Страница 75 из 95
— Ну что, как себя чувствуем? — спросила Бастет через двадцать минут.
— Настроение бодрое, идем ко дну, — ответил Генерал.
— Мы уже находимся глубже, чем могут опуститься обычные подводные лодки — на один километр. Давление на дне океана может достигать 1130 кг на квадратный сантиметр. Этого достаточно, чтобы раздавить обычные подводные лодки, они лопаются как мыльные пузыри. Сейчас и мы, возможно, почувствуем легкое давление. Пришло время проверить возможности батискафа. Следим за ним внимательно, и если заметим хотя бы маленькую трещину, немедленно сообщаем, — продолжила Бастет, не разделяя пессимизма Генерала.
Русы сообщили нам, что ящер живет на глубине примерно 5–6 километров. Спустившись до этой глубины через два часа, мы остановились. Я подошла к иллюминатору и вдруг ощутила странную душевную боль. Не физическую, а эмоциональную. Возможно, это было воздействие глубины, я не знала точно. Я прижалась рукой и телом к иллюминатору, когда услышала звук биения сердца и приглушенный рев, похожий на громкий рык. Мое сердце забилось чаще, и невидимая сила проникла в мои мысли, вызывая непонятные образы и эмоции. Это было что-то непостижимое, превосходящее воображение. Сердце стучало все сильнее, сливаясь со звуками загадочного существа. Я не могла оторвать глаз от иллюминатора, словно он стал порталом в мир, о котором я даже не догадывалась.
Батискаф непрерывно колебался, и его небольшие тряски вызывали напряжение внутри судна. Вдруг перед нашими глазами мелькнула огромная тень, затем еще раз, и внезапно сильный удар встряхнул батискаф. Огромная морда ящера врезалась в иллюминатор прямо в мою руку. Все внутри батискафа взвизгнули от испуга и неожиданности, но я оставалась невозмутимой.
Это было невероятное зрелище, которое лишило всех дара речи. Я осознала, что находилась лицом к лицу с созданием, о котором только слышала в легендах. Его мощные челюсти и огромные клыки вызывали благоговение и одновременно ужас.
— Я по тебе скучала, — прошептала я, — Мамочка теперь с тобой, я нашла тебя. И никогда больше не оставлю.
Я прижалась еще сильнее к иллюминатору, и ящер тоже приблизился ближе. Из его глаз текла слеза, словно он понимал мои слова. Я нажала кнопку, открывающую ящик с едой. Ящер развернулся и уплыл. Моя команда сидела с открытыми ртами от увиденного, как это обычно бывает. Через некоторое время ящер вернулся и попытался приложить свою лапу к моим рукам.
— Мы опустимся глубже, тебе с нами нельзя. Это опасно. Жди меня здесь, — сказала я, гладя его через иллюминатор. Сердце предательски громко стучало. Ящер посмотрел на меня грустно и завыл.
— У-у-у у-у-у…
Батискаф затрясся от этого воя.
— Потерпи, мы скоро будем вместе, — сказала я и, обернувшись к ребятам, дала команду на спуск.
Батискаф продолжил опускаться. Ящер оставался все дальше и дальше, не следуя за нами. Минут через пятнадцать Генерал нарушил гробовую тишину.
— И что это было?
— Не знаю, — ответила я, — Я могу что-то не помнить из своего прошлого, точнее я вообще ничего не помню. Но сердце помнит, и оно говорило сейчас, а не я.
— Как это? — спросил Богдан.
— Память — это очень сложный механизм, — решил поделится своей версией Дохляк. — Данные записываются, хранятся и затем воспроизводятся. У нее эти воспоминания где-то глубоко спрятаны, но знакомый запах, эмоции, ассоциации или обстановка могут их вытащить на поверхность и воспроизвести частично. В результате ты как бы и помнишь, и не помнишь одновременно. Может позже, всплывет вся информация, но пока частями. Думаю, как-то так.
— Много веков назад его подарил тебе отец, — неожиданно начала Бастет. — Вы росли вместе. Ты нянчила его и называла своим сыночком. Потом одна завистливая Богиня похитила его и выбросила в море. Ты искала его веками, сменяя воплощения, но безуспешно, — голос Бастет был грустным и монотонным. — Его зовут Геннадиум. Он был и моим другом тоже. Видеть его теперь, одинокого, плавающего здесь веками… мне больно.
— Геннадиум? — удивился Монти.
— Как ящерица смогла выжить и адаптироваться в воде⁈ — спросил Джованни.
— Ну он из рода Василисков. Кто знает такой род? — спросила Бастет.
— В греческой мифологии Василиска описывают как огромную ящерицу, змею или большого петуха со змеиным хвостом и клыками, — быстро ответил Генерал, расплывшись в улыбке.
— Садитесь пять! — сказал Дохляк.
— Правильно, — подытожила Бастет и посмотрела на Дохляка покачав при этом головой. Тот немного съежился в кресле от ее взгляда.
— Когда рождается детеныш Василиска, — продолжила Бастет, — У них есть три варианта трансформации, которые зависят от того, где он родился. В нашем случае мы видим огромного ящера. Василиск может бегать по воде и плавать под водой. Сейчас вроде на вашей Земле они тоже есть, но маленькие и обитают в Южной Америке. Видела смешные видео как они бегают по воде. Ну у вас был процесс естественной эволюции, тут даже не знаю, как они эволюционировали.
— Значит он большая водоплавающая ящерица, которая питается мясом? — спросил тихо Богдан.
— Еще тише надо такие вещи говорить… а то он приплывет за твоей упитанной тушкой, — съязвил Монти.
— Он наделен божественными заклятиями вечности. Ведь он является охранником тайной лаборатории, — заговорчески добавил Генерал.
— Богдан! Тебе хана, — снова вмешался Монти.
— Его ценность в том, что он последний из рода Василисков, не подвергшийся никаким внешним воздействиям благодаря тому, что был глубоко под водой, — объяснила Бастет, не обращая внимания на ребячество.
— Его ценность в том, что он мой друг! — эмоционально ответила я, давая понять, что больше не хочу говорить на эту тему. Непонятная боль разрывала мое сердце, и мне было трудно справиться с ней.
Все тут же замолчали. Каждый задумался о своем, пока мы продолжали спуск на морское дно.
Насколько же человек — сложный организм? Наш мозг остается большой загадкой, и до сих пор наука не может точно объяснить, как устроена наша память. Есть вроде несколько видов памяти, и у каждого человечка они по-разному развиты. Какой вид памяти у меня сейчас сработал? Тактильный? Может эмоциональный? Честно, я каждый раз в своей голове наводила порядок, и мне важно было держать в первом ряду только актуальные вещи. Остальное все я складывала аккуратно в тайные комнаты своей памяти и запирала все на ключ памятными подсказками для активации.
К примеру, чтобы вспомнить детство, надо было активировать обонятельную память. Мне достаточно было просто унюхать запах блинов. Или зрительную — увидев стопку блинов, и я уходила в свое далекое беззаботное прошлое, когда мама каждое воскресенье делала блины со сгущенкой. Я вспоминала каждую деталь кухни. В этот момент не было боли от утраты, было радостно и тепло на душе и слезы счастья на лице.
Мне нравился мой метод работы с памятью. Я брала одно воспоминание и убирала другое — болезненное. То есть то, что приводило к боли — утрата мамы. В итоге воспоминания о маме были без него. Представьте, если бы вы, как вчера, помнили спустя много лет боль от утраты близкого! Смогли бы вы жить при этом нормально? Не думаю. Поэтому наша память устроена во имя нашего здоровья. Наш мозг постоянно обрабатывает информацию, воспринимаемую из окружающего мира, и хранит ее в памяти. Главное — правильно с ней работать. Для меня важен был процесс вытеснения одной информации другой. Таким образом, я запоминала важное и актуальное, не позволяя боли заполонить мое сознание.