Страница 79 из 83
И сейчас глядя на старого друга, Арчибальд Ястреб нутром ощущал его боль.
— Я помочь тебе чем могу? — не удержавшись, спросил хозяин ночлежки.
— Огляди округу. Кабы кто из наших рыбачить не вышел.
Арчибальд понял, что сказал Добромир не то, что думал, но направление, которое больше его тревожило, было ясно.
— Наши не дураки. Дураки долго не живут, — проворчал Ястреб и снял очки.
Незримые вторые веки стянулись, будто того и ждали. Два раскалённых волчка закружились под ними. И город опустился перед Арчибальдом, давая себя разглядеть. И город, и поля за ним, и море, безумное стылое море с высокими гребнями волн.
— А-а-а-а-а! — завопил хозяин ночлежки.
— Что, Арчи⁈ — кинулся Добрый к нему.
— Феникс! Лодка! — Слова тонули в частом дыхании, из груди вырывались хрипы. — Бежим! К Солу и сыновьям его. Близко. Помогут.
А Добромир, забыв про ветер и шквал, уже вылетел прочь, грохоча сапогами по размытой дороге. Арчибальд нацепил очки, едва глаза не выколов дужками, и бросился за другом, хватаясь за стены.
* * *
— Ты куда? Там же мокро и холодно. Бр-р! — Мауна, закутавшись в шаль у камина, подняла взгляд на ученика.
Вааи отложил последнюю чистую тарелку и тоже глянул. После того, как паренька накормили и вымыли, он снова сходил в ту комнату. Не остался — вернулся через мгновение. Вёл себя смирно, отвечал вовремя и по делу. Но было в нём нечто тревожащее. Вот и сейчас, вздрагивая от каждого порыва ветра, от каждой молнии, Чиён взялся за ручку двери.
— Пройтись тянет. Вернусь, обсохну, ничего со мной не случится, — заверил он, держа другую руку в кармане.
— Брат, сходи с ним, — капризно попросила Мауна, передёрнув плечами.
Вааи кивнул, но у двери уже было пусто, лишь скрипнула половица с той стороны. Ветер затряс ставни. Женщина возмутилась:
— Вот же поганец! Взял и свалил!
— Что-то будет, — не желая верить себе, пророчил Вааи.
Он обтёр влагу с рук полотенцем, на всякий случай прихватил верёвку и вышел. Мауна кинулась следом: она тоже чуяла это.
* * *
Тракт Лагенфорд — Заккервир
— Госпожа, вам надо поесть! — в который раз повторил младший кучер, заглядывая через окошечко в карету.
— Уйди! — Шермида вновь кинула многострадальную подушку, та отскочила, женщина подняла её, ещё мокрую от слёз, и вновь зарыдала.
Воспоминания, задавленные зельем памяти, вырвались наружу из-за способности Нолана. И все страхи, все деяния и слова женщины всплыли в памяти так обличительно ясно, как утопленник в городском пруду. Наверняка главный ингредиент также послужил тому причиной — её, Шермиды, кровь. Остальные, кто пили зелье, ничего не вспомнят, как ты их не пытай, но она-то совсем другое дело!
— Госпожа, тут трактир, тут экипажи и люди. И готовят, между прочим, пальчики оближешь! — обратился старший кучер, который сейчас правил каретой. — Давайте заночуем, лошадям тоже нужно отдохнуть, умаялись бедолаги — вон, еле тащатся. И так почти двое суток в дороге без продыху. Сдохнут — встрянем же!
Женщина всхлипнула в последний раз, взяла себя в руки и ощутила, что карета притормаживает, издалека донеслись голоса и музыка. Мир жил, отказывался страдать, не хотел ни заговоров, ни хитроумных многоходовок. И там, за стенами, люди обретали своё маленькое счастье, кто в чарке вина, кто в игре, кто в неожиданной встрече. А что обретёт там она, порочная, грязная, натворившая столько бед, но отчего-то так страстно любившая жизнь? Неведомо. Шермида глубоко вздохнула, чтобы голос не дрогнул, промокнула лицо подушкой и ответила, мирясь с логикой кучера:
— Ладно, будь по вашему. Надеюсь, там есть комнаты⁈ Я не собираюсь спать в карете! Мне нужны горячая вода, ароматное мыло и мягкая постель. И завтрак не раньше полудня. А после можно и снова в путь.
— Всё найдём, госпожа, не переживайте! — заверил старший, не раз возивший Шермиду и с улыбкой встречая все проявления её скандальной натуры.
— Как вам удалось её уговорить? — свистящим шёпотом спросил младший, но щёлкнул хлыст и юноша вскрикнул, получив вдобавок и напутствие:
— Учись! Ко всем свой нужен подход!
Кликнули местного конюха, и тот выделил место меж большим междугородним экипажем и телегой, доверху заполненной клетками с гусями. Шермида приоткрыла дверь, брезгливо глянула вниз, ожидая увидеть жидкую грязь, острые камни, на худой конец размытый песок. Но под ногами оказалась мощёная дорожка, узкая, проходящая ровнёхонько между экипажами и убегавшая к центральному входу в таверну. Над ним нависала арка, увитая ползучим растением с красноватыми листьями, которые подсвечивал изнутри голубоватый блеск светлячковых фонарей.
Пара расторопных конюхов занялась лошадьми, Шермида, придерживаясь за локоть старшего кучера, направилась к таверне, в другой руке тот нёс туго набитый чемодан, украшенный гербом Энба-оленей. Младший остался до поры на конюшне и, судя по тону голоса и выкрикам, уже нашёл общий язык с местным людом, сунул пальцы в какую-то клетку, за что был безжалостно ущиплен гусём. Шермида усмехнулась и склонилась к плечу провожатого. Пожилой мужчина глянул на спутницу и вновь заверил, что желаемые ею удобства безоговорочно будут найдены.
Здание таверны, скрытое по низу террасой и беседками, а поверху раскидистыми кронами дубов, вблизи оказалось трёхэтажным, выкрашенным в белый, с замысловатыми узорами на двери и ставнях. Некоторые из них на первом этаже были приоткрыты, растанцовывая тихую безлунную ночь лихой мелодией и выпуская ломтики яркого света, который обещал, что внутри нет ни опасностей, ни безумных пьяных компаний, ни странных людей с кинжалами в рукавах.
— А место-то доходное, — отметила Шермида и учуяла идеально приготовленное мясо и свежий, лёгкий, совершенно невозможный в это время года запах зелени и огурцов.
— Да, госпожа. Прекрасное место, чтобы подогреть надежды едущих в Лагенфорд и запомниться его покидающим.
— Хм, а дальше, значит, всё не слишком хорошо?
— Давно не был на этом тракте, но сомневаюсь, что произошли существенные изменения. Прошу.
За распахнувшейся дверью были короткие, шириной в два шага, сени, расходящиеся в стороны. Там, внутри глубоких ниш, стояли высокие зеркала. Светлячковые фонари, по два над каждым, горели ярко, жуки в них, толстые и ленивые, едва ползали и взлетали, раздувая тельца под стрекочущими, едва видными крыльями.
Шермида приблизилась, покачивая бёдрами, к одному зеркалу, пристально оглядела себя, приложила кончики пальцев под глаза, успокаивая покрасневшую, припухшую кожу, одёрнула короткую куртку, расправила песцовый воротник по плечам. Сочтя себя готовой, гордо подняв рогатую голову, она прошла между заботливо отворённых двустворчатых дверей в большой и светлый зал.
Людей было много. Справа — танцевали, играли музыку, впереди за столами — ели и пили, слева — готовили. Служки в белых передниках шустро сновали по залу, привечая каждого встречного.
— Леди, вечера доброго! Рады вас видеть! Пройдёмте!
Свободный парнишка с деревянным подносом и папкой подмышкой вырос перед Шермидой. Но женщина не заметила. Она смотрела через весь зал на последний столик. Кажется, на двоих. На того одного, кто сидел за ним.
Сколько раз Шермида запускала пальцы в эти мягкие рыжеватые кудряшки, сколько раз её губы касались этих губ. Она знала каждую морщинку вокруг этих смеющихся глаз. Тот, кого она не ждала уже встретить, был здесь. Почему? Что он тут делает? Ведь это невозможно, чтобы он был здесь! Или возможно?