какой рукой держать ложку-вилку-нож… Нож он держал только под присмотром тёти, так как мог легко пораниться, по той же причине ему не давали в руки ничего остро-колюще-режущего. Будучи постоянно под присмотром тёти и дяди, Гарри чувствовал себя пленником и тихо ненавидел все занятия по развитию: чтение, письмо, лепка, выжигание… Порой хотелось выть и куда-нибудь спрятаться, желательно подальше и поглубже. Сперва, по малолетству, Гарри прятался под кроватью, услышав жуткую фразу:
— Ну, Гарри, неси тетрадку и ручку, сейчас начнём писать кружочки.
Какие такие кружочки? Ему и палочки в ровную строчку с трудом-то дались! И маленький мальчик лихорадочно спасался под кроватью. После он нашел чулан, где его долго не могли найти, ну никому не придет в голову искать ребёнка среди банок с красками, половых тряпок и швабр. А Гарри обнаружил, что ему нравится темный и тесный чуланчик под лестницей, здесь был вечный полумрак и не нужно было напрягать зрение, чтобы что-то рассмотреть, здесь одуряюще вкусно пахло олифой и лавандой от упаковок со средством против моли и здесь был очень уютный закуточек под полкой меж ведром и старой стиральной машинкой. Это место долго было его тайным укрытием, его секретным убежищем.
А потом его всё-таки обнаружили, что ж, никуда не денешься, нашли так нашли. Правда, Гарри попробовал легализоваться, робко попросил поставить ему кровать или кушетку, здесь темнота приятная… Дядя поворчал-поворчал, да и согласился, выволок из чулана стиралку, убрал всё лишнее и поставил кушетку, потому что кровать должна была остаться в спальне, на своем законном месте. Так что в минуты депрессии или по каким-либо другим причинам Гарри отсиживался в чулане, грустно глазея в темноту и переживая неприятности.
В детский садик он не ходил, благо, что тётя все время была дома, в школу Гарри пошел в шесть лет после целого года изнурительных медосмотров, профилактик, курсов кошмарного массажа, во время которых нужно часами лежать на столе и терпеть прикосновения чужих рук, которые тебя мнут и растягивают… да ещё и слушать при этом ворчание массажиста:
— Да лежи ты спокойно, пацан! Ну что ты вертишься, не дергайся.
Но в том-то и дело, что он не дергался. Это его тело, полностью лишенное нормальной координации, непроизвольно совершало самостоятельные движения, руки и ноги жили своей собственной жизнью, хаотично двигаясь в разных направлениях. И Гарри ничего не мог с этим поделать, это было не в его власти. Вот и терпел малыш нечаянные издевательства, изо всех своих силенок стараясь лежать как можно неподвижней. Особенно сложно ему было у дантистов, но там, слава богу, были нормальные врачи, они хотя бы догадались прочитать его медицинскую карточку, и один из докторов держал его за голову, пока второй шуровал бормашиной у него во рту.
Так вот, Гарри пошел в школу только после того, как за ним утвердили минимально необходимую степень инвалидности, потому что Гарри был нормальным, не идиотом и не дауном, и при необходимых навыках в будущем вполне может устроиться на работу.
На фоне всего этого как-то незаметно проскочили первые выбросы детской стихийной магии. Они случились, так сказать, в несознательном возрасте, и к настоящему времени Гарри не помнил, как поджигал каши и занавески и заставлял летать по комнате вещи. А в сознательном же возрасте, то есть уже после трёх-четырёх годиков, Гарри был поглощён всем вышеописанным, сдерживал свои руки-ноги, учился контролировать свое непослушное тело, развивал мелкую моторику рук при помощи рисования и письма. И тётя Пэт честно «забыла» рассказать ему о том, что он — волшебник, видя, что Гарри ничего не помнит и растет, как нормальный мальчик, безо всяких волшебных выкрутасов.
Что касается Дадли, то его детский шкурный интерес быстро прошел, потому что Гарри остался и перестал быть чем-то новым и интересным, а значит, и важным, и отныне на него можно не обращать внимания. Но будучи ревнивым, эгоистичным ребёнком, Дадли Дурсль скрупулезно следил за тем, чтобы всё внимание матери уделялось только ему, единственному и неповторимому. И он ревниво отбирал всё у Гарри, отпихивал его от мамы, требовательно просился к папе на колени, если там сидел Гарри, и всё такое по мелочи. Не смогли они подружиться в детстве, к сожалению, не смогли. Гарри имел кроткий и неконфликтный характер, добрый и спокойный нрав, он довольно пофигистически относился к придиркам своего толстого и неповоротливого кузена, зато тётя не могла на него нарадоваться — Гарри помогал ей по дому и на кухне, возился в саду с растениями и ухаживал за Люси.
Люсиндой Уаймен звали черепашку средиземноморской породы, которую подарили на пятый день рождения Дадли. Почему черепашку, кстати? Ну, раньше, собственно, был подарен экзотический и очень большой попугай-ара, он сидел в клетке и орал целыми днями свои несуразные птичьи песни и до смерти надоел Дадли. И тот променял ару на духовое ружье, которое, впрочем, скоро сломал, случайно сев на него. И я не знаю, как это у него получилось и сколько должен весить пятилетний толстый мальчик, чтобы под его весом сплющилось крепкое железное ружьецо. Итак, Дадлику подарили черепашку, его восторгу хватило на три с половиной часа, а потом, после срочных экспериментов, в ходе которых Дадли пытался выяснить — на что годится черепаха? — он потерял к ней интерес, черепаха оказалась довольно скучной и ни на что не пригодной. Но Гарри Люси понравилась; размером с кофейное блюдечко, черепашка была крайне симпатична, у неё были теплые карие глазки с круглыми черненькими зрачками, серьезные и очень умные, а на коричневом глянцево-блестящем панцирчике были чудесные желто-оранжевые узоры-полосочки. Она была очень неприхотлива в еде и занимала очень мало места, а также она была очень вынослива, раз сумела выжить после жутких дадлиных экзерсисов, я не буду их описывать, иначе Дадли достанется от гринписовцев. Гарри поселил её в картонной коробке и кормил салатами и кусочками овощей и фруктов.