Страница 158 из 231
- Не пойдёт, не пойдёт! - закричал Женя. - Вы что, Снегурочку поздравляете? Обращайтесь, пожалуйста, не к ней, а на камеру!
Третий дубль снова не удался - я перепутал слова поздравления, но чарку, разумеется, испил до дна. На четвёртом дубле поначалу было всё хорошо, но я поскользнулся на лестнице и грохнулся о лёд, разодрав локоть. Рану залили водкой, остатки которой я допил для храбрости. На пятом дубле я уже сам не мог вылезти из воды, и на меня надели пояс с верёвкой, за которую незаметно тянули вверх. Но водка кончилась, и я отказался поздравлять без чарки.
Сердобольные зрители, к этому времени скопившиеся у проруби, великодушно предложили свою бутылку. Поэтому шестой дубль, прошёл нормально, за исключением того, что вместо слов 'С Новым Годом!' я произнёс тоже три слова, но совсем других. Но 'халявную' чарку всё равно выпил. На седьмом дубле я заснул прямо подо льдом, и меня не разбудили удары Снегурочки посохом. Тащили меня из проруби за верёвку всей съёмочной группой, причём активнее всех работала Снегурочка. Последнее, что я помню: как допивал дарёную бутылку прямо из горлышка.
Одеть меня так и не смогли - уложили на сиденье, покрыли моей же одеждой и привезли домой. Спал я два дня и проснулся как раз к Новому Году.
А тут передачу смонтировали. И когда мы со Снегурочкой смотрели её и слушали свои же поздравления, никаких мук творчества на экране заметно не было. Вспомните, может, и вы видели эту передачу и слушали мои поздравления из проруби. Можно ли поверить, что я при этом выпил почти полтора литра водки?
Снежный человек
Но вернёмся назад в 1974 год, когда я, проведя нервотрёпные для меня испытания автобуса, вышел-таки в отпуск и отправился в Москву. На юг Тамаре Ивановне ехать запретили врачи, но западное направление не возбранялось.
Тамара, уже не 'пенсионерка', закончила учиться на вечернем отделении Плехановского института и работала в институте ВНИИТоргмаш. Я часто захаживал туда; познакомился я с начальником и сотрудниками Тамары. И среди последних возникла компания, пожелавшая поехать в отпуск на крайний запад нашей необъятной страны - в Калининградскую область. Буся был в курсе дела; ворчал, конечно, но разумной альтернативы предложить не смог. Для отдыха мы наметили город Светлогорск на Балтийском побережье; часть компании уже выехала туда, а часть, конкретно - я, Тамара и её начальник по прозвищу 'Бугор', выезжала позже. Мы взяли четырёхместное купе, много выпивки, и выехали.
Бугор, как и его попутчики, были не промах выпить, и к ночи мы заснули без задних ног. Бугор, который сильно заикался, всё-таки сумел доказать, что ему лучше всего спать внизу, а нам с Тамарой - наверху. Потому что, если он заберётся наверх, то ему будет всё видно внизу, ну, а снизу верх не виден, полки-то не прозрачные!
Так мы и поступили. Тамара легла на полку над Бугром, я же - на противоположную. К середине ночи я проснулся и до утра сделал пару 'ходок' на полку 'визави'. С утра начали выпивать снова и так увлеклись, что когда в наше купе постучали и спросили, не мы ли 'бабу потеряли', мы и не сразу поняли, в чём дело. Выйдя за дверь, мы, к своему ужасу, обнаружили Тамару без намёка на одежду, и главное - без парика, весело пляшущую в коридоре. Тут же загнали её в купе, втащили на полку, пристыдили и, покрыв одеялом, продолжили наше занятие.
Поезд доезжал до Калининграда (Кёнигсберга), а дальше надо было добираться на пригородной электричке. Кёнигсберг почти у всех ассоциируется с именем философа Иммануила Канта; он жил, да и похоронен там.
Кант - один из моих любимых философов. Во-первых, потому, что он - великий механик и автор одной из первых космогонических гипотез. Во-вторых, потому, что он великий теолог, и я очень завидовал ему в этом. Богословие всегда привлекало меня, я даже в подражение Канту опубликовал своё доказательство бытия Бога. Так как прямо, 'в лоб' доказать существование Бога невозможно, то я попытался сделать это как бы по-еврейски - 'от обратного' ('ад абсурдум'). Но это только для того, чтобы не отстать от Канта.
А если серьёзно, я считаю любые теоретические споры о том, существует ли Бог или нет, чистой воды идиотизмом. Это то же самое, если соберутся несколько 'котов учёных' - старых драных котяр, упитанных котиков и резвых котят, и они, усевшись перед телевизором, будут рассуждать о реальности или мнимости изображения на экране. Да как эти коты никогда не поймут смысла и технологии передачи изображения на расстояние, так и мы никогда не постигнем непостижимых для нас 'высших сфер'. А если мы высокомерно думаем, что достигли чего-то существенного в науке, особенно в науке о нас самих, то, как учёный (человек, имеющий полный джентльменский набор документов, официально удостоверяющих это!), уверяю вас, что мы выдаём мечту за действительность. Мы не знаем почти ничего!
Кант же мне нравится больше всего тем, что идею Бога он считает необходимой предпосылкой нравственности. Бедные, бедные атеисты - их жизнь безнадёжна, пуста, лишена даже малейшего смысла. Ведь если ничего не было 'до', и ничего не будет 'после', имеет ли смысл этот миг - 'сейчас'? Хотя это почти не мешает им так же весело пьянствовать и развратничать, как и нам, уверенным в себе 'теологам'. Мы-то знаем, что у нас есть будущее: ну, пожурят нас за прижизненные грехи, и определят куда-нибудь. Определят и их, правда, в места похуже, но они-то сами уверены, что висят над пропастью пустоты, что ничего-ничего их не ожидает. Бедные, бедные атеисты!
Знакомые из нашей компании, прибывшие в Светлогорск заранее, подобрали нам комнату, и мы с Тамарой устроились там неплохо. Расставили свои вещи по комнате, парфюмерию поставили на комод. Должен сказать, что хоть борода у меня и была, но шею я брил, причём электрической бритвой. А до бритья смачивал кожу особой жидкостью под названием 'Пингвин' - раствор, кажется, квасцов в спирту, который ставил дыбом все волоски на шее и других местах, которых касался. После этого бритьё - одно удовольствие. А почему я вдруг упомянул про жидкость 'Пингвин'? А вот почему.
Поздним вечером, когда мы с Тамарой, уже выполнили свой 'супружеский долг' и готовились спокойно заснуть, какая-то тень, бесшумно проникла к нам в комнату. Тамара чуть не завизжала от ужаса, но я быстро прикрыл ей рот рукой. Тень в полутьме начала шарить по комоду и, нащупала, наконец, мой 'Пингвин'. Тень понюхала пузырёк, а лосьон пахнул спиртом и одеколоном одновременно. Становилось интересно, неужели тень будет сейчас бриться? Но тень тихонько перелила 'Пингвин' в кружку, которую держала в руках. Потом залпом выпила содержимое кружки, и тут уж нам пришлось срочно вскакивать с постели, включать свет, и оказывать тени первую медицинскую помощь.
Тенью оказалась наша хозяйка - она, видите ли, приняла мой 'Пингвин' за одеколон и решила полечиться, потому, что у неё была 'жога'. От этой жидкости все волосы, которые, возможно, имелись у хозяйки в желудке, поднялись дыбом; она стала задыхаться и жалобно стонать. Я сбегал на кухню, набрал кружку воды и стал отпаивать хозяйку. Та выжила, но бриться я перестал - следующей порции 'Пингвина' она не выдержала бы.
Нет, я это рассказал не для того, чтобы очернить хозяйку. Просто хотел показать, в какой компании мы жили. Конечно же, мы пили тоже, но не 'Пингвин', и не по ночам. А так как в Светлогорске податься было некуда (в местный ресторан меня не пускали, потому, что я не взял с собой пиджака и галстука), мы ездили в Калининград. Там меня в ресторан пускали, в каком угодно виде. В зоопарк тоже, говорю я об этом потому, что мы туда зачастили.
Кроме того, что Калининградский зоопарк считался одним из лучших в Европе, там ещё можно было спокойно устроиться на скамейке и, глядя на наших братьев меньших, выпивать и закусывать. Особенно любили мы устраиваться перед бурым медведем, которого посетители научили показывать один неприличный жест за кусок хлеба. Мы смачивали хлеб портвейном, и мишка начинал нам показывать свой жест, причем с удвоенным неприличием.