Принц наемников

— Хм… Курт… а здесь есть…

— Не бери в голову. Не хотелось бы искать тебя с собаками. Скорее всего, нашли бы твое тело. Да, в зеленке живут люди. Живут, как крысы. Уж лучше новый срок, чем жизнь в Свободном государстве.

Эта мысль привела Марка в сильное волнение: «Свободное государство! Должно быть, о таких местах говорили Ширли и ее друзья — всеобщее равенство, свободное общество, где не может быть фермеров, платящих налог наркотиками». Он думал о потребностях свободных людей. Им приходится жить трудно и бедно, потому что они беглецы, но они свободны! В воображении он воздвигал Свободное государство, пока оно не стало более реальным, чем плантация Эфигвера.

На следующий день кроунирсы были очень активны, и Курт Морган привел на поле Марка еще одного работника. Они приехали верхом на першеронах, которых замороженными эмбрионами привезли с Земли и здесь вывели новую разновидность — с плоскими ступнями, чтобы удерживаться на вечной грязи. Новенький оказался новенькой. Марк видел ее и раньше, но никогда с ней не разговаривал.

— Привез подкрепление, — сказал Курт. — Это Хуанита. Хуанни, если этот клоун будет приставать к тебе, я разломаю его пополам. Вернусь через час. Труба есть?

Марк указал на свой инструмент.

— Держи под рукой. Эти твари здесь слишком бойкие. Думаю, поблизости крок. И поркеры. Глядите в оба. — И Курт отбыл на соседнее поле.

Марк неловко молчал. Девушка моложе Марка и потная. Волосы свисают свободными светлыми прядями. Под глазами темные круги, лицо грязное. Скорее похожа на жилистого мальчишку. И все равно прекраснее девушки, он не видел.

— Привет, — сказал Марк. Он проклинал себя. Застенчивость уместна в условиях цивилизации, а не в тюрьме.

— И тебе привет. Ты из барака Льюиса.

— Да. Никогда не видел тебя раньше. Только на мессе.

Раз в месяц на плантацию приезжает священник экуменической церкви. Марк никогда не ходил на службы, но поглядывал на них издали.

— Обычно работаю в большом доме. Жарко, верно? Он согласился, что жарко, и снова растерялся. «Что сказать? «Ты красива», — слишком очевидно, даже если, по-моему, это правда. «Давай потолкуем со старостой твоего барака» — тоже плохая мысль, даже если бы я это хотел сказать. К тому же если она живет в большом доме, у нее нет старосты».

— Сколько тебе еще?

— Два года. Пока не исполнится девятнадцать. Приговоры по-прежнему считают по земному времени. А по местному мне одиннадцать. — Снова тишина. — Ты не разговорчивый, верно?

— Не знаю, что сказать. Прости…

— Да ладно. Большинство мужчин болтливы, как проповедники. Пытаются меня уговорить, понимаешь?

— О.

— Да. Но я никогда не соглашаюсь. Я принадлежу церкви. Прошла конфирмацию и все прочее. — Она посмотрела на него и озорно улыбнулась. — Поэтому я тупица, распевающая церковные гимны, о чем же со мной говорить?

— Помню, мне один раз захотелось быть тобой, — сказал Марк. И рассмеялся. — Ну, не буквально. Просто я наблюдал за тобой на мессах. Ты выглядела такой счастливой. Словно у тебя есть ради чего жить.

— Конечно. У нас у всех есть ради чего жить. Должно быть, потому что люди очень стараются уцелеть. Когда выберусь отсюда, попрошу у падре разрешения помогать ему. Может, стану монахиней.

— Ты не хочешь замуж?

— За кого? За осужденного? Так поступила моя мать, и смотри что из этого вышло. У меня «ученичество» до девятнадцати лет, потому что я родилась от осужденных. Никакой ребенок не хотел бы, чтобы с ним случилось такое!

— Ты можешь выйти за свободного человека.

— Они все уже старые, когда кончается их срок. И мало на что способны. Для себя и для других. Ты мне делаешь предложение?

Он рассмеялся, и она смеялась вместе с ним, и он не мог вспомнить более приятного дня, с тех пор как покинул Землю.

— Мне повезло, — рассказывала она. — Старик Эфигвер перекупил меня. Там, где я родилась, фермер сейчас продавал бы меня мужчинам. — Она смотрела на грязь. — Я видела девушек, с которыми так поступили. Немного погодя они и себе перестают нравиться.

Они услышали резкий звук труб с других полей. Марк посмотрел на джунгли впереди. Ничего не двигалось. Хуанита не умолкала. Расспрашивала о Земле.

— Трудно представить себе такое место, — сказала она. — Я слышала, люди там живут в тесноте.

Он рассказал ей о городах.

— В том городе, откуда я, двадцать миллионов человек. Рассказывал о бетонных Благотворительных островах на окраинах городов. Она содрогнулась.

— Предпочитаю жить на Таните, чем так. Удивительно, что люди Земли не сожгут все и не переселятся в болота.

Вечер наступил неожиданно быстро. После ужина он задумался. Он совсем не хотел, чтобы день тянулся так долго. «Это глупо», — говорил он себе.

Но ему двадцать лет, ей почти семнадцать, и ему больше не о ком думать. Ночью он видел ее во сне.

Тем летом он видел ее часто. Она была необразованна, и Марк начал учить ее читать. Чертил на земле буквы и часть денег потратил на приключенческие книги с картинками. Доступа к экранам видиска у него не было, а единственные печатные страницы, которые можно было отыскать в бараках, это секс-журналы и приключенческие романы, напечатанные на такой дешевой бумаге, что она быстро растрепывалась во влажной жаре Танита.

Хуанита училась быстро. Ей, как будто, нравилось общество Марка, и она старалась попасть на то же поле, что и он. Они говорили обо всем: о Земле и о том, что она не вся покрыта болотами. Он рассказывал о личных флаерах в небе, о хождении под парусами по Тихому океану, об островных пещерах, которые исследовал. Она считала, что он все это выдумывает.

Поссорились они только раз — когда он пожаловался на то, как несправедлива жизнь. Она высмеяла его.

— Ты жил в прекрасном доме, у тебя был свой вертолет и своя яхта, и ты учился в школе. Если я не ною, почему должен ныть ты, мистер налогоплательщик?

Он хотел ответить, что она тоже несправедлива, но спохватился. И стал рассказывать о смоге, и об отравленных водах, и о гигантских городах.

— Но с загрязнением среды удалось покончить, — сказал он. — И население сокращается. С лицензированием и деятельностью Бюро Переселения…

Она молчала, и Марк не закончил фразу. Хуанита смотрела на пустые джунгли.

— Хотела бы я однажды увидеть голубое небо. Не могу даже представить себе такого, так что ты, наверно, говоришь правду.

По вечерам он видел ее не часто. Она держалась в стороне или работала в большом доме. Но иногда гуляла с Куртом Морганом или сидела с ним на скамейке, и тогда Марк покупал бутылку джина и отыскивал Теппингера. В такое время нельзя быть одному.

Старик сухим монотонным голосом читал длинные лекции, пока Марк не начинал клевать носом, и тогда задавал вопросы, которые переворачивали представление Марка о вселенной.

— Из тебя мог бы выйти приличный социолог, — говорил Теппингер. — Говорят, лучший университет — это бревно, на одном конце которого сидит студент, на другом — профессор. Сомневаюсь, чтобы при этом имели в виду меня, но у нас именно такой университет.

— Мне кажется, единственное, что я узнаю, — это что жизнь прогнила. Все неправильно, — сказал Марк.

Теппингер покачал головой.

— Никогда не бывало общества, в котором кто-нибудь не посчитал бы, что устроено оно несправедливо — для него. Нужно понять, что те, которые хотят чего-то добиться и что-то делают для этого, либо процветают в рамках системы, либо система их обезвреживает. Что, разумеется, и делает Земля. Готовые воевать поступают во Флот, недовольных ссылают в колонии. Цикл замкнутый. Наркотики для граждан, привилегии для налогоплательщиков, мир для всех — благодаря Флоту — и рабство для недовольных. Или смерть. Колонии пожирают людей.

— Значит, положение стабильно.

— Вряд ли. Если Земля сама не уничтожит себя, — судя по слухам, которые до меня доходят, все государства Земли готовы вцепиться друг другу в глотку, и Флот ничего не может с этим поделать, — что ж, здесь она построила такой паровой котел, который однажды взорвется и уничтожит ее. Посмотри, кто у нас собрался. Охотники за удачей, авантюристы, преступники, мятежники — и все отобраны из-за своей способности к выживанию. Крышка долго не продержится.