Страница 54 из 231
И я рванул в Тучково, захватив пару бутылок 'Старки'. Душа моя, буквально, бежала впереди электрички, как я сам когда-то в детстве впереди паровоза. Бегом я добрался от станции, до любимой улицы Любвина, нашёл дом Насти и позвонил в дверь с продранной чёрной дерматиновой обивкой, из-под которой торчала серая вата. И - бывают же чудеса - дверь открыла сама Настя в халатике на голое тело. Она быстро втянула меня внутрь дома и захлопнула дверь.
- Ты? - совершенно искренне изумилась она, - откуда ты знаешь, что я здесь? Как ты рискнул - а вдруг я не одна?
- Настя, я люблю тебя и полагаю, что моя любовь не позволит тебе изменить мне! - патетически выпалил я совершенно глупую фразу.
- Не позволит, конечно, не позволит, - соглашалась Настя, снимая с меня пальто. - Соседей нет дома, уехали на неделю - ты понимаешь, мы - одни! Можем бегать голыми по всей квартире и делать что хотим! - пританцовывая вокруг меня, говорила Настя. Она скинула халатик, и, взяв меня за плечи, пыталась показать, как это мы будем бегать, в чём мать родила, по квартире. Я вынул бутылки из портфеля с чертежами, поставил их на стол и принялся энергично раздеваться.
В доме было хорошо натоплено, мы голяком сидели на общей кухне, пили старку 'за любовь' и закусывали квашеной капустой - единственным, что было съедобного у Насти. Потом - перешли в комнату Насти, на её саму лучшую в мире постель, с самыми лучшими в мире перинами и подушками.
- Настя, а я ведь без этих : ну, резинок, одним словом, - пытался я установить 'формат' нашей встречи. Но Настя прикрыла мне рот ладонью и только повторяла: 'Молчи, молчи, молчи :'. И я благодарно целовал её в мягкую тёплую ладонь: А теперь, когда происходящее складывалось для меня самым счастливым образом, поясню, почему всё так получилось, и что этому предшествовало. Всё равно - всё тайное становится явным, и оно стало таковым из 'показаний' Зины, самой Насти, Толика, ещё кое-кого. И чего тянуть резину - расскажу всё, как было, прямо сейчас!
А было вот что. Вскоре после моего отъезда в Тбилиси Зина познакомила Настю со своим приятелем, тоже студентом МИИТа - Шуриком, проживающим в том же общежитии. Шурик - щуплый, прыщавый блондин, оперировавший, в основном, зековской терминологией, но ничего общего с зеками не имевший. Трусоватый, но бренчавший на гитаре, Шурик пришёлся по сердцу Насте, испытывающей после моего отъезда с женой определённый дискомфорт. Зина, видимо завидовавшая нашей с Настей любви, сделала всё, чтобы Настя сошлась с Шуриком. Толик потом говорил мне, что Зина была недовольна таким раскладом, который у нас получился. Она хотела бы (по словам Толика) быть со мной, а Толика передать Насте. По её словам, я тут же бросил бы жену и женился бы на ней; при этом Зина говорила, что парень я 'перспективный', и для такой 'мямли', как Настя, слишком хорош. На этой почве честный и прямой Толик разругался с Зиной, и они расстались.
Шурик стал похаживать в комнату девушек и оставаться иногда на ночь с Настей, что бесило Зину. Вот Зина и устроила перед каникулами скандал Шурику, чтобы он искал другое место для интимных встреч. Настя во время их ссоры помалкивала, скромно потупив глаза. Тогда Шурик, послав их обеих подальше, отправился на каникулы на родину - в город Сасово Рязанской области. А Настя, оставшись без кавалера, уехала грустить к себе в Тучково. Шурика брать с собой она не решилась, да и ссора произошла раньше, чем она успела бы предложить ему это. Вот на такой беспроигрышный для меня вариант, я, сам того не подозревая, попал к Насте в Тучково.
Зима в Тучково - прелесть! Особенно если выбегать налегке из натопленного дома только в соседний магазин и, тут же опрометью - обратно. И все дни, и все ночи напролёт - вместе! Зная при этом, что срок счастья - всего каких-нибудь недели полторы. А там - полная неясность и почти никакой перспективы: Но хоть полторы недели - но полностью наши!
Первую неделю мы действительно все 24 часа были вместе. Даже в магазин налегке бегали вдвоём. Но в начале следующей недели я по утрам стал выезжать в Москву, главным образом в ЦНИИС, с чертежами. На Опытном заводе, куда передали чертежи, конечно же, над моими 'каракулями' посмеялись, но заметили, что и из института не лучше приходят. Чертежи надо переделывать под оборудование завода, под имеющиеся материалы, под заводские 'традиции', его 'культуру' производства. Директор завода Нифонтов высказал мне свою любимую присказку: 'Давайте назовём кошку кошкой!', и заверил, что к лету чертежи постараются откорректировать.
И ещё одно важное дело было сделано - на Опытный завод перевезли огромный скрепер Д-374. Но в связи с этим я дал, можно сказать, маху, и помню свою оплошность, по сей день.
Дмитрий Иванович Фёдоров договорился с начальником треста 'Центрстроймеханизация' Михаилом Васильевичем Тимашковым, что я заеду к ним в трест к 11 часам утра, они соберут техническое совещание, и я расскажу, что мы собираемся делать со скрепером и для чего. А потом выделенный скрепер отбуксируют в ЦНИИС при моём участии.
Но я, провалявшись ('назовём кошку кошкой', как говаривал Нифонтов!) лишний часок с Настей, опоздал на электричку; дальше был перерыв, и я прибыл в трест только в два часа дня. Выговор, который устроил мне Тимашков, я запомнил на всю жизнь:
- Вы, молодой человек, несостоятельны! Я собрал совещание, люди, которые хотели послушать вас, ждали два часа и, разочарованные, ушли! Если вы так будете себя вести в дальнейшем, то ничего путного в жизни не добьётесь! Идите! - сказал он мне, не глядя в глаза, и добавил, - а скрепер мы послали в ЦНИИС на Опытный завод, выделили тягач и послали! Стыдно вам! - и Тимашков выпроводил меня, не пожав руки.
Спасибо ему за урок! И хоть на нашей любимой Родине быть точным не 'модно', теперь я лучше приду заранее (как мой дедушка на собрания!), но совесть моя будет чиста, и никто не обвинит меня в несостоятельности!
Я приехал на Опытный завод и увидел мой красавец-скрепер с опущенным до земли раскрытым ковшом, смотанными с лебёдок канатами, валяющимися на снегу, дышлом, уткнувшимся в сугроб. Прав был Вайнштейн - ведь 'живого' то скрепера я до сих пор и не видел. Всё чертежи да фотографии, а вот это железное чудовище, у которого одно дышло весило 300 килограммов (я, под смех рабочих завода, пытался вытащить его из сугроба вручную!), я видел впервые. Что-то напомнило мне комбайн с копнителем, тоже прицепляемый к трактору, только в десять раз массивнее, тяжелее и прочнее! Это был мой мощный друг, с которым мы не расставались почти пять лет. Самые горестные и самые счастливые моменты в моей жизни теперь будут связаны с моим любимым железным 'мамонтом' - скрепером Д-374, на который я собирался установить свой маховичный 'толкатель'!
Всё хорошее быстро кончается и, вот наступил день моего отъезда в Тбилиси. Настя проводила меня до электрички, мы долго целовались, прощаясь. Она приглашала меня снова приехать и сказала, что будет ждать меня.
Печальная телепатия
В конце апреля 1960 года я собирался на тренировку, которая начиналась около шести часов вечера. Чувствовал я себя хорошо, погода была отличная. Апрель в Тбилиси превосходен - всё цветёт, город как будто обрызган духами, яркое солнце, но ещё нет жары. Я бросал тренировочные принадлежности в чемоданчик - пояс, бандаж, штангетки, трико, как вдруг меня неожиданно качнуло в сторону. Впечатление такое, как при землетрясении - пол уходит из-под тебя. Я выправился, но снова и снова толчки в стороны - голова шла кругом, равновесие было совершенно потеряно. Я ощупью добрался до тахты, влез на неё и лёг. Мама налила мне валерьянки - тогда от всего лечили валерьянкой. Я чувствовал, как бешено колотится сердце, не хватает воздуха, силы совершенно покинули меня - руки не мог оторвать от тахты.
Постепенно сердце успокоилось, дыхание нормализовалось, голова перестала кружиться. Я легко привстал с тахты и прошёлся по комнате - всё недомогание закончилось бесследно. У меня не осталось и сомнения - надо идти на тренировку, как намечалось. Посмотрел на часы - пять минут шестого, успеваю с запасом. Подсобрал вещи и пошёл. Тренировка прошла хорошо, сил было даже больше, чем обычно.