Страница 172 из 231
И опять глаза 'долу', опять девичий румянец.
- Я бы очень не хотел этого, - тихо высказался Моня, - но даже если это и произойдёт, ты же не будешь возражать, если я иногда буду приходить к вам, то есть к ней в гости?
- И будешь трахать мою жену? - жёстко добавил я.
- Послушай, брак-то будет фиктивным, всё это ведь будет понарошку! - всерьёз возмутился Моня.
- Шучу, шучу, - рассмеялся я, - на фиг она мне нужна, эта пигалица. Что я баб полноразмерных в Москве не найду, что ли?
Но и хитрая 'пигалица', и вся эта авантюра с женитьбой меня увлекали всё больше. Честным и правдивым, и то относительно, в этой авантюре был только Моня. Мы с Олей должны были играть сволочные роли, выхода из создавшейся ситуации я не видел - не ссориться же с Моней. Или отказываться от брака, перспектива которого уже достаточно увлекла и 'жениха' и 'невесту'.
- Но периодически ночевать у Оли мне придётся, - практично рассудил я, - а то бабка, да и другие соседи заявят, что, дескать, брак фиктивный, и всё такое. Брошу в комнате какой-нибудь надувной матрас, и буду спать на нём. А днём буду сдувать его и прятать - пусть бабка и соседи с подругами, которые нет-нет, да заглянут к Оле, видят, что койка-то у нас одна. Значит, и брак всамделишний!
Сказано - сделано! Мы зашли в 'Спорттовары', и я купил там надувной матрас. Потом зашли в магазин на Николоямской (бывшей Ульяновской), взяли вина, закуски и зашли к Оле.
- - Оба кобеля вместе! - вытаращив глаза, только и вымолвила бабка, выглянув из своей комнаты.
- - Ошибаетесь, товарищ! - широко, по-партийному, улыбаясь, парировал я, - кобель только один - рыжий, - и я указал на Моню, - а я - жених! Прошу не путать!
Оля грозно 'шикнула' на бабку и та, в изумлении, исчезла. Пока Оля с Моней готовили стол, я надул матрас. Я видел, с какой ненавистью Оля смотрела на это резиновое чудо, но развеселившийся Моня ничего не замечал.
Мы выпили за любовь, как положено - до брака, во время брака, после брака, вместо брака, и за любовь к трём апельсинам. Я и Моня держали бокалы в руках, а Оля чокалась своим с нашими. Со мной она чокнулась, когда я произносил слова 'во время брака', а с Моней - при упоминании 'любви к трём апельсинам'. Но и это ускользнуло от внимания счастливого Мони - его хитроумный план осуществлялся, и это вызывало у него эйфорию. Не думал он тогда, что этим хитроумным планом он перехитрил самого себя.
Потом Моня, сделав страшные глаза, заспешил домой, а Оля деланно пыталась его задержать и оставить. Я деланно пытался уйти прогуляться на полчасика в магазин, но Моня предложил выйти всем вместе, проводить его до метро.
- А там - хоть в магазин, а хоть в ЗАГС! - пытался пошутить он, но Оля надавала ему за это 'шалабанов' по башке.
- Лапочка, ты же знаешь, что я сейчас не могу, лапочка, вот подожди немного, тогда: - выкручивался из своего положения Моня, протискиваясь к дверям.
Мы с Олей проводили Моню до метро (которое оказалось всего в пяти минутах ходу), а на обратном пути зашли в магазин. Когда мы вернулись обратно, я ласково улыбнулся опять высунувшейся из своей комнаты бабке, и она хитро подмигнула мне в ответ. Зайдя в комнату, я стал запирать дверь, Оля же с рычанием львицы набросилась на ни в чём не повинный матрас, и, выдернув из него пробку, стала топтать его ногами, выдувая воздух. Я протягивал к бедному матрасу руки, как бы пытаясь уберечь его, но жест мой был понят превратно.
- И не надейся! - прорычала Оля и потащила меня в койку.
Вскоре мы купили другую койку, по ширине занимавшую весь альков. Оля объяснила Моне, что подруги 'не понимают, как на такой узкой кровати можно спать вдвоём с женихом'. А на новой - и трое свободно улягутся!
Оля оказалась на редкость предусмотрительной:
Интересно и то, что мы с женой до сих пор пользуемся этой кроватью. Кровать, как скрипка, она не стареет, она - наигрывается. Коли так, то наша кровать - это наигранная, старинная, виртуозная скрипка Страдивари. Спать на ней - это спать на истории секса!
Если для Мони дело было сделано, то для меня - лишь наполовину. Надо было ещё как-то подвести Тамаре Фёдоровне 'научную базу' под мой грядущий переезд в Москву. Я стал понемногу эту базу подводить. Дескать, в Курске с квартирой для нас ничего не светит по причине ухода Тамары из института. Да и я 'подмочил' свою репутацию разводом. А у моего друга Мони:
И я пересказал Тамаре предложение моего друга Мони насчёт фиктивного брака, упирая на заинтересованность в этом Мони и Оли. Рассказал, как они безумно любят друг друга, и чего стоило Моне уговорить Олю на фиктивный брак. Как она сначала плакала и категорически отвергала эту авантюру! Потом заплакал уже Моня, и сказал, что тогда им, по всей вероятности, придётся расстаться. А напоследок, как в индийском фильме, заплакали они оба, и Оля, сказала, что согласна быть моей женой, фиктивной, разумеется. И тут заплакал уже я, чувствуя, на какую авантюру я иду, и как обижаю этим мою Тамару.
И, чего, наверное, не случалось даже в индийских фильмах, заплакал и четвёртый участник событий - Тамара Фёдоровна. Ей не нравится эта авантюра, но она понимает, что лишить счастья столько народу она просто не вправе. Тем более я заметил, что фиктивный брак с Олей - ненадолго. Она найдёт себе настоящего жениха, того же Моню, если он разведётся с женой, а я заберу Тамару к себе в Москву. Но это была перспектива уже настолько далёкая, что мы её и не стали обсуждать:
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается! При ближайшем рассмотрении, паспорт Оли оказался 'подпорченным'. Об этом не знал даже Моня. Но у каждого, или почти у каждого из нас, имеется свой 'скелет в шкафу'.
Оказывается, Оля числилась замужем за одним известным (поменьше Нуриева, но из той же компании!) танцовщиком, которого обвинили по 121 статье УК в мужеложстве. Тогда за это сажали, и артистическая богема уговорила Олю фиктивно расписаться с ним, чтобы это помогло ему избежать наказания. Она ездила на суд (всё происходило в родном городе Нуриева), но спасти его не смогла, так как тот сам признался в своей нетрадиционной сексуальной ориентации. 'Мужа' посадили, а штамп в паспорте остался. И чтобы развестись с этим 'мужем' Оля затратила около года. Интереснее всего то, что 'муж', которого Оля бескорыстно спасала, не захотел давать развода. Пришлось, по совету одного юриста, 'поискать' его в Москве и Подмосковье. А когда там его не обнаружат (да и не могли обнаружить, ибо тюрьма была совсем в другом месте), объявить его 'пропавшим или умершим'. Наконец, в сентябре следующего 1977 года Оля оказалась разведённой, и мы подали заявление в ЗАГС.
Июль я провёл на море с Тамарой Фёдоровной, где задался целью похудеть. Я располнел до 80 килограммов и считал, что это меня старит, хотя с моим ростом штангисты обычно весят даже больше. Диета моя позволяла всего два яблока и бутылку вина в день. Целью моей было сбросить 10 килограммов.
В последний день пребывания в Новом Афоне, где мы отдыхали, я взвесился на весах в парке. Весы показали 71,5 килограммов, что меня совершенно не устроило. Я усадил Тамару на скамеечку в парке и попросил подождать меня час. И как был в махровых шортах и майке, так и побежал на Иверскую гору, высотой около полукилометра. Бежал я поперёк дорог, петлявших по склону горы, цепляясь за кусты и кизиловые деревья. Задыхаясь, пробежался по дворику монастыря-крепости на самой вершине горы, и мухой - вниз. Мой махровый костюм был весь мокрый, пот стекал с него тонкой струйкой. Я разделся до плавок и взвесился: 69 килограммов! Цель была достигнута - сброшено более 10 килограммов!
Выкручивая мой махровый костюм, с которого потоком лился пот, я неожиданно ощутил головокружение и мелькание в глазах. Тогда я не понимал, что от такой интенсивной сгонки веса наступает кислородное голодание мозга. Но, не восприняв тогда предупреждение организма, я продолжал издеваться над ним - сидеть на диете, что чуть не окончилось летально.