Страница 15 из 98
Человечек тяжко вздохнул.
— Вблизи лес весь вырубили. А так — иди руби, кто ж тебя остановит?
— Так ночь уже! И дождь! Нам бы просушиться да еду сготовить.
— Три охапки — один эйрир.
— Вот ты чудной, — рассмеялся я. — Если б ты приехал в Сторбаш, разве я бы взял с тебя плату за дрова? Или за хлеб с пивом? Или за крышу над головой? Не помрешь ведь, если дашь немного дров! Тут вон их сколько! На всю зиму хватит.
— Не знаю никакого Сторбаша! — начал сердиться человечек. — Тут Хандельсби! Знаешь, сколько кораблей сюда приходит? Каждому давать — так и разориться можно. А труды? Сначала два часа прёшься в лес, рубишь там целый день, на телегу складываешь, лошадь опять же… А потом еще тупоголовым деревенщинам объяснять, что да как!
Видарссон побагровел, но промолчал. Он явно был согласен со мной, но не хотел выставлять себя болваном. Тулле рассмеялся и положил мне руку на плечо, останавливая. Ибо я уже хотел объяснить этому двурунному, что не стоит ему оскорблять четырехрунного.
— Кай, это его работа. Он возит дрова и продает их приезжим.
— Не только приезжим. Местные тоже покупают, — буркнул человечек.
— Ладно, — скрепя сердце, согласился я. — А охапки мы сами будем брать?
Я прикинул, что можно сбегать за сакравором, а уж тот за раз половину поленницы вынесет.
— Еще чего? Я сам вам отмерю.
Он набрал в руки штук семь полешек, сунул их Видарссону, еще раз набрал семь — дал Тулле, затем протянул руку за деньгами.
— Так за три же? — сощурил глаз я.
— А монета у тебя за щекой, что ли? Плати, потом дам третью.
Я стиснул зубы, поискал в кошеле самый маленький кусочек серебра, отдал его и забрал последнюю порцию дров.
Вернувшись в сарай, я пересказал эту историю ульверам, но, к удивлению, они не возмутились местными порядками. Альрик, отсмеявшись, сказал:
— Теперь я боюсь выпускать тебя в город.
— Да с чего это? — огрызнулся я.
— Это тебе не глухая деревенька, где все друг друга знают, а целый Хандельсби! Тут кого только не встретишь. И обычаи иные. А вдруг ты не поймешь и зарежешь кого? И не всегда вирой откупишься. Рагнвальд сурово наказывает за нарушение порядков в своем городе.
— Да не трону я никого, если они первыми не полезут.
— Тут ведь разные люди встречаются. Они могут говорить иначе, одеваться иначе, а у некоторых даже другой цвет кожи.
Я усмехнулся.
— Да ладно? Это какой?
Какой самый невероятный цвет? Красных я видел, например, мой отец когда выпьет лишнего, Хвит у нас белее снега, синий и зеленый — это как синяк, значит, такие тоже бывают.
— Ну не черный же?
Альрик взъерошил мне волосы.
— Завтра увидишь.
Едва рассвело, Альрик с Вепрем и сакравором ушли к конунгу, нам же строго-настрого приказал сидеть в сарае и по городу не шляться. «Дабы какой беды не случилось» — сказал он и посмотрел на меня.
Последние дрова ушли на приготовление каши с рыбой, платить за дерево, которое можно и так нарубить, никто не хотел. От скуки Халле Рыбак поборолся с Видарссоном. Только вот Рыбак делал это в шутку, а Видарссон пыхтел и упирался вполне честно, что не помешало ему вымести пол спиной.
Скучно!
Я встал у двери и смотрел на город. Точнее, на пристань и залив. Первые лодочники уже вышли на свой нехитрый промысел, засновали женщины и рабы. Мужчины в большинстве носили из оружия только поясной нож. Ни секир тебе, ни мечей.
Мимо прошла богато одетая женщина, фибула на её синем плаще сверкала золотом, из-под платка свисали длинные серьги с каменьями. Побрякушки, которые я купил для Ингрид, по сравнению с ними показались блеклыми и дешёвыми. А если получить такую фибулу в оплату, то она принесет ульверам больше денег, чем мы заработали за год.
Прошла, глянула на меня, усмехнулась, подозвала лодочника, кинула серебряную монету и отплыла на ту сторону залива.
Целую серебряную монету! И за что? Да тут идти-то всего ничего! И бесплатно притом.
— Тулле! — крикнул я. — А, Тулле!
— Чего тебе?
— Не хочешь ли ты искупаться? Спорим, что я быстрее доплыву до того берега!
Тулле вышел из сарая, а за ним подтянулись и остальные ульверы. Обрадовались хоть какому-то развлечению.
— Альрик запретил уходить отсюда, — заметил Хвит.
— Так мы и не уходим. Плавать он нам не запрещал.
— Вода, наверное, ледяная, — поморщился друг. — За так не поплыву.
— Хмм, ставлю полмарки, что доплыву первым.
— А обратно?
— А обратно — бегом. Заодно и согреемся. Прибегать к сараю Альрик тоже не запретил.
— Давай! — кивнул Тулле.
Мы постоянно состязались друг с другом. И боролись, и лазали на скалы, и взбирались на деревья на скорость, и прыгали. А вот в плавании еще ни разу не приходилось. У меня было преимущество в одну руну, зато у Тулле руки шире и ноги длиннее.
Я скинул плащ, башмаки, верхнюю рубаху, оставил себе штаны, нижнюю рубаху и нож. Мало ли какая пакость может жить во фьорде! Впрочем, на этот счет я мало переживал. Это ж не Темный Залив у Торира Тугой Мошны, а воды конунга Рагнвальда! Уж он-то свои владения от всех крупных тварей повычистил давно.
Мы с Тулле встали на краю причала, переглянулись и прыгнули в воду.
У меня перехватило дыхание от ледяных объятий фьорда. Надо было сначала натереться жиром, но задним умом все крепки.
— Четверть марки — на Кая! — услыхал я с берега.
— Два эйрира на Тулле!
— Хвит, считай!
— Кай на четвертой! На него — три эйрира.
Постепенно я разогрелся и поплыл размеренно. Как по мне, плавание не сильно отличается от махания веслами. И там, и там главное — держать ритм. Если бы это была речушка в двадцать шагов шириной, тогда я бы рванул во всю мощь, но тут широченный залив.
Темная до черноты вода казалась густой и плотной. Ляг на спину, вытяни руки — и спи. Лучше и мягче любого одеяла! Жаль, что студеная.
Впереди послышался плеск, я поднял голову и увидел лодочку, из которой госпожа с золотой фибулой смотрела на нас, как на безумцев.
Я крикнул:
— Тулле, не отставай! — и поплыл быстрее. А потом ускорился еще.
После получения четвертой руны я никак не мог проверить свои силы. Мы только и делали, что мотались на «Волчаре» от берега к берегу. Ни драк, ни сражений, ни даже уличных потасовок. Только гребля. Была надежда на земли Хрейна, но и там сакравор все сделал сам.
Вскоре я поравнялся с лодочкой. Старик неторопливо ворочал веслами, ему и дела не было до двух пловцов, но женщина вдруг воскликнула:
— Заплачу вдвое, если доплывешь быстрее этих!
Лодочник крякнул, загреб поживее. Я не собирался уступать и поплыл изо всех сил. Не видел ничего, кроме черной бездны перед собой, не слышал ничего, кроме шлёпания весел поблизости да редких вскриков от других лодочников. Кровь мягко стучала в висках. Я ждал, что придет усталость и окутает меня тяжелым покрывалом, повиснет на руках и ногах, потянет на дно. Я ждал, что станет мало воздуха, захочется перевернуться на спину и покачаться на волнах. Я ждал, что холод проникнет в мои ноги и скрутит их, как это случилось в Сторбаше с одним мальчишкой. Как его звали? Я не помнил. Помнил лишь, что он продержался на воде еще немного, а потом выдохся и утонул, не добравшись до берега.
Но я все еще плыл. Плыл, плыл и плыл. А потом рука коснулась чего-то склизкого — свая пирса. Сверху мне уже протягивали руки. Я схватился за ближайшую, взлетел на доски. Мне тут же протянули кружку с дымящимся отваром, я выпил ее залпом, даже не почувствовал тепла, вернул обратно. Вокруг стояли улыбающиеся хускарлы, карлы, мальчишки и трэли. Человек двадцать, не меньше.