Страница 22 из 93
Раненого уложили на широкую постель с витыми колоннами, на бок, так как шпага пронзила его тело насквозь; Жермен, исполняя предписание полковника, посоветовал не вытаскивать ее. Затем майор Арлев — человек, сведущий в хирургии, — внимательно осмотрел капитана, исследовал рану и, наклонившись к Даме в черной перчатке, шепнул ей:
— Если вынуть шпагу, он умрет тотчас же.
— А если ее не трогать?
— Он может прожить до вечера.
— Потеряет он сознание?
— Нет.
Она отошла от постели, отвела Жермена в сторону и отдала ему вполголоса какое-то приказание. Жермен вышел.
В это время майор приготовлял для раненого питье, и капитан жадно выпил несколько глотков. Потом молодая женщина и граф Арлев сели у изголовья постели, не сказав ни слова. Несчастный капитан делал невероятные усилия, пытаясь заговорить, но это ему не удавалось; его глаза устремились на молодую женщину с выражением любви и такой безнадежности, которую невозможно описать. Это был взгляд грешника, увидевшего рай, но куда ему, к сожалению, не дано войти.
— Ах, бедный капитан; — сказала Дама в черной перчатке, взглянув на него холодным взором, уже не раз пугавшим умирающего. — У меня было предчувствие сегодня ночью.
Раненый пошевелился. Она продолжала:
— Мне явилась ваша жена… как и прежде, в белом платье, на шее у нее был рубец…
При этих словах раненый, в безграничном ужасе, хотел было привстать и заговорить. Но в эту минуту в соседней комнате раздался сильный шум, послышались чьи-то поспешные шаги и раздался голос Жермена:
— Сударь, куда вы идете, куда вы идете?
— Я хочу видеть, — ответил чей-то голос, — человека, который вызвал меня на дуэль… Я опоздал на поединок… но не по своей вине… И вот я пришел… чтобы драться…
— Это Арман, — заметила Дама в черной перчатке, делая знак майору Арлеву, который немедленно вышел, оставив дверь полуоткрытой, конечно, с целью, чтобы весь разговор явственно долетел до ушей раненого.
Действительно, это был Арман, который, не встретив никого на месте поединка и не понимая, откуда взялась кровь, замеченная им на камне, бегом бросился в замок Рювиньи и примчался, едва переводя дух от усталости.
При звуке голоса молодого человека, судорога исказила и без того обезображенное страданиями лицо капитана, который попытался еще раз приподняться, но безуспешно. Жермен между тем продолжал беседу в соседней комнате:
— Сударь, я не могу пропустить вас… это невозможно.
— О, я пройду, я пройду, говорю вам.
Молодой человек, вероятно, рванулся к двери, стараясь оттолкнуть Жермена, который схватил его за руку. Вдруг на пороге показался майор.
— Не входите сюда, милостивый государь, не входите, — остановил он Армана.
— Но он сочтет меня за труса! — кричал Арман.
— Ладно, — насмешливо сказал Жермен, — если вы хотите выслушать меня, то я скажу вам, что порядочный человек не должен драться с тем, кого вы ищете…
Эти слова долетели через отворенную дверь до раненого, и на губах Дамы в черной перчатке, которая пристально всматривалась в него, появилась улыбка, испугавшая капитана больше, нежели слова Жермена. В его мозгу блеснул пока еще неясный свет… Он не понял, что в течение двух недель он был главным действующим лицом и вместе с тем жертвой кровавой трагедии, которая должна была кончиться с его смертью. Улыбка этой женщины, любимой им с горячностью отчаяния, была для него откровением.
Между тем в соседней комнате разговор продолжался, и майор Арлев повелительным и громким голосом, присушим всем добрым старикам, говорил Арману:
— Выслушайте сначала его, милостивый государь, выслушайте, а затем входите!
— Хорошо! — согласился молодой человек, ровно ничего не понимавший. — Я вас слушаю.
Жермен продолжал:
— Знаете ли вы, кто этот человек, с которым вы должны были драться.
— Нет, — ответил Арман.
— Это капитан Гектор Лемблен. Муж госпожи Марты де Шатенэ, по первому браку жены генерала барона де Рювиньи, которому принадлежал этот самый замок.
— Какое мне до этого дело?
— О, подождите!..
Жермен помолчал с минуту. Затем продолжал:
— Сударь, я был камердинером капитана и поступил к нему на службу два года назад. Капитан любил свою жену безгранично, а жена прямо-таки обожала его. Они жили душа в душу, а так как госпожа Лемблен наследовала состояние своего первого мужа, который был страшно богат, то вам будет понятно, каким образом у него оказалось теперь двести тысяч ливров годового дохода.
— Дальше? — проговорил Арман с плохо сдерживаемым нетерпением.
— Месяцев пятнадцать тому назад капитан слетел однажды с лошади, раскроил себе лоб, и его принесли в замок окровавленного и бесчувственного. Ночью у него открылся бред. Госпожа де Рювиньи ухаживала за ним. Когда я вошел утром в комнату, барыня была совершенно расстроена. Должно быть, какая-нибудь ужасная тайна вырвалась у капитана во время бреда…
Жермен остановился, заметив, что сын полковника с любопытством следит за его рассказом. А в соседней комнате Дама в черной перчатке смотрела инквизиторским взглядом на капитана, зубы у которого стучали от страха; ужасные физические страдания, казалось, заглушались нравственными мучениями, еще более ужасными. Жермен продолжал:
— С этого самого дня на барыню, до тех пор счастливейшую из женщин, напала безысходная тоска. Тщетно капитан, который быстро поправился, расспрашивал ее о причине ее грусти, тщетно осыпал ее ласками: она отказывалась от его ухаживаний и хранила зловещее молчание.
Месяца два спустя капитан уехал на неделю в Париж. В его отсутствие барыня перерыла все ящики его письменного стола, который он всегда тщательно запирал; она приказала мне взломать замки. В столе хранились бумаги.
Барин вернулся как раз в этот вечер. Барыня рано легла в постель, сказавшись больной. Капитан вошел в ее комнату и в ужасе отшатнулся, до такой степени она была бледна и измождена. Я стоял позади него, но она повелительным жестом приказала мне выйти и сказала мужу:
«Я должна переговорить с вами, капитан…»
— Черт возьми! — простодушно продолжал Жермен. — Лакеи всегда любопытны; я проскользнул в уборную, откуда мог все слышать и видеть. Вот что произошло. Госпожа Лемблен бросила на своего супруга уничтожающий взгляд и сказала:
«Капитан, я удивляюсь, как вы могли спать хоть одну ночь спокойно в этом замке… Замок принадлежал моему покойному мужу, генералу, которого вы заставили убить пять лет назад в Марселе, чтобы иметь возможность жениться на мне и наследовать, таким образом, его состояние».
Капитан вскрикнул.
«О, — возразила она, — не отрицайте этого! Уже два месяца назад, после вашего падения с лошади, в бреду, вы проговорились о вашем преступлении, но я все еще колебалась и не верила. Теперь у меня есть доказательства. Вот они… »
И она бросила к ногам капитана связку писем, взглянув на которые, капитан побледнел. Он бросился на колени, умоляя о прощении, но она с отвращением оттолкнула его и сказала:
«Капитан, завтра я ухожу в монастырь, чтобы не видеть вас больше. Вы должны понять, что я не могу жить с убийцей. Свадебным контрактом я передала вам все свое состояние, но я не могу допустить теперь, чтобы вы воспользовались им. Состояние мое должно быть роздано бедным… »
Капитан, растерявшись, слушал ее.
«Выбирайте любое, — продолжала она, — или напишите немедленно формальный отказ от прав, предоставленных вам брачным контрактом, и уезжайте завтра же из этого дома с тем, чтобы не возвращаться в него больше, или я донесу королевскому прокурору об убийстве».
Капитан вздрогнул, взял перо, на которое повелительным движением ему указывала госпожа, и написал отказ.
Затем он в бессильном отчаянии вышел из комнаты и вернулся в замок только поздно ночью.
Жермен остановился еще раз. Дама в черной перчатке все еще не сводила с капитана своего горевшего местью взора; агония его была ужасна, так как он сохранял ясность ума и до последнего слова слышал весь рассказ своего соучастника.