Страница 87 из 231
- А фикус большой ты перевозишь с собой?
Фёдор подтвердил, что его любимый старый фикус в большой деревянной кадке переезжает вместе с ним. Дама засмеялась и рассказала, что ещё в тот раз, когда Фёдор запер её в комнате, ей 'приспичило' в туалет по большой нужде. Комната заперта, делать нечего, она и вытащила фикус из кадки, справила туда нужду и снова посадила туда растение. Землицу утрамбовала, пригладила - всё в порядке. А запашок-то пошёл! И прочно устанавливался в том помещении, куда прибывал щедро унавоженный фикус!
Фёдор достал фикус из кадки, сделал ему соответствующую 'санацию', и пить вино в его комнате стало значительно комфортнее! Но хватит о Фёдоре и его зловонном фикусе. Теперь - о более насущных вещах.
Тане дали комнату на улице Ивовой в доме ? 6 на первом этаже. Это был огромный дом ещё сталинской постройки, самый большой дом городка в то время. В трёхкомнатной квартире проживала пожилая, интеллигентная пенсионерка - тётя Лиза, с двумя кошками - Апой и Сериком, и парень Серёга, который не пересыхал, хотя и работал где-то. И если тётя Лиза сразу прониклась ко мне симпатией, как интеллигент к ителлигенту, то для Серёги я был просто пустым местом, как, собственно, и он для меня.
Кстати, Серёга скоро изчез с горизонта и вот как (холостяки - насторожитесь!). В гости к нему зачастила худая, жилистая и бойкая девица из далёкого подмосковного посёлка с гордым названием 'Вождь Пролетариата'. Звали её Катькой, но она называла себя 'Ксэ', т.е., видимо, кошкой. Серёгу она называла 'Псэ', т.е. пёсиком, собачкой. Справедливости ради, надо заметить, что Катька называла 'Ксэ' любую женщину, а 'Псэ' - любого мужчину. 'Такая Ксэ пошла, вся из себя!' - вот одна из её ходовых фраз.
Ксэ регулярно поила Псэ самогоном, который привозила её маменька из глубинки, и угощала квашеной капустой, ведро которой она же привозила каждую неделю. Псэ даже бросил работу и пьянствовал целые дни. В благодарность Псэ ежедневно колошматил Ксэ, но та молча переносила побои. Наконец Псэ и Ксэ расписались законным браком, Ксэ прописалась в комнату Псэ, и следующие же побои были зафиксированы где надо. Псэ исчез с горизонта, как хулиган и тунеядец. Властная Ксэ тут же стала распространять своё влияние на Таню. 'Ксэ так сказала, Ксэ так велела:' Я пропускал всё это мимо ушей, но когда Таня вся в слезах объявила, что Ксэ хочет спать со мной, и более того, Таня дала на это согласие, я не выдержал. Я зашёл к этой Ксэ в гости, после чего она заявила Тане, что спать со мной она не будет, а будет только бодрствовать. 'Спи сама с твоим Псэ!' - разрешила Тане всесильная Ксэ.
Из сказанного, наверное, стало ясно, что жил, или, по крайней мере, ночевал я у Тани, а занимался наукой, или конкретнее, писал диссертацию в моей новой 'резиденции' по улице Вересковой. Я требовал отдельную комнату, но злодейка Мазина ('комендантша') поселила меня вместе с Лукьянычем в маленькой комнате.
- Ты и так живёшь у Ломовой, нечего тебе ещё комнату занимать! - решила мою судьбу коварная комендантша.
- Мазина (не путать с Джульеттой Мазиной!), я всё свободное время потрачу на то, чтобы извести тебя, - пообещал я ей, - жаль только, что его у меня так мало!
- Видала я таких! - отмахнулась Мазина, но погорячилась. 'Таких' она ещё не видала!
Серафиму дали комнату в большом доме на площади Рижского вокзала - если смотреть на центр Москвы по проспекту Мира, то этот дом слева. Коммуналка была огромной, но своей обычной клиентуры Серафим в этом доме не нашёл. Мизерной пенсии хватало разве на скудную выпивку, но зато шикарной закуски у Серафима было навалом: цыплята варёные, жареные, тушёные: На поверку, правда, все эти цыплята оказались голубями, которых Серафим ловил из своего окна. На широком карнизе под его окном голуби так и кишели сотнями.
А Лукьяныч не захотел уходить из общежития. 'С рабочими веселее' - ответил он комиссии, которая предоставляла ему комнату. Так он и остался в общежитии, став моим 'сожителем' по комнате. В той же квартире в соседней комнате жили - мой 'оппонент' Жижкин, Саид Асадуллин по прозвищу 'татарин' и рабочий Опытного завода Матвей (Мотя). А ещё одна комната, в которой стояла койка и шкаф, была резервной. Мазина заперла её и повесила пластилиновую пломбу на дверь.
Ключ к замку я подобрал тут же и объявил эту комнату своей. Если кому-то на ночь нужно было приткнуться с девицей, то я за бутылку открывал комнату, снимал пломбу, а утром снова запирал дверь, припечатывая пластилиновую пломбу пробкой от принесённой бутылки (на ней было вытеснено название выпускающего её завода).
Первым открытием в новой квартире был её погреб. Все стены большого погреба были уставлены стеллажами с пустыми бутылками - винными, водочными, пивными. Бутылки тогда можно было сдавать прямо в магазин, в обмен на спиртные напитки. Нам запаса бутылок хватило на неделю сплошной пьянки.
Тогда в народе ходила притча: большая пьянка - это такая, когда за сданные пустые бутылки можно получить хотя бы одну бутылку водки. Грандиозная же пьянка - это такая, когда за сданные бутылки можно получить столько водки, что за сданные, в свою очередь, бутылки можно приобрести хотя бы одну бутылку водки. Вот и считайте, если хотите - бутылка водки стоила 2,87 рубля, бутылка пустая - 12 копеек. А в погребе у нас были тысячи бутылок, причём мы сдавали и те, которые оставались от выпитого: На этой проблеме математик Жижкин сломал себе голову, причём в буквальном смысле, свалившись по пьянке в тот же погреб, когда полез за бутылками.
А в это время страну ожидало неожиданное и радостное событие. Как-то рано утром радио-репродуктор, который постоянно бухтел у нас в квартире, произнёс слова, от которых я проснулся и привстал с постели - ':здоровья:освободить Хрущёва Никиту Сергеевича:' от всех постов, одним словом.
- Хрущёва скинули! - взревел я и пошёл будить всех.
- Выключи радио, это враги народа мутят, сейчас придут и арестуют нас всех! - по привычке перепугался Лукьяныч, не по-наслышке знавший про аресты.
Но мы уже по-быстрому оделись, захватили кошельки и - к магазину!
Было 7 часов утра; магазин открывался в 8. У входа - море народа. Завмаг, пожилой и толстый еврей, уже стоял в домашней пижаме на верхней площадке лестницы, ведущей в магазин, и выступал, как на митинге:
- Уверяю вас, что водки на всех хватит! Только соблюдайте спокойствие! Мы все рады мудрому решению Партии и Правительства, но громить магазин - не резон! Продавщицы и кассир уже на подходе, сейчас будем открывать!
На работу вовремя почти никто не вышел, а если и вышли, то 'отмечали' прямо на рабочем месте.
Через пару дней в магазинах появилось 'всё' - давно забытые народом копчёные колбасы, неведомые сыры, включая вонючий с зелёной плесенью 'Рокфор', бананы, ананасы, манго и финики. Откуда, что взялось? Говорили, что 'разбронировали' военные запасы. Но что, вонючий 'Рокфор' тоже на случай войны берегли?
Все поносили Хрущёва, который довёл страну до голода и хвалили Брежнева, за считанные дни восстановившего изобилие. Народ ликовал, потекли рекой заявления о приёме в партию. Я злорадствовал свержению 'карлы злобного' - Хрущёва и повесил в нашей с Лукьянычем комнате большой цветной портрет Брежнева, из тех, что в изобилии появились в то время в магазинах. Мазина, увидев огромный портрет на стене, уже разинула, было, рот, но я вежливо переспросил её: 'Вы что-то хотите сказать, Татьяна Павловна?' Она с зубовным стуком захлопнула рот и молча удалилась под хохот жильцов общежития.
А вскоре мне пришла телеграмма из Тбилиси о рождении второго сына, и я 15 сентября, не откладывая, выехал в Тбилиси. Благо билет у меня, как у железнодорожника (аспиранта головного железнодорожного института!) был бесплатным.
Наука по-кавказски
Когда я приехал в Тбилиси, жена уже вышла из роддома. Все удивлялись, как это - я живу в Москве, а жена рожает в Тбилиси. Я шутил, что семенной материал пересылал в письмах.