Страница 26 из 41
— Понятия не имею. Может быть, потому, что вчера вечером едва избежал встречи с этой всеобщей тетушкой — смертью. — После чего в нескольких словах пересказываю случай с Райтом. И заканчиваю: — Кажется, за дружбу с вами я должен дорого заплатить, Линда. Правда, это естественно. Женщина вашего уровня…
— Не говорите глупостей, Питер! — перебивает меня дама. — Между мной и этим Райтом никогда ничего не было. Понимаете: абсолютно ничего!
Завтрак закончен.
— Какую музыку вам поставить, пока я буду одеваться? — спрашивает мисс Грей. — Наверное, что-нибудь веселое, чтобы отвлечь вас от мыслей о вашей любимой тетушке?
— Вовсе нет. От веселых мелодий мне становится грустно. К сожалению, и от грустных мне не делается весело. Вообще, если хотите, мне более всего нравится тишина.
— Вы совершенно не чувствуете музыки, — делает вывод дама, отправляясь в дальнюю часть холла, служащую ей спальней.
— Это верно, я не чувствую особой любви к песням. Зато к певицам, в особенности к одной из них…
— Замолчите, лгунишка!.. — обрывает меня Линда, сбрасывая халат, чтобы заняться этим ежедневным женским бременем — одеванием.
Выходим из дома, дождь уже перестал. Ветер гонит низкие мокрые тучи за горизонт. Мы пересекаем Чаринг-кросс и направляемся в Пиккадилли.
— Скажите, Питер, если ревность Райта — блеф, почему он хотел убить вас? — спрашивает дама.
— Ревность Райта действительно существует, — отвечаю я. — Только это ревность служебного характера.
— Вы собираетесь занять его место?
— У меня нет подобных претензий. Но что делать, если в данный момент я нужнее Дрейку, чем Райт, и он предпочитает обсуждать все не с Райтом, а со мной.
Она не отвечает, и некоторое время мы шагаем молча по мокрому асфальту Шетсбери-авеню, Пока мисс Грей вновь не берет слово:
— Я до сих пор никогда вас не спрашивала, и, конечно, вы можете мне не отвечать, но вы действительно хотите связать свою жизнь с этим ужасным человеком, Питер?
— О, «всю жизнь»! Не нужно этих слов, Линда. Что значит «всю жизнь»! И вообще, что думать о завтрашнем дне, когда вы и сами знаете, что наше завтра ненадежно.
Она не отвечает. Точнее, отвечает, лишь когда мы приходим на Пиккадилли:
— Нет, я правда не могу вас понять. Вы затесались в этот квартал, словно нарочно, чтобы покончить жизнь самоубийством, но стараетесь придать самоубийству вид несчастного случая. Нет, Питер, честное слово, я вас не понимаю.
Когда следующим утром я прихожу к шефу по его вызову, узнаю, что он взял на себя гуманную миссию примирителя:
— Нужно стабилизировать отношения между вами и Райтом, дорогой мой, — объявляет Дрейк. — Я знаю, что, кроме служебных, люди имеют право на личные отношения. И я не хочу, чтобы одно мешало другому.
— Что касается меня, то я не имею ничего против вашего секретаря, — спешу я его уверить. — Особенно если он перестанет ломать голову над проблемой, как укоротить мне жизнь.
— Об этом не беспокойтесь, — произносит шеф. — Эта проблема не будет больше его занимать. И я рад узнать, что вы незлопамятны. Вы похожи на меня, Питер, — принципиальны, но незлопамятны.
Шеф смотрит на часы и говорит:
— Куда, к черту, подевался этот Ал? Уже полчаса, как я послал его за Райтом.
Он идет к столу и нажимает невидимую кнопку. Никакого результата.
— И Боб не отвечает, — досадует Дрейк. — Будьте любезны, Питер, сходите к нему и велите сейчас же явиться ко мне. Вы ведь знаете, где его контора: там, в подвале, где вы лечили свои нервы.
Выполняю его распоряжение и спускаюсь в подвал. В коридоре темно, но из щели под дверью помещения, где я, по выражению шефа, «лечил свои нервы», пробивается свет. Делаю несколько шагов, нажимаю на ручку двери и вхожу. И как только вхожу, что-то внезапно обрушивается на меня, сверху. Что-то очень тяжелое и сильно пахнущее одеколоном «Сирень».
Придя в себя от изумления и взглянув под ноги, куда упал свалившийся на меня предмет, я обнаруживаю, что это не что иное, как бездыханное тело агента похоронного бюро Джона Райта. Он уже не сможет присутствовать ни на чьих похоронах, кроме собственных. Крови не видно. С ним покончено самым экономичным способом, так, чтобы не запачкать безупречно черный костюм потерпевшего. Если судить по сине-красным рубцам на шее жертвы, смерть последовала в результате удушения посредством платка или веревки.
Я, конечно, не судэксперт и такие подробности меня не интересуют, так что я предпочитаю оставить, и как можно скорее, злосчастную камеру, не забыв на всякий случай стереть носовым платком отпечатки пальцев с ручки двери.
— Я не нашел Боба, — сообщаю шефу, снова оказавшись в кабинете со спущенными портьерами. — Зато нашел Райта. С ним ничего особенного не случилось, кроме того, что он чуток умер. Что, разумеется, вам известно.
— Известно? — поднимает брови Дрейк. — Вы странный человек, Питер. Откуда мне может быть известно, что происходит внизу, в подвале.
Все же в своем лицемерии он не доходит до того, чтобы спросить, каким образом совершено убийство. Только уныло качает головой и бормочет:
— Бедняга Райт… Бедный мальчик…
В этот момент кто-то стучит в дверь. Но вместо того, чтобы прорычать обычное «войдите», Дрейк делает несколько шагов и высовывает голову. Затем берет что-то, что подает ему невидимый посетитель, закрывает дверь и возвращается к письменному столу, не забыв шутливо погрозить мне пальцем:
— Ах вы хитрец! Значит, и на этот раз предъявили счет противнику простейшим способом! А совсем недавно пытались убедить меня, что не имеете ничего против Райта!
И, чтобы я не гадал, о чем идет речь, Дрейк показывает мне снимок, только что вынутый из поляроидного аппарата: убийца Питер склонился над своей жертвой — Джоном Райтом. Не знаю, кто фотографировал в данном случае и где он прятался — за кроватью или за сундуком в углу, — но снимок сделан отлично. И выглядит очень красноречиво.
— Это не слишком ценное доказательство, мистер Дрейк, — позволяю себе заметить безучастным тоном.
— Да, правда, если бы вас засняли в самый момент убийства, снимок был бы более убедительным, — признает Дрейк. — Однако не забывайте, дружище, что этот снимок, как дополнение к предыдущему преступлению, достаточно весом.
— И зачем вам нужна новая фальшивка, мистер Дрейк?
— О, фальшивка! Вы порой очень строги в своих оценках, Питер, — ворчит шеф, открывая сейф и пряча туда снимок. Затем оборачивается ко мне и разводит руками жестом человека, находящегося в затруднении: — Зачем он мне нужен? Не имею понятия. Может, и не понадобится. Может, он понадобится скорее вам, дружок. Я уже говорил вам: чем крепче я держу человека в руках, тем больше ему доверяю. А вы только выиграете от моего доверия, Питер.
Он вытаскивает из карманчика свою обычную сигару. Но прежде, чем приступить к последующим операциям, поглядывает на меня своими голубыми глазками, в которых сейчас лучится искренняя симпатия, и добавляет:
— Вообще, если вы позволите мне неслужебное замечание, я хочу вам сказать, что вы ужасный счастливчик, Питер!
— Возможно. Хотя если и вы мне позволите замечание, я не понимаю, в чем состоит мое счастье.
— В том, что судьба забросила вас сюда, дорогой мой. И что сам Дрейк взял вас к себе помощником. Ибо с тех пор вы становитесь моим первым помощником, Питер. Личным секретарем, шефом канцелярии, ответственным лицом за секретные операции… Представляете себе, какая огромная власть будет сосредоточена в ваших руках?