Страница 89 из 231
Мы поднялись на второй этаж в лаборатории. В нос ударил запах горелой пластмассы.
- Это лаборатория полимерных материалов, - пояснила Лиля. Сейчас очень модны металлоорганические соединения, так вот они натирают напильником опилки свинца и текстолита, пытаясь их сплавить в тигле, чтобы получить металлоорганику. Свинец-то плавится, а текстолит - горит! Вот ничего и не выходит! Только вонь стоит! - жаловалась Лиля.
Я окончательно понял, что нахожусь в дурдоме, только научной направленности. Сейчас выйдет из дверей Эйнштейн подручку с Аристотелем, а за ними - Галилей. Но вышел: Геракл, простите, Маникашвили, и, улыбаясь, провёл нас в свою лабораторию. Он, оказывается, наблюдал за нами из окна.
- Чем они занимаются - стыдно сказать! - возмущался Геракл - маленький полный мужчина, постоянно потиравший себе ладони.
Я хотел, было присоединиться к мнению 'батоно Геракла', но Лиля толкнула меня в бок - не критикуй никого - завтра будет известно всем!
'Батоно' Геракл повёл меня по лаборатории, показывая, чем они занимаются. Две проблемы стояли перед лабораторией - измерение крутящих моментов и создание образца работающей волновой передачи. Чтож, проблемы, действительно, насущные, вроде металлоорганических соединений, смотря только, как их решать. Маникашвили подвёл меня к стенду. Там стояла коробка передач от грузового автомобиля, и задачей было измерить крутящий момент на первичном валу, который шёл от двигателя.
- Это архиважная задача, - горячо убеждал Маникашвили, - её поставил шеф - батоно Тициан. Мы разрежем первичный вал, вставим туда мерную месдозу с датчиками, и будем снимать электрические сигналы с них, - пояснял Геракл устройство всем известного моментомера.
- А как снимать сигналы с вращающегося вала - переспросил я Геракла, - ведь это самое трудное?
- Ты попал в точку! - Геракл перешёл со мной на 'ты' и попросил обращаться к нему так же, - это очень трудно, нужны ртутные токосъёмники! А они опасны - это беда!
Я вспомнил, что успел узнать об измерении моментов, когда читал книги метрами.
- Батоно Геракл, - спокойно сказал я ему, - задача твоя решается очень просто. Не надо ничего резать, да и дел-то - с гулькин нос!
- С чей нос? - озабочено переспросил Геракл, - Кто такой Гулька? Уж не ты ли сам себя так называешь? Но твой нос не так уж и мал!
- Нет, батоно Геракл, это русская присказка, она означает, что чего-то мало, в данном случае дел. Гулька - это голубь!
- Видишь, косозубые колёса на валах - они создают давление на подшипники, пропорциональные крутящему моменту. Подложи под подшипник неподвижную месдозу, хотя бы трубочку с маслом и снимай обычным манометром давление - это и будет крутящий момент!
Геракл аж рот раскрыл от удивления и восторга.
- Но нам на эту задачу пять лет финансирования выделили! Как же мы теперь скажем, что она так легко решается? Батоно Тициан убьёт меня!
- Уважаемый Геракл, - пояснил я, - сперва разрежем вал, поставим месдозы, - пройдёт год; ещё год будем искать токосъёмники; ещё год - доказывать, что они неточны и опасны; один год уже прошел на размышления, а на пятый год выдадим уже готовую и испытанную 'новую' конструкцию!
- Ты - гений! - вскричал Геракл. Как жаль, что Виктор Иванович Бут в Москве, он поехал по институтам узнавать про моментомеры. Вот он бы обрадовался!
Виктор Иванович Бут - единственный русский в отделе - самый грамотный, но немолодой инженер, который вёл всю научную и конструкторскую работу. Он поехал вместе с заместителем директора Топурия в Москву, как раз по вопросам измерения моментов.
А в это время директор Самсон Блиадзе, закончив, видимо, гнуть линейку у весов, зашёл в сопровождении свиты в отдел Геракла. Мы были в стороне, а директора навытяжку встретил заместитель Геракла - Гиви Перадзе.
- Где Виктор Иванович Бут? - спросил его директор.
- Топурия и Бут в Москве! - громовым голосом отрапортовал Гиви.
Директора чуть не хватил удар:
- Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? - выговаривал он Гиви (Гиви-то произнёс свою фразу не только громко, но и слитно!) - Ну, хорошо, может Топурия и критикуют в Москве, значит заслужил, но зачем выражаться так грубо?
Мы с Гераклом задыхались от смеха.
- Батоно Геракл, объясните ситуацию, где Виктор Иванович? - обратился к нему директор.
- Я же сказал, что Топурия и Бут:- обиделся Гиви, плохо понимавший смысл сказанного им.
- Молчи, Гиви, - перебил его Геракл, - дело в том, что Топурия взял с собой Виктора Ивановича в Москву в командировку. А Гиви лучше бы сказал это по-грузински, видите, как неприлично по-русски выходит. - Гиви, - продолжал Геракл, - но ты же мог сказать: 'Бут и Топурия в Москве!'.
- Нет, начальника надо называть первым, подчинённого - вторым! - невозмутимо декларировал Гиви.
Инцидент, лишний раз подтвердивший, что я нахожусь всё-таки в дурдоме, был исчерпан.
Осталась вторая проблема отдела - волновая передача. Модель её была зажата в токарном станке, но дела с ней были ещё хуже, чем с моментомером.
Дело в том, что волновая передача содержит так называемое гибкое колесо, в которое вставлен распирающий его кулачок-подшипник. Кулачок-подшипник быстро вращался, и если гибкое колесо было не так уж гибко, допустим, стенка колеса была излишне толста, то это колесо, попросту, ломалось за несколько минут. Как гвоздь, который начинают гнуть туда - сюда.
Беда Геракла была в том, что колесо он взял излишне толстым - для прочности. Его делали из самых дорогих и прочных сталей, но проходило пять-шесть минут работы, и колесо, нагревшись почти докрасна от деформаций, лопалось. Этот вопрос даже рассматривали на Учёном Совете института и сделали Гераклу внушение. Год потратили на волновую передачу, а долговечность - всего шесть минут!
Я, увидев, какой толщины колесо, от души пожалел бедный токарный станок, который вынужден был деформировать и ломать колесо, греясь сам от натуги. Толщина колеса была миллиметров пять.
Я подозвал токаря - его звали Мурман, - и сказал Гераклу: - прикажи, пусть сточит четыре миллиметра и оставит только один!
Геракл изумился: 'Тогда колесо сломается мгновенно!'
Пришлось гнуть перед Гераклом гвоздь и лезвие бритвы. Гвоздь выдержал десять изгибов и сломался. Бритву можно было сгибать до турецкой Пасхи, т.е. до бесконечности.
Геракл хоть сомневающимся голосом, но приказал Мурману: 'Точи!'
Мурману было всё равно, он и сточил четыре миллиметра, оставив один. Вставили в колесо кулачок и включили станок. Геракл отошёл от станка и зажал почему-то уши. Но колесо и не думало ломаться. Как завороженные смотрели сотрудники лаборатории на то, что с треском ломалось уже через пять минут. Станок крутился полчаса, час - колесо даже не грелось!
- Батоно Геракл, давайте на ночь оставим, пусть крутится! Я обещаю - год будет крутиться, не меньше! - посоветовал я.
Геракл отвёл меня в сторону и тихо сказал на ухо:
- Ты был прав с моментомером, и мы так же поступим с волновой передачей. Будем постепенно повышать её долговечность и к пятому году дойдём до нужного срока!
Лучше - одним другом больше!
Ещё не проведя даже испытаний скрепера, я понял, что использование маховика на этой машине - незаметная часть того, что может дать маховик в технике. Электростанции, например, работают и днём и ночью, а потребляется энергия, в основном, днём. Накопив энергию в большой маховик ночью, можно было бы использовать эту энергию днём. Но здесь нужен уж очень большой маховик.
Но оказывается гораздо больше энергии, чем вырабатывают все электростанции мира, потребляют автомобили. Вот пишут и говорят о том, что, дескать, когда будет ёмкий накопитель энергии, тогда проблема массового электромобиля будет решена. Всё это обман и сплошное надувательство!
Ну, будет ёмкий накопитель энергии, да он и есть уже - современные супермаховики накапливают полкиловатт-часа в каждом килограмме своей массы. Это больше, чем нужно для силовой установки автомобиля, а где электромобиль? Да дело в том, что будь электромобилей много, то их заряжать будет не от чего. Не хватит всех электростанций мира, даже если от них отключить все остальные потребители: сидеть в темноте и только заряжать электромобили.