Рискованный флирт

Он двигался с присущей ему грацией – сильный, мощный и бесконечно уверенный в себе. Ей не приходилось думать, она просто отдалась бесконечному кружению по залу, а тело звенело, отзывалось на широкие плечи под ее рукой, массивное тело в дюйме от нее, мучительный запах дыма, одеколона и мужчины; теплая рука на талии притягивает ее все ближе, вот уже юбка обвивает его ноги, еще оборот, и ее бедра задевают за его…

Джессика посмотрела в угольно-черные глаза.

– Не очень-то вы сопротивляетесь, – сказал он.

– Как будто от этого будет толк, – сказала она, проглотив вздох.

– Не хотите даже попытаться?

– Нет. Пошло все к черту!

Долгую секунду он изучал ее лицо, потом его рот скривился в издевательской улыбке.

– Понятно, вы находите меня неотразимым.

– Переживу, – сказала она. – Завтра я уезжаю.

Рука на ее талии отвердела, но он ничего не сказал.

Музыка подходила к концу. Еще момент – и он засмеется и уйдет, и она сможет вернуться к реальности, к жизни, в которой его нет, не может быть, не должно быть, иначе у нее не будет жизни совсем.

– Извините, что я подорвала вашу репутацию, – сказала Джессика. – Но я это делала не одна. Вы могли бы меня игнорировать. Уж конечно, вы не обязаны были сюда приходить. Все же вы еще можете кое-что сделать: засмейтесь, повернитесь и уйдите, и они поймут, что я для вас ничего не значу и что они ошибались.

Дейн прокрутил ее в последний раз, музыка уже кончилась, и задержал чуть дольше, чем требовалось. Даже когда он, наконец, ее выпустил, он ее выпустил не совсем, продолжал держать за руку.

– Джесс, – сказал он севшим голосом, – что, если они правы?

Скрытый трепет в низком баритоне заставил ее поднять глаза. В ту же секунду она пожалела об этом, потому что увидела смятение в глубине черных глаз. Не может быть, это ее собственное смятение отражается в его глазах, так что сердце напрасно заболело.

– Не правы, – дрожащим голосом сказала Джессика. – Вы пришли сюда, чтобы выставить всех дураками, особенно меня. Вошли, завладели, и все вокруг начали раболепствовать, хотите вы того или нет. Вы и меня заставили танцевать под вашу дудку.

– Мне показалось, вам это нравилось.

– Не имеет значения, что вы нравитесь мне. Лучше отпустите мою руку, пока люди не подумали, что я нравлюсь вам.

– Не важно, что они думают. Andiamo.[6] Крепко держа ее за руку, он пошел, и ей ничего не оставалось, кроме как пойти с ним – чтобы он ее не тащил.

Дейн направлялся к двери.

Джессика в отчаянии оглянулась, не зная, стоит ли звать на помощь, и тут из комнаты для карточной игры послышался треск мебели, кто-то заорал, раздались другие крики и снова треск. В следующий миг все, кто был в зале, побежали на шум.

Все, кроме Дейна – он только прибавил шагу, продолжая идти к выходу.

– Кажется, там драка, – сказала она и попыталась вырвать руку. – Судя по звукам, буйная. Вы пропустите развлечение, Дейн.

Он засмеялся и вытолкнул ее за дверь.

Глава 7

Дейн знал этот дом. Раньше он принадлежал маркизу Эйвори и был местом пьяных оргий. Он мог бы стать самым знаменитым домом в Париже, если бы не преждевременная смерть маркиза. Это случилось два года назад. Мебель теперь была совершенно другая, но Дейн без труда нашел маленькую солнечную гостиную на первом этаже, двери которой выходили в сад.

Туда он и привел Джессику. На переговоры. Потому что он должен был это предвидеть и подготовиться, дела пошли не совсем так, как он спланировал.

Он планировал устроить разгром и опустошение. Через пять минут после прихода он понял, что совокупная гордость Баллистеров и Узиньоло не позволят ему так поступить.

Сколько бы он себя ни подстрекал, он не мог унизиться до того, чтобы вести себя как животное. Во всяком случае, перед ней.

Дейн помнил презрительный взгляд, которым она одарила брата две недели назад, и высокомерно изумленный взгляд, направленный на него самого, после чего он стал вести себя как последний идиот.

Он пытался это забыть, но в памяти отпечатался каждый момент, каждая эмоция того эпизода: унижение, ярость, огорчение, страсть… и мгновение ошеломляющего счастья. Этим вечером он испытал неприятные чувства – и забыл о них в тот же миг, как начал с ней танцевать.

Она была гибкая, легкая, податливая. Ее было просто Вести в танце. Юбка завивалась вокруг его ног, и он подумал о белых ножках, которые сплетутся с его ногами под Шорох простыней. Голову кружил ее запах, провокационно Невинный запах мыла и женщины, и он думал о том, как жемчужное тело будет сиять в лучах единственной свечи, длинные черные волосы рассыплются по подушке, а сам он будет окутан ее чистой, сладкой женственностью, будет ее трогать, пить…

Он сказал себе, что все это нелепые фантазии, что ни одна чистая, сладкая женщина не лежала еще в его кровати и не ляжет добровольно.

Но она, кажется, охотно танцевала с ним… Не могла она этим наслаждаться, наверняка у нее был типично женский мотив к тому, чтобы такой казаться, она заставила его поверить, что наслаждается и счастлива! А когда он вгляделся в выражение приподнятого к нему лица, он на мгновение поверил, что ее серебристо-серые глаза светятся восторгом, не отвращением, и она дает ему притягивать ее к себе, потому что сама этого хочет.

Конечно, все это ложь, но есть способы сделать ложь полуправдой. Дейн знал эти способы. Она, как любой человек со времен творения, имеет свою цену.

Следовательно, ему остается выяснить, что это за цена и хочет ли он платить.

Он завел ее в самый дальний угол сада. Большая часть коллекции римского искусства последнего лорда Эйвори оставалась красоваться среди кустов – несомненно, потому, что передвинуть гигантские статуи стоило огромных денег.

Дейн подхватил свою спутницу и посадил на каменный саркофаг. Сам он стоял на резном подножии, но был настолько высок, что их глаза оказались на одном уровне.

– Если я в ближайшее время не вернусь, моя репутация разлетится вдребезги, – напряженно сказала она. – Вам это безразлично, но предупреждаю, Дейн, я не приму это с кротостью, я…

– Моя репутация уже разбита вдребезги, и вам это безразлично.

– Неправда! – крикнула она. – Я пыталась сказать: я вам сочувствую; я хотела помочь вам исправить дело. Естественно, в разумных пределах, но вы отказались слушать. Потому что, как все мужчины, умеете держать в голове только одну мысль, и то обычно неправильную.

– В то время как женщины способны держа в голове одновременно двадцать семь противоречивых мнений, – парировал он. – Вот почему они не могут придерживаться принципов.

Он взял ее руку и начал стягивать перчатку.

– Лучше остановитесь, – сказала Джессика. – Вы только окончательно все испортите.

Он сдернул перчатку, и при виде тонкой белой ручки все мысли о переговорах вылетели у него из головы.

– Я не знаю, как может быть хуже, – пробормотал он. – Я опьянен самонадеянной языкастой кривлякой-леди.

Она широко раскрыла глаза, вскинула голову:

– Опьянен? Ничего подобного. Вам больше подойдут слова «месть» и «злоба».

Он успешно расправлялся во второй перчаткой.

– И все-таки я опьянен, – ровно проговорил он. – У меня появилась безумная идея, что вы – самая красивая девушка, которую я когда-либо видел. За исключением прически, – добавил он и с отвращением посмотрел на завитки, перышки и жемчуга. – Она ужасна.

Джессика нахмурилась:

– Ваши романтические излияния приводят меня в восторг.

Он приподнял ее руку и прижался губами к запястью.

– Sono il tuo schiavo, – пробормотал он. Губами Дейн почувствовал скачок ее пульса. – Это означает – я твой раб, – перевел он.

Джессика выдернула руку.

– Carissima. Моя дорогая.

Джессика проглотила ком в горле.

– По-моему, вам лучше придерживаться английского.

6

Идем (ит.).