Страница 19 из 93
— Что вам угодно? — спросил Арман, поднимая хлыст. — Я явился объявить вам, — сказал Гектор Лемблен, ибо это был он, дрожащим от гнева голосом, — явился объявить вам, что Дама в черной перчатке не придет сюда.
Арман вздрогнул. Однако он неверно истолковал себе слова незнакомца.
— Вы пришли с поручением от нее? — спросил он с волнением.
— Я пришел сказать вам, что она не придет, — повторил капитан.
— Почему?
— Потому, — произнес Гектор Лемблен, — что я тот, который стрелял в вас вчера вечером.
Эти слова были откровением для Армана.
— Ага! — воскликнул он. — Я начинаю понимать…
— Надеюсь…
— Вы пришли убить меня, быть может! — проговорил молодой человек тоном, в котором звучали ирония и гнев.
И он быстро протянул руку к седельной сумке.
— Успокойтесь! — сказал капитан. — Вчера я стрелял в вас как в браконьера, который имел неосторожность охотиться в чужих владениях.
— А! — мог только воскликнуть Арман, находя это сравнение дерзким.
— Сегодня мы встречаемся на нейтральной почве… Понимаете?
— Да, вы вызываете меня?
— Совершенно верно.
— Я к вашим услугам, милостивый государь.
— На этом месте завтра, в восемь часов… Привезите с собою шпаги, а я захвачу свои.
— Согласен, — произнес юноша. — Если у вас есть секунданты, то захватите и их: у меня нет никого.
— Отлично! — проговорил капитан. — Я привезу своего лакея, чтобы унести убитого или раненого. А в свидетелях мы не нуждаемся.
— Как хотите, — согласился Арман.
Он поклонился капитану, который в это время отвязывал лошадь. Арман вернулся в замок совершенно расстроенный. Его тревожил, однако, не предстоящий поединок. Арман был храбр, притом ему приходилось драться много раз, а жизнью он особенно не дорожил… Но его страшила судьба Дамы в черной перчатке: холодный пот выступил у него на лбу и сердце билось усиленно.
Что будет с нею? Не убил ли уже ее в припадке дикой злобы этот человек, в голосе которого звучала с трудом сдерживаемая ярость?
Когда молодой человек въехал во двор замка, он был бледен, как полотно.
Вопреки своему обыкновению, полковник еще не ложился: он вышел навстречу сыну, который очень этому удивился.
— Как! — воскликнул он. — Уже одиннадцать часов, а вы еще на ногах, отец?
— Я беспокоился, — коротко ответил тот. Действительно, старик был бледен и расстроен так же, как и сам Арман. В отсутствие сына он получил таинственную записку, которая предупреждала его о вызове капитаном Гектором Лембленом Армана и о возможности дуэли между ними на следующий день.
— Вы беспокоились, отец? Это безумие! — пробормотал молодой человек, силясь улыбнуться.
— Что делать? — ответил полковник. — Бывают странные предчувствия.
— Скажите лучше: обманчивые.
— Я боялся, как бы тебя не убил этот проклятый фермер.
— Да ведь я вам уже говорил, что он на ярмарке.
— Значит, с тобой ничего не случилось?
— Ровно ничего.
— Маленький глупыш, — с чувством сказал полковник, — час моего сна уже давно прошел. Я не сомкну глаз, если не выпью стакан старого испанского, которое мы с тобою оба так любим.
— Ну, так что ж, разопьем бутылочку! — согласился Арман, чувствовавший потребность развлечься. — Я с удовольствием составлю вам компанию.
Полковник поднялся в комнату сына, приказал подать туда бутылку старого вина и стаканы; и оба, притворяясь вполне равнодушными, старались обмануть друг друга наружным спокойствием.
Час спустя Арман лег спать. Молодой человек думал, что ему не удастся заснуть, до того велико было его волнение. Притом он должен был встать рано утром и уехать, прежде чем отец проснется, чтобы не заставлять противника себя ждать. Но он ошибся. Не успел он погасить свечу, как почувствовал, что у него началась сильнейшая мигрень; ему казалось, что кровь его кружится с невероятной быстротой, и какая-то непреодолимая сила заставила его закрыть глаза и сомкнула его веки. И как ни сильно было его беспокойство о Даме в черной перчатке, какие усилия он ни употреблял, чтобы думать о ней одной, он погрузился в тяжелый сон.
Когда Арман открыл наконец глаза, солнце яркими лучами заливало его комнату.
Он вскочил с кровати, взглянул на часы и громко вскрикнул. Было около десяти часов.
— Боже мой! — вскричал он. — Этот человек сочтет меня за труса!
Он наскоро оделся, схватил со стены две шпаги, висевшие у изголовья его постели, и, нимало не беспокоясь о том, что своим видом возбудит отчаяние в старике отце, движимый одним только чувством чести, бегом спустился с лестницы и сам оседлал себе лошадь.
Садовник работал в саду, кухарка была на кухне, а наглухо закрытые ставни в комнате полковника свидетельствовали о том, что старик еще крепко спит. Арман вскочил на лошадь, вонзил ей шпоры в бока и пустил ее самым быстрым галопом по направлению к утесам. Но когда он примчался туда, около дерева не было ни души.
С минуту Арман в полном отчаянии думал, что его противник, устав ждать, вернулся домой. Но вдруг он побледнел и остановился как вкопанный. Вокруг дерева трава была примята, как будто двое борцов дрались здесь в остервенении, а на белом камне, лежавшем у дерева, молодой человек заметил, к своему ужасу, несколько капель крови. С кем же мог драться капитан Гектор Лемблен?
XIII
Вот что случилось.
Накануне вечером капитан Гектор Лемблен вернулся в замок Рювиньи около одиннадцати часов. Дама в черной перчатке давно уже удалилась в свои комнаты, оставив записку, которую Жермен должен был передать капитану. Последний застал камердинера у камина в большой гостиной, развалившегося с небрежностью помещика, только что вернувшегося с продолжительной охоты.
Со времени исчезновения миллиона появление Жермена каждый раз производило неприятное впечатление на капитана. Но этому человеку была известна его тайна, а потому он распоряжался капитаном как убийца своею жертвой, и страх мешал Гектору Лемблену открыто высказывать свое отвращение к лакею. Жермен не стал дожидаться, пока капитан хоть единым словом выразит ему свое неудовольствие по поводу того, что лакей уселся в кресло, грея ноги на решетке камина, точно хозяин дома. Он протянул ему записку от мнимой дочери генерала, раздушенную и тщательно сложенную, один вид которой заставил сердце Гектора забиться.
Записка гласила:
«Вы понимаете волнение, которое я испытываю при мысли об опасности, грозящей вам завтра.
У меня нет сил увидеть вас ранее, чем вы вернетесь ко мне победителем. Я заперлась у себя, а мои пожелания будут сопутствовать вам; если правда, что любовь дает победу, то вы повергнете к своим ногам того несчастного, который оскорбил меня. Сожгите записку и положитесь на Господа Бога».
Этих нескольких строк было достаточно, чтобы вернуть капитану энергию и мужество прежних лет. По мере того, как он ее читал, стан его выпрямлялся все более и более, а взгляд метал искры; казалось, капитан помолодел лет на десять.
Жермен, вечный насмешник, украдкой следил за происшедшей метаморфозой. Когда капитан от радости забыл, что он в комнате не один и дошел в своем ликовании до того, что с увлечением поцеловал записку и, бережно сложив, спрятал ее у себя на груди, камердинер не удержался и вскрикнул пронзительно и резко:
— Браво! Превосходно! Совсем как в театре Порт-Сен-Мартена, в драме г-на Деннери, выкроенной из английского романа. Я видел ее сам…
Изумленный и смущенный капитан обернулся. Жермен продолжал:
— Честное слово! Мы, кажется, вернулись к доброму старому времени подпоручика Лемблена. Это чудесно!
— Замолчи! — сердито прикрикнул на него капитан.
— Что? — продолжал Жермен. — Если не мне, так кому же и говорить вам правду в глаза?
Несмотря на то, что капитан топал в бешенстве ногами и бросал грозные взгляды, лакей продолжал:
— Говоря по чести, я считал вас способным на большие глупости, но та, которую вы совершите завтра, превосходит даже мои ожидания.